А может

Обычной пьяной ночью он возвращался домой на метро. Ну, как домой? По сути он ехал в родительский дом, точнее квартиру на окраине города. Почему пьяный? Почему у него не было своего, нормального в общечеловеческом понимании жилья? Пьян он был потому, что взял за привычку сидеть до упора в одном из баров и читать книги, наблюдать за людьми между страниц, подслушивать разговоры и строить догадки, как это могло бы быть, а в барах, как известно - наливают, хоть и за деньги.
Боязнь заводить собственную личную жизнь толкала его питаться чужими. Но чужие жизни оказались через какое то время столь похожими, что он уже не находил для себя свежей пищи. Отсутствие закуски заставляло его становится пьянее каждый такой раз. В тот день он был голоден и пьян. Возможно, ему стоило сменить бар, возможно в другом баре он нашел бы другие не похожие и жирные истории. А возможно ему вообще стоило забыть про выпивку и бары. Возможно, стоило найти иную жизнь. Но в тот вечер это были просто мысли по дороге, мысли по дороге до места, где он мог переночевать до следующего своего дня.
Перебирая варианты развития собственной жизни, он понял, что давно смотрит на девушку лежащую напротив. Именно лежащую. Последняя электричка метро позволяет лежать облокотившись на поручни, и закинув ноги на пустые сидения. Ее голову венчали огромные наушники - подарок мамы, как он узнал позже в одном из московских баров, где они с ней клялись в любви одной из местных официанток после трех золотых текил с гиннесом. Они позже возвращались в поисках того бара и той официантки, но так и не смогли найти нужную открытую дверь, то ли из за того, что были безумно, по обыкновению, пьяны, то ли потому, что в узких московских улочках жизнь течет быстрее, чем своя собственная.
Но это было значительно позже.
Уже после того, второго ужина, окончив который они отправились на барное шоу, которого по сути не было, поскольку был четверг. Но, официант, был столь мудр, что смог их порадовать и влить в тела количество алкоголя достаточное, что бы поехать в сауну с бассейном и бильярдом. Она казалась недолго смущенной, когда он вышел к ней замотанный в одну простыню. Ее удивило, что он разделся так нагло быстро. Ей на помощь пришел бильярд. Она перемещалась вдоль стола, била по шарам, опуская с каждым ударом свою блузку ниже. В конце обхода стола она подсела к нему с обнаженными плечами. Они целовались и она ушла, вернувшись в той же простыне, что и он. Через время простыни были лишними, когда они плавали в прохладном бассейне.
В этот момент их взгляды встретились, и он прочел в ее глазах….
Она возвращалась домой. Если это можно назвать домом. Она давно так не считала, просто не могла, ни с большой ни с маленькой буквы. Для нее это была пустая коробка, заполненная вещами. Очень часто она заполняла ее различными людьми, лишь бы не чувствовать пустоты. Она питалась ими - из эмоциями, движениями, жестами, взглядами, словами. Всем чем могла пыталась заполнить внутреннюю пустоту. Сегодня было тоже самое. Ее пустота начала поедать изнутри. Она чувствовала, что скоро все закончится, что надо срочно что-то делать. Ей срочно нужно было заполнить себя людьми или хотя бы алкоголем. А лучше и тем и другим. Она знала кому звонить, кто никогда не откажет.
Теперь она возвращалась. Она была рада, что успела именно на последний поезд метро - он был пуст. Она открыла окно и закурила. Дым улетал в темноту, не успевая даже на секунду задержаться перед взором. Поезд мчался, дым мчался, все мчалось. А она была точкой, которая страстно удерживала в себе еще остатки эмоций и хорошее количество дерьмового пойла. Она уже привыкла к нему, оно лучше всех позволяло не думать. Просто заполняться всем окружающим. Сигарета кончилась, она легла на сидение и включила музыку. Поезд остановился на следующей станции, кто-то вошел.
Кто-то говорит, что музыка заполняет человека. Ей это давно не помогало, но при помощи хороших наушников, с хорошим звуком, она еще могла растворяться в музыке. Хотя бы это свойство осталось еще у нее или у музыки. Но, в этот раз что то мешало. Она чувствовала, что что то вклинилось в ее сознание, ну или подсознание. Она открыла глаза, в конце вагона сидел мужчина. Он был одет как обычно (конечно, она только потом узнала, что значит обычно) - джинсы, футболка, куртка. Он внимательно смотрел на нее, но взгляд не был его пристальным, он не раздевал ее глазами, не пытался раздеть душу, не разглядывал. Он просто смотрел. Иногда казалось, что он смотрит даже не на нее, а сквозь. Потом она часто видела этот его взгляд. В японском кафе через неделю, в итальянском через полгода, в баре через год. Она одевала короткие юбки и шорты, самые откровенные платья и кофты. В одном из баров она узнает от него, что ему очень нравится как она облизывает трубочку от коктейля. Конечно, во время этого признания он будет сильно пьян. Но она запомнит и потом будет часто повторять это жест. Только бы он смотрел не сквозь.
Она внимательно посмотрела на него. Ему было 27. Может быть 29. Позже она узнает, что сильно ошиблась. Ему было за сорок. Но даже в его день рождения она не будет ему верить. Будет шутить и говорить, что все это неправда. Ей стало весело. Почему бы не попробовать с ним? Ей в очередной раз требуется мужчина, чтобы заполнить себя, время, пространство. Через год она будет со смехом рассказывать, как они познакомились, говорить про бурную молодость, что это ничего не значит. Она очень многое будет говорить со смехом. Всем нужен смех. Он продлевает жизнь, ведь так? И она будет смеяться. Как можно искреннее, как только умеет. Она открыла сумку. Как назло в ней не было ни одного листка, только книжка. Она поморщилась и закрыла сумку. Всматриваясь в него, она отсчитала сколько остановок осталось до ее выхода. Он точно выйдет первый. Она была уверена. Только потом она поймет, что это было забавной случайностью - она никогда не ездит в этом вагоне, он никогда не возвращается на метро так поздно. Он ловит машины. А она обычно не возвращается. Она привыкла оставаться не там, не "дома". Осталась одна станция. Черт с ней, с книжкой. Черт со всеми книжками. Потом она купит много книг. Почти все посоветует ей он. И она будет сидеть с ним и спорить о унылости того или иного автора, о том, что как разглядеть в них любовь и одиночество. Они будут спорить, просто потому что им нравится спорить. Они поспорят примет ли их официантка в баре за брата и сестру. А в одно утро он назовет ее дочерью. Это будет больно. Но он будет пьян, а она должна утром уехать. Поэтому все можно. Она вырвала лист. Последний. Он чистый. Но писать оказалось также нечем. Ни одной ручки. Ни одного карандаша...только для глаз. Тогда она еще красилась. Хотя уже через неделю перестанет это делать. И следующий год, на ее лице не будет различных теней, карандашей, стрелок. Зато она полюбит духи. Те, которые нравятся ему. Которые он будет чувствовать в ее волосах, сидя в очередном заведении Москвы. И он обязательно будет говорить об этом. Они оба будут знать, что это комплимент. Но будут смеяться, как будто это ничего не значит. Или правда не значит?
Все это будет похоже на плохую мыльную оперу. Или мелодраму. Или как еще называют фильмы про что-то там высокое? Они все похожи друг на друга. Они все перепридуманы, пересняты, пересмотрены, еще раз пересняты и перепоказаны. Можно много чего придумать и все равно это окажется уже бывшим.
Или она хочет быть яркой вспышкой в его однообразных буднях (серых, белых, черных, красных - даже тут есть варианты, но они все равно все пересняты, перепридуманы, пересмотрены).
А может они оба от чего-то бегут и "совершенно случайно взяли билеты" в одну точку бытия.
А может они еще и полюбят друг друга? Но сидя в чайхане, где-то на верхнем этаже торгового центра, он будет как обычно флиртовать с официанткой, а она рассказывать ему, что хочет быть его другом.
А может...
А может!
А может?
И все эти " а может" уже были. Они обязательно об этом поговорят. Они обязательно поговорят в принципе о многом………….
Он так явно прочел это в ее мыслях, что замер, узрев в ее же руках карандаш.
А может она пишет ту самую записку?
А может...
А может!
А может?