Любимый человек всегда и во всем прав

               
      Утро 14-е апреля 1930 года. 
      Придя с телеграфа, Маяковский побрился, принял душ, вздремнул пару часов и отправился на такси к Полонской, с которой вчера у Катаева договорился встретиться утром у ее дома. У его шофера был выходной, поэтому пришлось брать такси. Ночью, прежде чем заснуть, долго ворочался и, сам не замечая того, стонал тихим, жалостным, детским стоном.
      Был яркий солнечный день.
      – Как хорошо! Смотри, какое солнце. Неужели у тебя опять глупости в голове? – как всегда с утра в радостном настроении, обратилась к нему Вероника, когда они встретились.
      – На Солнце я давно уже не смотрю. Мне не до него сейчас. А глупости я бросил. Я понял, что не смогу убить себя из-за мамы. А больше до меня никому нет дела.
      Часов в 10 утра он привез ее к своему дому. После вчерашней выпивки и практически бессонной ночи болела голова. В комнате он усадил ее на диван, а сам, не раздеваясь, в пальто и шляпе, сел на ковер у ее ног.
     – Вчера над тобой все смеялись. Мне так обидно за тебя было, –   начала Вероника.
     – Я не был смешон. Не был! Правдивость, человечность не могут быть смешными. – Маяковский вскакивает и ходит по комнате. – Напрасно веселятся твои друзья. Я не покончу с собой. Не доставлю им такого удовольствия. Вот когда все мерзавцы стали.
      – Ты напрасно сердишься. Они к тебе хорошо относятся.
      Маяковский не обращает внимание на слова Вероники.
      – Глупо ждать новую квартиру. Нам надо начать жить вместе еще до приезда Бриков. Оставайся сегодня у меня. Не ходи на репетицию. Позвони, скажи, что ты из театра уходишь.
      – Не начинай всё сначала.
      В это время в комнату позвонили. Маяковский открыл дверь. Книгоноша из ГИЗ принес подписной томик Ленина.
      – Не до вас мне сейчас, товарищ. Обратитесь к соседке. К  Мэри Семеновне Татарийской. Она в курсе, – сказал Маяковский и захлопнул дверь перед самым носом посыльного.
      Из кармана пальто достал пачку папирос и пустой коробок спичек. Скомкал его, задумавшись, и бросил на пол. Только теперь он заметил, что не разделся. Снял пальто и повесил его в гардероб. Пиджак повесил на спинку стула.
       – Норик, и ты разденься.
       – Через полчаса мне надо идти. Премьерный показ спектакля Немировичу-Данченко. Опаздывать никак нельзя.
      Маяковский скривил угол рта. Ему невыносимо захотелось курить.
      – Извини, Норик. Схожу к соседке за спичками.
      Разминая папиросу, проходит в соседнюю комнату.
      – Мэри Семеновна – я к вам. Нечем прикурить!
      Татарийская передает спички.
       – Владимир Владимирович, я расплатилась, как вы велели, за книгу. Вот вам квитанция и сдача.
      Маяковский берет квитанцию и, дымя папиросой, идет к двери.
       – Нет, лучше давайте вечером, – говорит он, возвращает квитанцию и уходит.
       А Мэри Семеновна, которая, проходя этой ночью мимо его двери, слышала его стоны и оханья, смотрит ему вслед и покачивает головой. 

                П р о д о л ж е н и е  з а в т р а