Священник всегда был на месте

Честно признаюсь Вам; ко мне является какая-то Сущность, какой-то, можно сказать, Дух, и Он или Она, или Оно заставляет меня всё срочно бросить, и бежать к клавиатуре и экрану, или искать любой клочок бумаги и пишущий инструмент, чтобы записать то, что этот Дух мне продиктует. «Это всякий раз происходит» «быстро-быстро». «Сначала звучит некий ритм, потом в него вплетаются слова»; это Сущность мне так начинает бубнить то, что я должен, по его мнению, записать, а для чего она и сама, похоже, не знает.
Но до чего, же она – настырная, эта Сущность! От неё никуда не сбежишь. Проверял уже не раз. Всё равно догонит, или из под одеяла вытащит, если от неё туда спрячешься, когда почуешь, что она на подходе, и опять к тебе приставать будет. Бесполезно от неё скрываться. Так ведь еще и скомпрометировать тебя перед народными массами норовит. Перед близкими и родными я уже скомпрометирован настолько, что они на мне крест, можно сказать, поставили, мол, пропащий человек и бездельник: - «Нет, чтобы общественно-полезным трудом заняться по дому, так нет же, задницу просиживает у компа, и чего-то там пишет или читает!». Я пытался, и уже не один раз, от неё отвертеться, но никак не получается.

Это Сущность сама-то по себе - не плохая, и бывает даже очень симпатичная и интересная, потому что приходит ко мне всегда разная. Редко бывает, что она с одним и тем же лицом ко мне заявится;  всегда Она разная, но то, что она мне диктует, если потом прочесть, на свежую голову, меня, другой раз, самого бесит, не говоря уже о посторонних людях. Ну, то есть о тех читателях её бредней, которые их прочтут вдруг, сдуру.
А ведь она еще просто требует от меня, чтобы её писанину опубликовал на всеобщее обозрение, под моим именем. Другой раз перечитываешь то, что она надиктовала, так стыдно даже становится на душе за эту Сущность, а за себя горько и обидно, и думаешь, будь я простым читателем, так убил бы того, кто это написал, еще и с ненормативной лексикой фразочки встречаются. Нет, некоторые штучки встречаются – «очень даже ничего» и с чувством, знаете ли, аж слезу вышибает.
Я тут, как-то, был не в настроении, а она явилась. Так я её в угол зажал, не подумайте плохого, даже не пощупать, не говоря уже, о других насилиях, да там и взяться откровенно не за что, а чтобы выяснить, кто она такая, и откуда, собственно взялась.
Так ей и говорю:
- Ты, Сущность, мать твою! Откуда ты на мою голову свалилась?
А она мне:
- А ты помнишь Михаила Илларионовича? Так, это он меня к тебе на всю твою жизнь, еще тогда, давным-давно  приставил, и велел мне тебя не выпускать из моих нежных рук, и проведывать тебя, и разговаривать с тобой на всякие животрепещущие темочки.
- Конечно, я помню Михаила Илларионовича! Он же был моим, может быть, самым любимым учителем и человеком, каких я, можно сказать, в жизни больше и не встречал. Но почему ты только последние три года стала так часто ко мне приставать?
- Раньше ты был всё время сильно занят суетой своей и был мне не очень интересен. Посмотрю, бывало, на тебя, и думаю: - Да пускай, суетится дурачок, а то, попадешь ему под горячую руку, так и пришибить может. Но я все равно следила за тобой, будь уверен. Ни с кем другим шуры-муры не заводила. Ждала всё подходящего момента, чтобы к тебе заявиться.

И тут на меня нахлынули воспоминания о Михаиле Илларионовиче, о моем учителе литературы в школе, в которую меня с трудом, только благодаря маме, взяли, можно сказать, на поруки,  в виду тройки по поведению в аттестате за восьмилетнее обучение грамоте в мои юные годы.

На первом уроке в кабинете литературы у Михаила Илларионовича я сидел открыв рот и затаив дыхание от восторга, что было совсем несвойственно моей живой натуре в незабываемые годы обучения Русскому Языку в моей старой школе, в окружении второгодников, и еще более крутых хулиганов, чем я. Это была фантастика – «упоительная поездка» в мир настоящего интеллигента, живущего в Литературе, красивого, молодого (33-х лет), руки которого, почему-то, казались похожими на руки Пушкина из-за ухоженных ногтей, а взгляд, глубоко посаженных глаз, ассоциировался с взглядом Л.Н. Толстого с его портрета. А портреты этих гениев Слова были в кабинете литературы на самых видных местах, над доской.

Весь облик Михаила Илларионовича был, как бы, связан с Литературой, с её гениальными авторами, с литературными героями, в которых влюблялись тысячи и миллионы читателей. Даже его прическа была столь необычно, что сразу пробуждала фантазию, и ты начинал представлять кого-то очень знакомого из элиты литераторов девятнадцатого века, и в тоже время всё в нем было только его, его личное и неповторимое. Просто он был пропитан Литературой настолько глубоко и серьезно, что всё от чего мы благоговеем перед великими поэтами и писателями жило в нем постоянно. Он был высок, всегда строен и подтянут, безукоризненно аккуратно классически одет. Лицо с широкими скулами, высоким лбом всегда было спокойным и мягко-мужественным, и казалось, что он постоянно занят своей внутренним духовным трудом, который и является основным в его жизни. И голос, его голос! Говорил он всегда спокойно, негромко и мягко, как должен говорить священник.
В общем, я влюбился в Михаила Илларионовича, как в своего пастыря, а вместе с ним и в те обыкновенно интересные истории из жизни Литературы, какие он рассказывал нам на уроках. Он, я знаю, окончил литературный институт, но почему-то посвятил себя преподавательской деятельности, и был, в то время, одним из лучших, а, может быть, самым лучшим учителем литературы старших классов Питера, и на его уроках постоянно обучались не только мы – ученики, но учителя из других школ, усовершенствуя свои профессиональные навыки.

Его кабинет в школе был моим, наверное, самым любимым, и я старался попасть делать именно в нем косметический ремонт, после окончания учебного года. Все стены мы красили в разные цвета, стараясь подобрать колер красок таким, чтобы он радовал глаз.
В кабинете был проигрыватель и куча пластинок с записями лучших чтецов (их называли тогда мастерами художественного слова), библиотечка с самыми свежими печатными изданиями, в которых можно было прочесть то, что заслуживало внимания, по мнению Михаила Илларионовича. Всё это покупалось хозяином кабинета за свои кровные. В кабинет можно было прийти в любое время после уроков, как в маленький храм, где Священник почти всегда был на месте и ждал тебя.



30.12.2010 01:26