Ольга Киевская Новосибирск

    Ольга Киевская Новосибирск
 
       Киевская Ольга Николаевна  рождена 3 июля 1957 года в г. Новосибирске, имеет высшее медицинское образование, состоит в СПР, РСП, СЖР, руководитель ЛО «Этнос», лит. редактор альманаха «Тайна исповеди», «Жарки сибирские», «Спешу домой». Участница 4-хпоэтических марафонов, номинант и  финалистка премии  «Поэт года» 2011г. имеет 5 личных поэтических сборников, имеет 39 публикаций в альманах и газетах, из них от новосибирских авторов 8 статей о себе. Живет в Новосибирске.
               
                ГРЕЦИЯ               
Здесь древние скалы – под стать великанам,   
Пронзают вершиной тугой небосвод,
Здесь щедрое солнце червонцем чеканным
Ныряет в казну ослепительных вод.

Здесь пальмы, томясь в ананасной кольчуге,
Играют фонтаном листвы на весу,
А где-то венчают янтарные струги
Морскую лазурь и небес бирюзу.

Мерцают кораллы в пещерах хоромных,
Пасутся морские коньки на лугах,
От жадных десниц и от взоров нескромных
Таятся в прозрачной воде жемчуга.

Уж вечер лиловый со вкусом елея
Густою прохладой спускается с гор.
От рощ апельсиновых стало светлее,
Оливковой ветвью овеян простор.
Как странно: в чертогах божественной крыши
Глядит иностранно в Лутраки луна,
Кудрявая пиния – свежестью дышит,
Свеча кипариса – молитвы полна.
Арахна плетёт сладострастные сети,
Пытаясь поймать в них и запах, и звук.
И словно на память о греческом лете
Упал мне на грудь перламутровый жук…

Очнувшись от знойной цикадной свирели,
Я мысленным взором к Сибири вернусь
К морозным окошкам… К заснеженным елям…
ТЫ – кажешься сказкой, далёкая Русь!

     ДВОРЦОВАЯ ПРИСТАНЬ
Нева, Нева – вельможная царица,
Благословенна мощь твоих ветвей.
Тебе я не могу не поклониться,
Ведь ты, ей-богу, голубых кровей.

Принарядилась осень Петербурга
Степенно в белоснежное манто,
Когда пурга по воле демиурга
Припорошила храмы и авто.

Подарки неба искренни и святы.
Морозною Лапландией дыша,
Всех рыцарей в серебряные латы
Зима одела нынче не спеша.
С утра сугробы замесила густо,
И осени разбавила вино,
И клёны покрахмалила до хруста,
И тропок отбелила полотно.
На пристани Дворцовой по старинке,
Фигуры вальса выучив едва,
Танцуют белокурые снежинки,
Божественность являя естества.

И от реки так холодно, что даже
Два льва застыли, грозные на вид.
Скатав снежки, они стоят на страже
И попирают царственно гранит.
Бог к северной столице благосклонен.
Чтоб Финскому заливу пасть на грудь,
Нева с озёрных Ладожских ладоней
Пустилась в исторический свой путь.

Скрывая государевы секреты,
Нырнула в белоснежность рукавов
И застегнула пышные манжеты
На ледяные запонки мостов.
Нева, Нева – вельможная царица,
Благословенна мощь твоих ветвей.
Да как же мне тебе не поклониться?
Ведь ты, ей-богу, голубых кровей!

                ***
Пришла зима. Зима – аристократка.
Самодержавья дерзкого полна.
Пришла тайком. И объявила кратко:
"Внимание! Холодная война!"

Потом стреляла градом, как из пушки,
Патронов отливая леденцы,
Бомбила снегом ветхие избушки,
Дворы Санкт-Петербурга и дворцы.

Быть может, в том – природа виновата,
Что дорог ей воинственный кумир?
Но… войны все кончаются когда-то
И наступает долгожданный мир.

Как вьюги ни трубят, ни завывают,
Холодная война – не навсегда,
Ведь под прицелом солнечным растают
Монархия и диктатура льда.

Март – анархист ворвётся в наши души.
О, это счастье – высмотреть скворца
И знать: одно весна да не разрушит –
Великолепье Зимнего дворца.

          СФИНКС ШЕМЯКИНА
А мы такого сфинкса не видали
До мастера, который смог посметь
Скульптуру поделить по вертикали
На две простые сути – жизнь и смерть.

Нам нежный профиль девы волоокой
Рассматривать неловко. Нелегко
Знать, что в груди по-девичьи высокой
Скисает, бронзовея, молоко.

О, сколько их, забитых палачами,
В подземном царстве спит под грифом «икс»…
Недаром чёрно-белыми ночами
Зловеще оживает русский сфинкс.

Под львиной кожей мается в неволе.
Решётка рёбер – вечные тиски.
На мрачную тюрьму – на сгусток боли
Он воет от бессилья и тоски.

Рептилией сверкнут минуты юрко,
Отмеривая времени надзор,
Шемякинское чудо Петербурга
Пот вышибает из дублёных пор.

Срослись навечно сфинкса половины,
Являя нам иное божество.
Но если жизнь заснула сном невинным,
То смерть не дремлет в облике его.
Не всё ль равно нам, кто в законах общих
Задул для жертв сияние светил?
И кто сошёл за душами усопших -
Святой Анубис или Гавриил?

Густеет синева ночного крепа,
Стекая со вселенской высоты.
Сестра-близнец царя Аменхотепа
Глядит пустой глазницей на «Кресты».

                ***
Толмач весёлый Библии и Торы,
С преступным обаяньем демиурга
Ты разводил меня на разговоры
На разводных мостах Санкт-Петербурга.

И на меня взирая богомольно,
Всё наблюдал, как явственно зарделись
Червонный локон, вспыхнувший невольно,
И алых губ язвительная прелесть.

Ты рассуждал пронзительно и смело
О Гумилёве, и о Мандельштаме…
Внизу Нева задумчиво блестела
В чугунно – кружевной, гранитной раме.

Союз двух зорь в июне неминуем;
Ты, обойдя камней цепную свиту,
Вдруг пригвоздил колючим поцелуем
Меня в тумане к серому граниту.

На острие былого лицедейства
Напрасно трепыхалась, словно зяблик…
Был золотой иглой Адмиралтейства
Пришпилен к небу доблестный кораблик.

                ***
Невыносимо жертвенное иго.
И всё ж измена в мире не нова:
Мне петербургской ночи витилиго
Мерещится, молочная Нева.

Чтоб снять с души изысканную порчу,
Молю о госте страстно, горячо,
Но что-то не приходит белой ночью
Мой тёмный ангел с дьявольским мечом.

Нужды не зная в жалкой обороне,
Я утоплю в гортани горький смех…
Как хорошо, что он грешить не склонен!
Его – любя, я возлюбила б – грех.

                НА КРАЮ
А птичья Смерть не выглядит старушкой.
О, нет! Она иная – от и до.
Она очаровательной кукушкой
Садится в подходящее гнездо.

Яйцо подкинет – и родится тельце
С широкою и наглою спиной.
Оно столкнёт законного владельца
В холодный сумрак, в омут ледяной.

И выпавший птенец, лишённый крова,
Погибнет... И окажется ль в раю?
Не дай нам Бог наследия такого:
Свою страну увидеть – на краю.

Она ещё незрячая спросонок.
Уютно – ложе. И вкусна – еда…
Но рядом с нею зреет кукушонок,
Чтоб выбросить Россию из гнезда.

              КТО КРАЙНИЙ
Народ Одессы пламенем разъят.
Он виноватым сделался безвинно.
Не знаю я, кто в этом виноват...
Но крайней оказалась – Украина.
Кому венки заботливо плела,
Когда сама по краешку ходила?
Так много сил разрухе отдала,
А на своё единство – не хватило.

О чём младенцы в ужасе кричат,
Увидев вместо города – руины?
Пока Донецк безжалостно бомбят,
Играют в прятки дети Украины.

Кровавой мове учатся сполна,
В другие игры больше не играют.
Как пишется – «война» они не знают,
Но ведают, как слышится – война.

Не сосчитать страданий и утрат,
А Киеву, и Богу – всё едино.
Не знаю я, кто в этом виноват?
Но крайней оказалась – Украина.

       ЖЕРТВА СИРИИ
Народ, Всевышнего не зли,
Он терпелив не слишком…
В больницу как-то привезли
Трёхлетнего мальчишку.
Сирийский мальчик. Он попал
В район военных действий
И жертвою обстрела стал,
Свидетелем всех бедствий.

С обидой глядя на народ
Своим недетским оком,
Он будто чувствовал: вот-вот
Предстанет перед Богом.

Врачи над раненым мальцом
Кружили безуспешно,
А тот с заплаканным лицом
К ним обращался, грешным.

Повергли в шок хирургов тех
Слова мальца, ей-богу:
«Всё Богу расскажу! На всех
Пожалуюся Богу».

Так взрослым дядям он сказал
И Богу отдал душу…
Ну что же ты притих, мой зал?
Не рвётся крик наружу?

Известно мне, о чём молчишь,
В душе тая тревогу:
А вдруг и вправду тот малыш
Пожалуется Богу?

                ***
Она ушла – и не вернулась
На утренней заре.
Призывно лампочка качнулась
На шёлковом шнуре…
На купол царственной эмали
Ещё молился мир,
А на часах две стрелки стали –
Подобием секир.

И обрастая слоем пыли,
Седые образа
То виновато отводили
Сердитые глаза,
То подходили близко-близко
И призывали в храм,
Добротной вязью византийской
Вязали по рукам.

Змеились тонко занавески…
А над букетом роз –
Изящно висли арабески
Танцующих стрекоз.
Они пронзали спозаранок
Несовершенство дня,
Очами инопланетянок
Преследуя меня.
И отгадать я всё пытался,
Что значит их привет?
В глазах фиалковых метался –
Потусторонний свет…

      М.И. ЦВЕТАЕВОЙ
Жизнь убегала вниз по лесенкам,
Метался ворон чёрным вестником,
Велел судьбу могильным крестиком
Довышивать.
Один стежок – до исступления,
Один шажок – до преступления,
Чтоб даже смертью без смирения
Протестовать.

Сусальным пряником не сытая,
Несправедливо позабытая,
Как жили вы нуждой обвитая
В миру? Бог весть.
Но думой бредили единственной,
Чтоб откровенно и таинственно,
Так по – цветаевски, воинственно
Навек отцвесть.

Ах, как вы пели в Коктебеле!
Томясь на жизненном пределе,
Вы шею хрупкую посмели
Петлёй стянуть,
Знать от отчаянья и злости
До хруста подъязычной кости,
К привалу на чужом погосте -
Короче путь!

Зачем дворами захолустными
Стихами литься златоустными?
Чтоб музе кровяными руслами
Не обмелеть!
Но дождь, не воскресивший радуги,
В печальном августе Елабуги
Ни манны не сулил, ни патоки –
Скупую смерть.

Пера отчаянная ратница,
За красно-белую сумятицу
Россия платит – не расплатится
Уж столько лет!
Хозяйка, что от нас хоронится,
Всяк вашей реченьке поклонится!
Но почему исток ваш – помнится,
А устье - нет?