Есть властью в глубинке забытые сёла

Есть властью в глубинке забытые сёла,
Как будто, и нет их на карте страны!
В них, кроме детей, не бывать новосёлам
И Богу, похоже, они не нужны.

И в этих селеньях живут, как придётся,
Точнее, там надо не жить – выживать!
Там столб телеграфный один не напьётся
И то потому лишь – куда наливать?

Там редкий селянин имеет работу,
А в прошлом её было невпроворот.
Где денег сварганить? – у всех там забота,
От мыслей тяжёлых, ну кто не запьёт?

Вот точно в таком позабытом посёлке,
Почти без просвета, осталась семья.
На пенсию бабки жила богомолки,
Да, деньги приюта за стирку белья.   

Единственный в доме спивался мужчина,
Как, впрочем, и многие в этом селе.
И часто случалась до боли картина –
Как кто-то валялся на голой земле.

Там все поголовно, почти, – браконьеры,
Лишали их ружей, запретных сетей.
Во власть не осталось ни капли в них веры,
Желают ей доли такой же своей! 

Однажды, очнувшись с вечерней попойки,
Не зная, где денег добыть на похмел,
Мужчина, вставая мучительно с койки,
На детские валенки вдруг посмотрел.

«Продам их на станции… Хватит, не хватит? –
Продам по - любому, за сколько дадут!»  –
Так думал запойный, вставая с кровати – 
«Внутри скоро черти все «шланги» сожгут!»

Он вышел, к домашним… так, в пол - оборота,
Скрывая поступок, нёс вздорную речь.
Успел по морозу шмыгнуть за ворота,
Сын кинулся вслед ему – обувь сберечь.   

Бежал за отцом малолетний сыночек
И с плачем дорОгой его умолял.
На ножках его были только носочки!
Отец же всё время свой шаг ускорял.

И сделал мороз своё чёрное дело
На пару с безумным от пьянства отцом.
Устав, и не чувствуя ножек и тела,
Малыш возвратился с опухшим лицом.
                ***
Прибрали к весне у больницы дорожки,
Поникший выходит в слезах человек.
«Ой, папочка, папа! А, где ж мои ножки?!!» –
Нести ему голос, оставшийся век.
    
И всё бесконечным взывая укором,
Звучат, повторяясь сыночка слова: –
«Ну, папа! А в чём же ходить буду в школу?
Не надо, не надо, зимой продавать!»