Амели сидит на мели
развели её;
обернись -
я искала не новый взгляд
и не чей-то чужой день,
а какой-нибудь новый смысл.
Даже если во мне - яд,
даже если во тьме, пьян,
я не буду кричать "брысь!", -
вот и свет мой перегорел;
кто-то выбрался из стены, -
и за стол в темноте сел,
и молчит уже три дня,
и тошнит от его вины.
И кричит на него страх,
и рычит на него стыд,
и как будто бы кит - я,
а Иона - как раз ты.
Румпельштильцхен народных ям,
очень хочется быть простым
пресным чистым листом пустым,
рассекреченным по слоям
и не слышать, что говорят
пескоядных наяд рты,
и как будто бы вновь зря
обещает в огне - тыл
обесточенная Земля,
предающая блок-посты,
крик последнего журавля,
улетающего на юг
над вигвамом из бересты;
выбирающего моря,
покидающего края,
где нас вырастили кроты.
Я, конечно, тебя люблю,
но ведь это опять - ты,
обжигающая заря
в зябком воздухе сентября
заставляющая принять,
обрекающая простыть.
С океанских глубин зверь,
узнавая свою песнь,
очень долго шёл на маяк,
сны кричавший ему в ночи.
И теперь, когда здесь - я,
закрывая свою дверь,
наступив на свою тень,
оставляя тебе - ключи,
я спою, как поют грачи,
две сонаты горьких потерь:
"-Я люблю тебя!"
(не верь)
"-Я люблю тебя!"
(промолчи)
Свидетельство о публикации №115111404221