Выезд Пушкина из Одессы, 1

Тем ранним утром из Одессы
Не провожал никто поэта,
Не поднимал со мной бокал
От припасённого Никитой –
Надёжным и известным другом, -
Бутыли здешнего вина.
Никто, наверное, не хочет
Разгром всесильного вельможи
Наслать на свой авторитет.
Друзья невольно отступили,
Держась от ссыльного подальше, –
Как от холеры отошли.
Друзья, друзья... Что было раньше?
А вы являлись таковыми?
Иль были только на словах?
Друзья, друзья... Четыре года
Прошли на юге под неволей –
Тут я немного одичал
Без высокомерья Петербурга,
Патриархальности Москвы.
Никто меня из круга близких
Персон лицейских и столичных
В глухих степях не навестил.
То в Кишинёве, то в Одессе,
Вдали от родины томился
И терпеливо ожидал
Друзей, не ведавших изгнанья,
Друзей, живущих по закону...
Друзей, похожих на врагов?!
Года прошли, как я расстался,
И каждый миг стал отдаленьем –
День, месяц, год нас разделил.
Друзья, друзья... Где вы? Какие?
Осталось что-то от Лицея
В душе и в памяти у вас?
Уж нет тех юношей  прекрасных
В лицейских пригнанных мундирах,
Теперь - чиновники они.
Они сегодня – офицеры,
Они сегодня – дипломаты,
Не тратят жизнь на пустяки.
Зачем искать им Вдохновенье?
У всех дома то в Петербурге,
Не то в хозяйственной Москве.
У них и жёны есть, и дети –
Живое продолженье рода, -
Покой души, тепло семьи.
Средь них за высями Парнаса,
Вдали от звуков вещей лиры
Лишь я один, как сущий перст.
Они бесспорно – люди света,
Не просто так себе дворяне –
Аристократа знают вкус.
Они, сановники при кресле,
Себя карьере посвящают
И носят титул на лице.
У них столь нужные знакомства
Влекут обширные именья,
Что прямо страшно говорить:
Им бог и царь послали счастье,
А там – богатые поместья
И крепостных, как на подбор!
Мои друзья – пример достойный! –
Исправно службу исполняют,
Стремятся трон не огорчать -
Ведут собрание дворянства,
Спешат на выборы правленья
И не валяют дурака.
У них различные  заводы:
Там винокуренные - дивно! -
А здесь и конские - умно!
Они при деле и расчёте –
Не сочиняют «безделушки»
На негодующих вельмож.
Среди друзей есть и такие,
Кто строит заговор престолу,
Но их же, право, меньшинство,
И это делает последних
Тираноборческой загадкой,
Чем отличает от других,
Поскольку всё проходит в тайне,
Включая тайные союзы,
А это, явно, не к добру...
Как?!  Революция в России?
Чтоб были казни и расправы
С той иль с этой стороны?
А по истории деяний
Придёт республика народа
Иль очередной переворот?
Россия, верно, не готова -
Народ империи бескрайней
Под гнётом крепости живёт,
Что совесть крайне угнетает
И от Европы отличает,
Нас превращая в дикарей...
Никита взял два чемодана –
Не смог нажить себе богатство,
Таков дорожный общий скарб.
Я ж всё моё ношу с собою –
Перо, чернила и бумагу,
И от судьбы иных не жду.
Недолго шли приготовленья,
Всему нашлись черёд и место,
И убран был наш экипаж.
Катилось солнце на средину,
А я ходил, смотрел уныло
На город южной стороны -
Устал уже от пыльных улиц,
От высокомерья Воронцова
И ощущений новых ждал.
Но не свершились ожиданья,
И сладость светлых дерзновений
Сменилась горечью потерь.
По генеральскому навету
(В борьбе за женское вниманье
Все средства, видно, хороши?)
И да по царскому указу
За мысли бедного Афея
(Наверно, тот наказан был?!),
За широту свободной лиры
И за гражданские мотивы
Меня решили наказать,
И потому без долгих басен
Из ссылки был отправлен в ссылку –
Самодержавия  гамбит. 
Так явно видится в Одессе,
Престол горит, чтоб я сломался,
Согнул бы спину перед ним.
Тогда оставят без докуки,
Чинить не станут мне препятствий.
Живи, как мышь, и не горюй:
Веди себя царю послушно,
Оставь гражданственность в загоне
И сочиняй, как скажет трон?
Хоть и жилось б тогда вольготно
И сочинялось б без помарки,
Я не пойду на сей гешефт,
Поколь – не мышь, а царь – не кошка.
Зачем же плыть вниз по теченью,
Коль встреч течения иду?
В борьбе идей – моё призванье,
В гражданских строках – назначенье,
Тому порука – мой талант.
Я не ищу кровопролитья
И не хочу отмщенья трону,
Чтоб царь безвременно почил
Под злой машиной, гильотиной,
Чтоб голова его скатилась,
Как отделённый страшный шар,
В корзину, полную опилок,
Чтоб реки крови захлестнули
И утопили б русский дух...
Теперь скажу, друзья достатка,
Вдали Москвы и Петербурга,
Что зла под сердцем не таю:
В отчизне строй самодержавный,
Сегодня чести достодолжный
Для всех  народов должен быть!
Друзья, друзья... Как я отвлёкся,
В какие дебри потянуло
Здесь откровения мои?!
Пора и мне уж собираться –
Меня Никита ждёт в коляске,
А там – Михайловское ждёт.
Вот оглянусь, войду в коляску,
Усядусь тихо на сиденье,
А там присяду в уголок
И на глаза надвину шляпу –
Тому противиться не в силах,
Что из Одессы изгнан вон.
Случилось ныне и поэту
В душе примерить поговорку:
«Так всяк сверчок, свой знай шесток!»
Друзья, друзья... Пора в дорогу!
Когда свободны от занятий,
От дел влиятельных свободны,
Вы свой вершите променад –
Встречает Невский тёплым солнцем
В сыром и зябком Петербурге,
Иль в достопамятной Москве 
Идёте чинно по Тверскому,
По многолюдному бульвару
Людей смотреть, себя казать –
По два часа для моциона,
Для возбужденья аппетита
И для покоя живота.
Куда спешить, когда за каждым
Идёт лакей с шотландским пледом,
Держа калоши, трость в руках,
А рядом медленно коляска
(Сидит на козлах бравый кучер)
Едва катит по мостовой?
Должно держаться наготове –
Всё отработанно и чётко,
Как англиканский механизм.
Уж господин когда устанет,
Иль часом буде нездоровым,
Его в сей миг свезут домой.
А мне в коляске с подорожной
Сидеть без дела, долгих суток
Трястись бессчетное число.
Друзья, друзья... Друзья былые
Прошедшей юности зелёной,
Когда друзьями был богат,
Пройдя весёлой чередою,
Теперь остались за спиною,
И ныне я в степи один.
Вот еду, еду дальше, дальше –
Коляска дальше от Одессы,
А я с тоской назад смотрю,
Как поутру приморский город
Покрылся розовою дымкой,
Как засверкали купола,
Чуть приподнявшись над туманом,
Как загорелись жгучим светом
Глаза стеклянные домов,
Как за домами, над домами
Под чистым небом, ярким солнцем
Открыло море ширь души,
Как над густой кипящей синькой
Поплыла  плавно вереница
Продолговатых  облаков,
Держащих за руку друг друга,
Порозовевших от смущенья,
Что так прозрачен их наряд...
Всё дальше, дальше от разлуки,
Всё ближе, ближе к расставанью,
Что ожидает впереди.
Ещё верста, ещё мгновенье,
Ещё случайная надежда, -
Одесса скрылась за холмом...
Меня задумчивый Никита -
Под стать Харон в убогой лодке, -
Везёт к неведомой черте.
Скрипят рессоры в такт раздумьям,
Мелькают спицы, словно пяльцы
В худых руках моей судьбы.
Над головой синеет небо,
Катится солнце, будто мячик,
Коляска катит по степи.
Друзья, друзья – песок сквозь пальцы
Иль в испытаниях опора? -
Кто в бедах выстоит со мной?
А если нам случится встреча,
То улыбнутся ли навстречу,
Подняв цилиндр над головой?
Оставят шаг, меня завидев,
Держа поэта за жилетку,
И назовут ль они с теплом
Лицейских лет мои проказы,
Фигурным оголовьем трости
Прикрыв улыбку на губах?
Не станут спешно озираться
И от меня не станут прятать
Лицо в тугих воротниках,
Что высоко поднялись к солнцу,
Как накрахмаленные крылья,
И верховодят в белизне?
Для большинства я – сочинитель,
При всём при том,  весьма опасный,
Что лучше бы меня не знать;
В кругу дородного семейства
Во избежание скандала
Не поминать меня в ночи.
Ну, что ж, держитесь стороною...
Не прокурор я, не защитник,
Друзья, друзья... Вы кто? Вы где?
Я обращаюсь в бесконечность,
Питая слабую надежду,
И получаю пустоту...
Обида, горечь и терзанье,
Усталость, грусть и раздраженье,
Унынье, скука и тоска,
Как птицы, кружат над коляской,
На миг меня не оставляют,
И я в углу сижу сычом.
Какое дело до поэта
У партизан большого света,
Что в Петербурге иль в Москве?
А свет холодный и жестокий,
К чужим страданьям равнодушный
Проводит время без тревог.
Который час в коляске еду.
(Хоть и стара, исправно едет, –
Градоначальника презент:
Одесса может спать спокойно,
Её покой не потревожу
И эпиграмм не напишу.) 
В коляске еду одиноко
Среди вещей на тройке чалых.
Перекати – по ветру - ... степь?..
Перекати – по ветру – поле.
Как сладко, сладко быть на воле
Вдали от чопорных мужей!
Хотя и царский ты наместник,
Герой великого сраженья,
Такой ж, пор сути, человек,
Как твой «всего лишь подражатель
И лорда Байрона поклонник,
И Дон Жуана ученик»...
Литографированная совесть,
Как подорожная бумага,
Чем наделил граф Воронцов,
Чтоб я быстрей оставил город
И от себя «дворец» избавил,
Где обитали граф с женой,
Мне обжигала грудь и руки –
От униженья в неизвестность
Теперь потерянно качу.
Пусть это так, но я свободен,
Свободен я, как это небо, -
Никто не волен над душой,
Одно лишь только Провиденье,
Что управляет всей планетой,
А также – судьбами людей.
Прощай, горячая Одесса,
Прощайте – с Богом! – одесситы
И корабли со всех сторон.
Для Новороссии привозят
Колониальные товары,
Что бакалеей тут зовут, –
Вино и сахар, рис и саго,
Муку и крупы, чай и кофе,
Имбирь и перец, и кунжут.
Сюда привозит с каждым разом
В делах успешная Европа
И свой промышленный продукт –
Все ткани, обувь и лекарство,
Там – парфюмерия, москатель,
А здесь – машины и станки.
Да, предприимчивые страны
Дают на экспорт превосходство,
Но, прежде, главное, - сырьё,
Как хлопок Индии, Востока,
Железо, уголь и селитра
Со всех концов людской земли.
Так для развития торговли,
А с ней – промышленности русской
Одесса встала впереди,
Как для «помещества», дворянства,
Так для крестьянства и мещанства.
Идёт по свету капитал,
Он подбирается к отчизне,
На зуб же пробуя Россию, –
Плывёт, гудит, как пироскаф.
Идёт рожденье капитала
С душой и русскими чертами,
В Одессе каждый божий день,
И всем изящно управляет -
Где помогает,  где внушает,
А где стращает Воронцов.
Так по прибытию в Одессу
Я жил в ту пору в номерах
Большой гостиницы Рено.
Как повелось мне, каждым утром
Взирал на мир один с балкона
И видел моря широту,
И знал людей не понаслышке –
Я был знаком, общался с ними
И чуял в душах мастерство.
Народ всегда был коммерсантом –
Седой  Восток и мощный Запад
Об этом ведают давно.
Но лишь аграрное дворянство
В России ведать не хотело
И не желало признавать
В купце, промышленнике русском
Своих преемников и смену,
Чего не в силах избежать.
И потому страдал Евгений,
Мой житель города, деревни,
Помещик мой и дворянин,
Ведя свой праздный образ жизни,
Сбирая подати с поместья,
Привыкший только потреблять.
Он за собой не знал ответа,
О ближнем вовсе не старался
И не смотрел на шаг вперёд,
Когда лишь золото столице
Потребно было, не пшеница,
То земли отданы в залог.
Такую практику хозяйства
На разорении папаши
Онегин молча постигал –
Богатый недоросль, оболтус
Поднялся снова пред глазами,
Каких не мало на Руси.
А, в общем, сударь интересный
И, по себе скажу, неглупый,
С традиционною ленцой,
Что бич для русской молодёжи.
Она не может – иль не хочет? –
Себя трудом обременять,
Работой мысли или слова,
Работой опыта и знаний
Чтоб облагородить мир вокруг,
Чтоб через душу, через руки
Россия б только укрепилась
И, как девица, расцвела. 
Тогда б не надо революций
И выходить в строю на площадь –
Всех примерит взаимный труд?!
Предприниматель всей России
Уже выклёвывался смело
Среди ремесленных мещан,
Среди крестьян, «первопроходцев»,
На ниве купли и продажи,
В науке выделать и сбыть.
А дворянин же по привычке
В своём господском мизантропе
Всё отставал и всё  коснел.
Так я не смог пройти же мимо
Активных, новых, любопытных
И предприимчивых людей.
Они, как будущность России,
Восторг и сила всей отчизны,
И грех, и слабость всей страны:
Средь них – шакалы и акулы,
И аферисты-проходимцы,
И работяги-мастера.
Там спекуляции и сделки,
А здесь торги и договоры,
И тут же бьются об заклад.
По меркантильному сознанью
В передовой полифонии
Звучал сильнее капитал,
Спервоначалу – прогрессивный,
Когда работник и хозяин
Делили барыш сообща,
И Воронцов, с английским складом
Ума практичного и жизни
Всем управлял,  как биржевик.
Я вспомнил снова Воронцова?!
Видать, засел в моих печёнках,
Не скоро с этим примирюсь...
Вот заменил Инзова как-то
Наместник новый и начальник
Той Бессарабской стороны –
И дипломат, герой сражений
Бородина, с умом и хваткой
С душой дельца граф Воронцов.
В далёкой Англии воспитан,
В четыре года был военный -
Был выдан прапорщика чин
(Давали звания на вырост)
Лейб-гвардии петровской
Преображенского полка.
А в двадцать два был на Кавказе –
Сражался храбро и умело -
Себя же славой увенчал:
Не сдался в Швеции холодной,
Не сдулся в Турции горячей,
При Бородино был тяжко ранен.
В своём имении богатом
Лечился сам, и вместе с ним
За счёт его шли на поправку
Полсотни бравых офицеров
И триста раненых солдат
Его же корпуса родного,
Геройски бившихся с французом,
Не посрамивших честь свою,
Ни светлой чести командира.
Когда лечение свершилось,
Побыть под Лейпцигом успел –
В большом «Сражении народов»,
Где героически сражался,
Как будто русский Ахиллес. 
Побив тогда Наполеона,
Организованным союзом,
Герои выпестовали мир.
Три долгих года на чужбине
Свой русский корпус за границей
Держал в заботливых руках
Наш Воронцов – пример соседям.
Когда же части уходили,
Покинув Францию, Париж,
Граф рассчитался сам с долгами
Всех подчинённых офицеров –
Полтора миллиона рублей
Он оплатил своим карманом...
И лишь женитьба на Браницкой
Его поправила дела.
Одессе вышло стать ступенью
В его блистательной карьере,
Где опыт, знанья применил,
Что приобрёл, живя в Европе,
И в политических воззреньях
Он был, по сути, либерал.
Как крепостничества противник,
Он шёл за равенство народов
В экономических делах,
Кто был в коммерции Одессы,
И помогал, как мог, евреям,
На что сердился Петербург.
В Одессе был большой персоной,
Весьма влиятельным вельможей
И занимал огромный дом –
Средь нас дворцом тот прозывался, -
Держал великую прислугу
(Не каждый мог себе позволить),
Вела ж прислуга по-английски –
Всё было слаженно и чётко, -
Чем поражала всех гостей. 
Сам граф был стройным, худощавым,
Высоким, статным и красивым –
Мечта души одесских дам, -
В былых боях и в мирной жизни
Не знал ни ноты раздраженья
И контролировал себя.
Но всё ж при всех своих заслугах
Он слишком чопорно держался –
Ни дать, ни взять, английский лорд!
Ну, ладно, бог с ним – суть не важно,
Когда в коляске ты трясёшься
И мирно едешь по степи...
А как прекрасно начиналось,
Когда Тургенев постарался,
Чтоб подготовить переезд
Из Кишинёва да в Одессу,
От чар Инзова к Воронцову,
И за меня его просил,
Сказав, что нужно для спасенья
И вдохновения поэта.
Пойдут старания на лад,
Коль меценат, с ним – климат, море,
Легенды, мифы и преданья,
Воспоминанья прошлых лет –
Всё это есть в большом избытке
Под солнцем радостной Одессы, -
С поэтом будут заодно.
Тогда талант воспрянет духом,
Преодолеет все невзгоды
И не останется в долгу,
А Воронцов же примет меры,
Создаст условия работы
И станет нравственность спасать
В душе печального поэта –
Сыграла ссылка злую шутку,
И Пушкин чуть не одичал.
Так говорил мой друг Тургенев,
Не зная, чем всё обернётся.
И я, по совести, не знал...
Так, по прибытию в Одессу,
Явился вскоре к генералу
(О чём жалею до сих пор...),
И был обласкан, взят на службу,
В дом приглашён гостеприимно –
Хоть приходи во всякий день.
Ходи так запросто, без страха,
И пропадай в библиотеке,
Твори, работай - сочиняй!
Таланту надо развиваться,
Не умалять его дерзанья,
Не ущемлять его права,
Давать широкую поддержку,
Идти, по-дружески, навстречу,
Организовывать досуг...
Так во дворце в обширной зале
С богатой мраморной отделкой
С одной, положим, стороны -
Была бильярдная, на славу,
Для развлеченья и ума,
А по соседству, примыкая
И воображение лаская,
С красивой дверью маркетри
Был кабинет, где граф работал,
Встречал радушно коммерсантов,
Былых товарищей своих,
А также верных подчинённых,
Свой долг исправно исполнявших
Пред генералом и царём. 
С другой – гостиная графини,
И та сначала пустовала.
Родился мальчик в октябре,
Графиня в чувство приходила,
Перенеся же бремя родов,
И я покорно ждал визит –
Сам граф просил не утруждаться.
А в ноябре предупредили,
Потом представили жене...


(Продолжение следует)


Андрей Сметанкин,
Душанбе, Таджикистан,
15.10  - 15.11. 2015