Ко Дню милиции

     У меня этот день ассоциируется с одним очень интересным эпизодом...
     В конце девяностых поступила в Питер на вечернее отделение и поселилась в студенческом общежитии. Мама отправляла меня из деревни с дорогим подарком – золотым перстнем с рубином, подаренным ей папой бог знает сколько лет назад. Носить я его не носила, уж слишком большой и дорогой был, а положила в пластиковую коробочку и спрятала потом в тумбочке.
     Поселили меня к двум старшекурсницам. Никаких претензий лично ко мне они не имели, да вот только жили себе и жили, а тут на тебе – подселили какую-то замухрыжку. А потому и начали всевозможными способами меня выживать. Рассказывать про это  долго и нудно, так что - сразу к делу.
     Перебираю вещи в тумбочке, чтобы отвезти кое-что маме да забрать другое, потеплее. Не сразу соображаю, что коробочки-то нет…
- Рит, Юль, - заискивающе обращаюсь к девчонкам, - а вы коробочку мою не видели? Зелёненькая такая, там колечко золотое было, мамка прибьёт, если потеряю…
- Что-о-о?? – завопила Ритка (постарше), - это ты меня сейчас воровкой обозвала?
- Нет, - буркнула я, - просто спросила... Куда же она делась тогда?
- Понятия не имею… Только дуры таскают в общагу золотые кольца.
     Ну, в этом-то она права. По телефону мама всыпала мне по первое число и велела идти в милицию, писать заявление о пропаже, по горячим следам должны найти.
     Я и пошла в ближайшее отделение... Постучалась в железную дверь, потом ещё раз - уже громче.
- Чё?!
- Здравствуйте! У меня колечко пропало…
- И?!
- Мама сказала написать заявление…
- Чего-чего??
«Так, Надя, терпи, надо прорваться: мамин гнев страшнее…»
- Мне нужно написать заявление о пропаже! Я к дежурному!
Дверь открылась, усатый дядька в форме посмотрел сверху вниз и обратно:
- Ты глянь-ка, этот гномик ещё и ножками топать умеет. Ну, пойдём…
Мы прошли через какие-то кабинеты (люди в форме что-то писали, говорили по телефону), потом по коридору. Дежурный открыл дверь с надписью «Оперуполном…»:
- Мужики, принимайте. Тут заявление желают написать… Гоготнул и вышел.
     В комнате были двое дяденек: светловолосый и темноволосый, ростом они были ого-го, одеты в обычные джинсы и свитера. Я стояла молча и попой чувствовала, что пришла сюда зря…
- Говорите.
- Вы знаете, я из 106 общежития на Муринском, из 215 комнаты, вот… У меня колечко украли.
- Кто украл?
- Ну, я не знаю, наверное,  кто-то из соседей…
- На каком основании вы это заявляете?
- Ну, я точно не знаю, но колечко пропало…
- Так оно пропало или его украли?
Я начала задыхаться. Тёмный, который задавал вопросы, сидел за столом и неприветливо смотрел на меня. А светлый стоял рядом, я была зажата в тиски.
- Отвечайте на вопрос.
- Я лучше напишу, ладно? Я вот на листочке всё приготовила…
И начала рыться в карманах.
Вдруг заговорил светлый:
- Кольцо откуда?
- Мама подарила. Ну, то есть этот папин подарок… В общем, неважно!... я пришла заявление написать…
- Это нам решать, что важно, а что неважно. Откуда кольцо, я спрашиваю! Где взяла? Украла? Отвечать!
Светлый уже орал на меня…
     Дверь открылась, зашёл рыжий полноватый мужчина:
- Здорово, мужики! Э, вы чё?! – увидел он меня, - это ж ребёнок, она ж сейчас заноет!
А я и правда уже заплакала.
- Ой, фууу… - замахал темноволосый, - Андреич, забери ты эту плесень, а? Своих дел навалом, ещё и её привели.
- Вы обязаны принять у меня заявление, - всхлипывала я, - вы должны!

На улице «Андреич» «успокоил» меня:
- Ничего они тебе не должны, они вообще опера… А я участковый. Ну, рассказывай, что стряслось-то?
Я рассказала, он записал адрес общежития и пошёл…
- Подождите, а как же заявление?
- Господи, да иди ты уже, а!..
Несолоно хлебавши пошла звонить маме и плакаться.

     Дня через два, 10 ноября, вечером к нам в комнату постучались и зашли: «светлый», «тёмный» и участковый, каждый со здоровыми пакетами.
- Это кто? – Ритка таращилась во все глаза.
- Из милиции, - проблеяла я.
- Девки, ну чё стоим как неродные? – светлый повалил пакеты на кровать. - Тебя, красавица, как звать? – шлёпнул он Юльку по попе. Та зарделась, заулыбалась. Светлому сегодня явно перепадёт, Юлька слыла «слабой на передок».
- Юля Курочкина…
- Давай, курочка моя, тащи стаканы, тарелки. Праздник у нас, девки! Пить бум, гулять бум, танцева-а-ать! – для облегчения понимания он лихо засвистел и затопал - Опа-опа-опа-па!
Тёмный плюхнулся на стул, посадил меня к себе на одно колено:
- ЗдорОво, мелкая!
     Ритке «достался» участковый, она чопорно поправляла волосы и следила, чтобы коленки их не соприкасались. Алкоголь сделал своё дело, девчонки постепенно расслабились, мужики шутили, сами смеялись, если кто стучал к нам - звали к столу. А потом и вовсе вытащили магнитофон в коридор и устроили дискотеку на весь этаж.
     Из положения сидя тёмный перевёл меня в положение стоя и повёл танцевать. Лицо моё было на уровне его солнечного сплетения, поэтому он взял меня на руки, держа под попу, как ребёнка, ноги мои болтались в воздухе.
- Мелкая, а тебе говорил кто-нибудь, что ты на француженку похожа? – Он потёрся своим носом о мой, - хорошенькая такая, остроносенькая.. Точно! Я буду звать тебя Надин, ты не против?
     Мне было по барабану, алкоголь меня не брал, я таращилась на этого незнакомого дядьку и гадала, когда и чем это всё закончится. В принципе ничем страшным для меня это не закончилось. Выпивка постепенно разошлась, закуска тоже, народ начал зевать и разбредаться по своим комнатам. Вскоре подошли Юлька со светлым. Судя по тому, что она сияла как начищенный самовар, светлый был на высоте.
     Прощалась со мной троица абсолютно трезвая. Светлый погладил по плечу:
- Давай, маленькая, удачи тебе! Только смотри, - он состроил строгую мину, - чтобы я тебя больше не видел!
- О, прелестная Надин! - тёмный театрально поцеловал ручку, потом весело подмигнул. - Же ву зем, мелкая!
Участковый протянул листок с телефоном и адресом:
- Позвони, а лучше зайди вечером: расскажешь что-как.

     Утром перед душем я полезла в тумбочку за бельём. Зелёная коробочка лежала на видном месте - я аж завизжала от радости. Девчонки после вчерашнего ещё спали, эмоции переполняли меня, а поделиться ими было не с кем. Я побежала на телеграф обрадовать маму.
     К вечеру эйфория поутихла. Каморка участкового была в двух кварталах об общежития. Я пила у него чай и шмыгала носом.
- Это ведь, девчонки, да? Дядя Илья, ну вот за что они так со мной? Достали! Все нервы уже вытрепали!
- Дядя Илья-дядя Илья – передразнил участковый. – А я между прочим молодой и красивый! Мужчина, так сказать, в полном расцвете сил!
- Ненавижу ваш Питер! Никому я здесь не нужна, только мешаю… Я к маме хочуууу…
- Ну вот, - «дядя» Илья обнял меня, начал гладить по голове и раскачивать, как маленькую. - Не реви! Кому говорю: не реви…
Смешно у него получилось, я заулыбалась… А он и правда напоминал Карлсона.
- Так, всё! Хватит сырость разводить! чай допивать и спать! На работу завтра…
- Да?! А куда мы пойдём?
- Ну вот завтра и узнаешь.
Я легла на топчанчик, укрылась байковым одеялом. Дядя Илья, сидя за столом, продолжил дежурство.
     Утром мы поехали на Северный рынок. Большими доверчивыми глазками я посмотрела на продавщицу, протянула ей денежку и попросила взвесить мне вон ту палочку колбасы и вон тот, довольно увесистый, кусочек сыра и того сего по мелочи. Тётенька всё взвесила, дала сдачу. Тут неожиданно появился Илья, сунул ей под нос удостоверение и рявкнул:
- Контрольная закупка!
- Ахме-е-ет! – тревожно протянула продавщица кому-то внутри ларька.
Высунулось недовольное лицо хозяина, увидев Илью, оно расплылось в фальшивой улыбке:
- Илья Андреевич, дараго-о-ой…
Илья повернулся ко мне и шепнул:
- Поди-ка, котёнок, погуляй.
В общежитие я вернулась с денежкой и полным пакетом еды.

     Может быть, конечно, и предполагалось, что приду тогда к нему «поблагодарить», но интима между нами не произошло ни тогда, ни после. Илья стал мне настоящим дядей и помогал во всём: временная прописка, санкнижка или обидел кто – он всегда решал мои проблемы. Часто просто забегала к нему поболтать, послушать его рассказы об армии, о работе... Но больше всего он любил говорить про своих сыновей: у него были погодки, старший пошёл в первый класс. Рассказывал и вздыхал: опять у всей его семьи выходной, а он на дежурстве… Иногда приходила поплакаться, оставалась ночевать, а утром мы как правило шли «на работу».
     Но не всегда грустила только я. Иногда было плохо и Илье, тогда он брал бутылку водки и пил. Я не любила такие вечера. Разговаривать с ним было бесполезно: он просто не слушал, поэтому я сразу падала на «свой» топчан и засыпала под его бубнёж про начальника-мудака, про коллег-сволочей. На работу  мы тогда не ходили. После того, как я просыпалась, он сразу падал на моё место и тут же засыпал, разбудить его было невозможно, я пила чай и уходила, оставив дверь открытой, и потом весь день переживала.
     Что бы он там ни бубнил, истиной причиной его настроения были ссоры с женой. Скандалы с ней и разлука с мальчишками ему всё душу выматывали.
    
Стул скрипнул, Илья повернулся ко мне:
- Малая!
- А?! (я уже почти заснула)
- Ну вот скажи мне: чё вы, бабы, такие дуры, а?
- Не зна-а-ю.
Стул скрипнул обратно, Илья вздохнул, подоткнул голову кулаком:
- Вот и я не знаю.
Он продолжал смотреть вдаль, и я, наконец, уснула.

     Надо же… А ведь моему «дяде» Илье было 32... Сынишка мой сейчас поболе, чем его старшенький тогда. Как же бешено мчится время…

С праздником вас, наши дорогие блюстители порядка!
Лёгких вам дежурств и надёжных тылов!