Поэма первая. Пирамида. Глава 2

Осень 1950: Дом из чёрных кирпичей

Раковин мёртвых на дне океана
Спирали заменят рисунок ушей –
В потопе всемирном погибшие страны
Больше не скроют природу вещей.
Станислав Козырецкий,
«С.Ю.Р. Анализаторы»

 
Позавчера
I
Решётки на окнах разбили закат,
На пол деревянный осколки упали –
Может, из них полвека назад
Его, смолой алой склеив, собрали?

Бросить бы к чёрту эту работу,
Но круг полярный стал стеной.
Здесь его дом. И все повороты
Остались, думал он, за спиной.

И потому, оглушённый войной,
Вернулся он в дом из чёрных кирпичей.
Он каждый день смотрит в окно,
Смотрит на солнце, не зная зачем.

II
Оглох он на фронте, в сорок втором,
Когда рвались снаряды повсюду.
Ни шелест листьев осенних, ни гром
С тех пор он не слышит: годы бессудья.

И восьмой год он здесь, в Заполярье,
В крае забытом и неизбежном.
Всё сгорит в военных пожарах,
Но небо останется синим, как прежде.

Ну ладно, небо там, а он на земле,
Закончен день рабочий этот.
Альтернатива погибшей семье –
Собрание старых заметок,

Рваных и пожелтевших давно
С размытым, от слёз словно текстом,
Объединённых темой одной.
Вот, например, из Англии вести:

20 июля 1902 года.
УБИЙЦА СТАРИКОВ ИЗ ТАУН-АПОН-РИВЕР ПОЙМАН!!!

«Я ЕГО НАЙДУ!» – ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО ОН СКАЗАЛ

Июль 1902 года жители Таун-апон-Ривер запомнят надолго. В городском парке, там, где вечерами гуляли пары и дети с родителями, в течение месяца полиция находила изуродованные тела стариков. Душегуб отправил на тот свет пять человек. Полиция не делала никаких выводов и, по сути, не предпринимала никаких шагов по предотвращению столь дерзких преступлений. А предпринять было что: одного дежурства в парке б хватило  (Душегуб не отличался осторожностью), но и это не было сделано.
Работу полиции проделал частный сыщик, беседуя в парке со стариками. Принесло ли это плоды? Ответ дать несложно: ведь Душегуб был задержан на пороге дома скончавшегося в тот же день ветерана англо-афганской войны, с которым накануне беседовал сыщик.
Душегуб не оказал никакого сопротивления. «Я его найду!» – было его единственным заявлением.
В «послужном списке» Душегуба:
кондитер с Бейкер-стрит (14 июня),
дворник из южного района (29 июня),
строитель, приехавший к сестре из Лондона (16 июля),
местный изобретатель, построивший первый в городе автомобиль (18 июля),
местный парикмахер (19 июля).
Подозрения в причастности Душегуба к гибели ветерана англо-афганской войны не подтвердились. То была естественная смерть.

Прямо гротеск: север, тюрьма,
Он и статьи о серийных убийцах.
Зачем ему вся эта куча дерьма?
Может, он хочет знать эти лица.

III
Майор не стал стучать в его дверь:
Он этот стук всё равно б не услышал.
Просто войдя, майор видел теперь:
В кровати был он, пледом укрывшись.

Майор (сев на стул)
«Спишь, лейтенант, в полярную ночь?
Но ты не заезжий актёр из театра.
Могу я тебе проснуться помочь:
Читай по губам: корабль будет завтра».

Скривившись, он сел, скинув плед.
Судно должно быть в двадцатых числах!
К виску приставив палец, как пистолет,
Изобразил он самоубийство.

Майор (с улыбкой)
«Корабль этот внеочередной:
Нам ведь рабочие руки нужны.
Славен наш край оловянной рудой,
И за это отвечаем мы».

IV
Они проходили мимо печей
С касситеритом , в углях раскалённым.
Здесь замок и пять тысяч ключей:
Здесь все пять тысяч заключённых.

Здесь жара и рёв огня,
Майор весь в поту казался больным.
Он же шёл, словно стена,
Его окружив, шла вместе с ним.

Их цель – начальник комбината
С чёрным лицом, ярой пылью палимым.
Оповестить бы начальника надо,
Но вдруг тот сам предстал пред ними.

Майор (вытирая пот)
«Ну и пекло тут, аж жуть!
Я б позвонил, да с телефоном худо.
Но раз нашли тебя мы, то скажу:
Корабль к нам завтра прибудет».

Начальник комбината
«Это ещё тысяча рук!
И мы выполним Кремлёвский наказ…
А товарищ лейтенант, твой друг,
Понимает, что сказал я сейчас?»

Он понимал: движения губ,
Как действия зэков, всегда значат что-то.

Он
«Я глухой, но я не труп.
Так что делай свою работу».

V
Когда кончается безумный день,
А ночь пугает, словно пропасть,
Немой вопрос задаёт тебе тень:
С кем и за что столько лет мы боролись?

Он смотрит в окно, на снежное море.
Как в сорок втором, вихрь кружит.
«Фронт» - это слово, несущее горе
Вместе с надеждой, – и хочется жить.

Ему говорили: есть враг, есть свои.
Вот пулемёт – «за Родину, за Сталина».
И снова с врагом здесь их свели,
С врагом, сюда на судне доставленным.

{Не разбудить бы память снова!}
Он сдуру стекло разбил кулаком.
И больше границ нет для ветра и крови.
Это ль не фронт в сорок втором?

VI
Бессонницей мучимый, тощий фонарь
Ему в час отбоя мог путь освещать.
Он шёл, и арктический ветер-бунтарь
Дул в спину до самого корпуса 5.

Он вошёл и снег оттряхнул,
А надзиратели честь отдавали,
И не слышны были только ему
Стук сапогов, лязг дверей из металла.

И заключённый Т-300-15
Понял, что то идёт именно он,
Едва успев с колен подняться,
Словно идёт в шинели Закон.

Дверь за собою сам он закрыл,
Их взгляды как мост меж двух скал.
Сев напротив, он закурил,
А номер Т-300-15 сказал:

Т-300-15
«Потом зажги от своей папиросы
Печь, чтоб в золу мой труп превратила.
А то от камней и здешних морозов
Трудно лопатой вырыть могилу».

Он не ответил: просто смотрел
На дрожь человека в лагерной робе.
Их двое; и что такое «расстрел»,
К сожаленью, они знали оба.

Т-300-15
«Две звезды на погонах твоих…
Что тебе, кроме них-то терять?
Глухой ты, что ли, что притих?
Кто ты такой, етить твою мать?»

Дым папиросы и боль здесь повсюду,
И взгляд его этой болью заточен.

Он
«Завтра днём прибудет судно –
Вас казнят позже, ближе к ночи».

Он сказал то, что хотел,
И вышел, закрыв дверь за собою.
Октябрь – юная метель,
Познав одиночество, воет.

VII
Придя, он заметил: его чёрный дом
Внутри не так уж и мрачен.
Только вот с разбитым окном
Нужно делать что-то, а иначе…

Он по влетевшему снегу прошёл
И по телефону плотников вызвал.
И, в ожиданьи усевшись за стол,
Читал вновь статьи об ;тнятых жизнях.

Читал он заметку о людоеде,
Убившем с десяток шалав и бродяг.
Ввалились в дом, словно медведи,
Плотников двое; поднялся сквозняк.

Он указал им на окно,
И, спрятав заметки, он вышел прочь.
Слышите шёпот: «Будь вечно со мной»?
Это невеста в чёрной фате. Это ночь.

VIII
Он стоял и курил папиросы,
Окурки в траншею бросая.
Но снежные хлопья – дикие осы –
Лицо до онеменья кусали.

Он, обернувшись, увидел: окно
Было уже с новым стеклом.
Плотники ушли. Уже темно.
Нужно спать. Встречай, чёрный дом.

IX
Пророки приходят перед войной –
Лишь тени-сироты от них остаются.
Пытался он сном задавить вновь
Прошлое. Да, оно хочет вернуться.

И перед провалом в глупые сны,
Которые утром он вспомнить не сможет,
Пришли алой вспышкой дни до войны.
И к звёздам чуть ближе стал он, похоже.

X
Лагерь спал, соблюдая режим
(Три часа, - и вновь рабочее место).
В огнях фонарей снег белый кружил.
Ночь прошла без происшествий…

Вчера
I
Скал прибрежных глаз – маяк –
Видел во льдах плывущий корабль.
Люди (и) свора служебных собак
Ждали, во тьму свои взгляды направив.

Снег, ветер, волны, пыль ледяная –
И становилась мгла чёрная белой.
С берега он освещённый огнями
К пирсу своё стальное нёс тело,

Пришвартовался. И по трапу
Под лай собак и под прицелом
Вели заключённых – рот з;ткнут кляпом,
И за спиной руки скованы цепью.

По корпусам их развозили
Десять военных грузовиков.
И обещало долгую зиму
Холодное солнце – там, далеко.

II
Этот процесс его не касался:
У него ведь совсем другая работа.
Но он пришёл в немое царство,
Что называл совещанием кто-то.

И, конечно же, слов он не слышал,
Но по губам сумел всё понять
{Может, вспомнишь, как так вышло,
Что семью до Войны ты смог потерять?}.

Начальник лагеря (встав)
«Ну что, собрались все или нет?
Д;бро, отметьтесь на выходе потом.
А то, что скажу, - приказ, не совет,
И размышлять мы не будем о том…»

Полковник #1
«Надеюсь, речь о сегодняшнем судне,
Весть о котором до нас дошла поздно».

Полковник #2
«Были вчера обычные будни,
А сегодня – всё так серьёзно?»

Начальник лагеря
«Высказались?.. Вот приказ вам последний:
Присланы новые руки и головы,
Чтоб комбинат работал в две смены,
Чтоб без перерыва плавилось олово…»

Начальник комбината (кивая)
«…чтоб на монумент нам бронзы хватило,
В вечность нам вплавить товарища Ста…»

Но превращалась в шлак лишь бессильный
От взгляда начальника лагеря сталь.

Стеснённый молчанием этим,
Тот, оглядев офицеров, заткнулся.

Начальник лагеря
«Да что ж вы болтаете, как дети,
Их мать, в зоопарке июльском?!»

… «их мать», «корабль», «бронза» -
Ему надоело чушь эту слышать.
Вот почему он поднялся и просто,
Не отмечаясь на выходе, вышел.

Сказал ли кто хоть слово? Нет:
Лишь осторожных взглядов многоточье.
Так смотрят волки на волчий же след:
Здесь был вожак иль изгой-одиночка?

III
Чумою сквозняк нёс стук сапог вновь
(И было имя Страх той чуме)
До закованных в решётки берегов,
Где выдох беззвучный: это ко мне?

И заключённый Т-300-15
Встал с колен, услышав сей стук.
Это к нему – и догадаться
Смог кандидат воровских наук.

Дверь открылась – в коридоре
В свете ламп, тусклом и липком,
Стоял лейтенант, тот самый, который
Вчера приходил, быть не может ошибки.

Два конвоира вывели зэка,
Браслетами скрепив запястья.
И так лишь четыре человека
Будут свидетелями казни.

А он? Не надзиратель, не солдат,
Не повар, ворующий хлеб, и не врач.
Он – не охранник узких врат.
Он – исполнитель. Он – палач.
____________
Метель утихла, ожидая
Приход к траншее четверицы.
О том гласят в запрете преданья;
Но продолжает свет фонарей литься.

Он, в сторонке стоя, видел:
Т-300-15 уже на краю.
Убийца и жертва – кто кому идол?
И знает палач дорогу свою:

Шаг. Ещё шаг. Вот палец, курок.
Здесь – участники одной игры.
Но только он выстрел слышать не мог.
Он оглох на войне – я говорил?

IV
В дом вернувшись, был он уверен:
Закончен день, заглохла память.
{А кто путь укажет в грядущие эры,
Если не сделаем это мы сами?}
____________
И вот, как обычно не стучась,
Пришёл майор в его чёрный дом.
И что-то ему говорило: сейчас
Эти слова мы воспримем с трудом.

Майор
«Лейтенант, у меня два вопроса к тебе.
Только ответь, пока я не злой, хорошо?
Первый: кто-то играл гимн на трубе?
Поэтому ты с собранья ушёл?»

Он (сидя на стуле)
«Ещё чуть-чуть – и вызвали б рвоту
Блюда из бреда за вашим столом.
И у меня была работа…»

И тут майора прорвал;:

Майор
«Работа? Работа?! РАБОТА?!!
Ты казнь совершил без меня, идиот!
Такое мог проделать кто-то;
Но ты – каратель двенадцатый год!»

Он (склонившись)
«Да, ты прав: с 38-го
Я продолжаю людей убивать.
Но зачем мне, Боже, снова
Пулей в затылок грехи отпускать?»

Майор (подойдя ближе)
«Не знаю, где набрался ты этих слов;
Скажу одно: мы здесь все палачи.
Сомненья свои закрой на засов,
А о грехах и о Боге ты уж молчи».

V
Ночь не терпит всякой лжи…
Он дошёл до корпуса 5.
И за спиною – не миражи,
А труп великана в огне – комбинат.

Он, войдя, снял шинель, закурил
И надзирателю взглянул в глаза.
(Он у того искал душу внутри,
И видел пропасть; иль небеса?)

И снова марш глухого судьи
На кафельно-виниловом полу.
Он знал, что ждёт его там, впереди:
Ещё один уйдёт во мглу.

Он, как всегда, знал только номер:
Т-300-20; статья – измена.
Знал, короче, всё он, кроме…
Кроме возраста…
Он
«Какого хрена?»

Там, в камере, сидел на нарах,
Подтянув под себя ноги, мальчишка
И дрожал, словно кошмары
Снились всю ночь. Как же так вышло?

{Точно так же, как в 38-м…}
Дверь открылась, его пропуская…
{…было ль то лишь страшным сном?}
…бились слезами волны о скалы.

Вот эта связь настоящего с прошлым,
И никуда нам не сбежать.
Он заплакал. Это п;шло.
Остаётся просто ждать.

VI
Когда нам больше некуда идти,
Мы возвращаемся домой.
Ему фонарь чахоточный светил
На этой дороге, слишком прямой.

И дом из чёрных кирпичей
Напомнил вновь ему, что он,
Один из тысяч палачей,
Сам собою был осуждён.

Да, это он держал пистолет,
Когда… {нет, слова сводят горло}.
Прошло уже так много лет,
Но даже война ему память не стёрла –

Лишь опалила сердце, зараза,
И навсегда остался он глух.
А после – провёл он многие казни,
Но слышал лишь эхо тех выстрелов двух.

VII
Лагерь не спал: ведь с этого дня
Плавилось олово без перерыва.
Но всё равно, слишком мало огня
Для вечных льдов. И всё же мы живы.

Сегодня
I
Сгущалось в олово дикое пламя
И растекалось по дереву бронхов.
Вторая смена приступала
К работе своей. «Да, неплохо», -

Думал начальник комбината
И чай попивал на втором этаже,
Но не мечтал он, что когда-то
Север покинет. Поздно уже.

Дыхание почувствовав спиной
И обернувшись, увидел начальник:
Там стоял с улыбкой больной
Тот самый палач. И он здесь не случайно.

Начальник комбината
«Товарищ лейтенант? Я рад,
Что металлургия Вам интересна.
Но всё-таки – на наш комбинат
Что привело Вас, если честно?»
____________
Быть одиноким средь снежных вершин –
Значит ли вспомнить забытого Бога?
Он – человек, который решил
Идти до конца этой дорогой.

Он
«Как Вы считаете: должен платить
За преступленье закона каждый?
И ещё хочу я спросить:
Видели ль казнь Вы, хоть однажды?»

Начальник комбината (опешив)
«Я? Нет, что-то не припомню.
И зачем? У меня своя работа».

Он
«Тогда я прошу прийти Вас сегодня.
А зачем – там Вы поймёте».

Он уходил и не думал о том,
Что начальнику в башку придёт.
Это не важно, и, потом,
Ему предстоит не один поворот.

II
Ныне дни ещё короче,
Спрятать бы их за решётку. Но нет.
И – рождающейся ночью
Он шёл вперёд, и держал его снег.

Он невесом, ведь снежный хруст
{И музыку ветра} ему не услышать,
Ведь у него недостаточно чувств.
Так что стучи, сердце, потише.

{Вспомнилась мелодия одна:
Играл граммофон её, очень давно.}
Теперь он смотрит на небо со дна
Глубокого моря – океана из снов.

И рядом с траншеей у корпуса 3
Курили майор, капитан и полковник.
Заметив его, майор, не докурив,
Плюнул, махнув ему жестом знакомым.

Майор
«Лейтенант, куда спешите?
До казни ещё часа полтора».

Капитан
«И в этом краю необжитом
Давно перестать торопиться пора».

Он, подойдя, глянул на них:
Ждали они его ответа.
Эхо ждать от тишины –
Вот, на что похоже это.

Он
«С вами трудно не согласиться,
Но всё же всех я прошу подойти
К месту казни через час тридцать.
Пожелайте мне удачи в пути…»

Они ему смотрели вслед,
Не понимая, что это значит:
Он затеял что-то, нет?
Вздумал ли он их одурачить?

III
Он не желал мёрзнуть там век
{Он бы хотел не «здесь» быть, а «где-то»}.
Он вошёл и поднялся наверх:
Начальник лагеря был в кабинете.

Он открыл дверь. Без стука. Привык.
Начальник взгляд оторвал от бумаг
{А значит, уже упущен тот миг,
Когда ещё можно назад сделать шаг}.

Начальник лагеря
«Хм… обитатель чёрного дома?
Что ж, заходи. Налить тебе чаю?
А-то тут смотрю дела осуждённых,
Ничего вокруг не замечая».

Но он замечал. Он закрыл дверь
И напротив начальника сел.
И это верно, ведь теперь
Каждый в глаза друг другу смотрел.

Он
«Чаи хлебать я и дома могу,
Я за другим пришёл сюда…»

Начальник лагеря
«Да, пред тобою мы в долгу:
Ты ведь жизнь делу нашему отд;л».

Как топором, его мысль разрубили.
Играл начальник в свою здесь игру,
К коей его поглядеть подпустили.
Так кто перед кем сегодня в долгу?

Он
«Через час, когда стемнеет,
Т-300-20 казнить мне придётся.
Я бы хотел, чтоб за мной у траншеи
Вы наблюдали со всем руководством».

Начальник сщурился: теперь
Новые правила в этой игре?
{Когда зарычит на хозяина зверь,
Убей его или дай умереть}.

Начальник лагеря
«Зачем тебе это? Вы с майором
Делали сами всё много лет.
Ну д;бро, освобожусь я скоро.
Может, приду. А может, и нет».

IV
Чёрные стены стали родными,
Он из окна выглянул в снег;
И этот снег, метелью гонимый,
Как звёздная пыль {в мальчишеском сне}.

Но зашёл сюда он ненадолго:
Он лишь свои заметки забрал,
Он покинул дом, и только
Выла метель. Это финал

V
?

VI
Тьма опускалась. Что его ждёт –
В беззвучную, но страшную грозу?
Сияние в небе отражал лёд
И океан; чёрный; внизу.

Но знать ему сейчас не дано,
Что скрыл сей занавес огня.
{Хватит мыслей о звёздах; смешно!
И откуда лезет такая фигня?}

Заметки свои достав из карманов,
Он встал на краю, над дикой водой.
Они шептались с океаном,
И каждый делился своею бедой:

Он сказал, как устал жать на курок,
И попросил совета, и вот:
Сказал океан, как он одинок,
И попросил вернуться его.

Тогда он в руке сиянье заметил:
Монета {стоимость: миллион звёзд},
Что вытащил он случайно, и ветер
Газеты, как пепел, с ладоней унёс,

Оставив лишь сей мерцающий диск
Стигматом – свет источающей раной.
И бросил он монету вниз –
Из мрака ночи во мрак океана.

VII
Слышал шаги Т-300-20
И понимал, что это за ним,
И потому поспешил с нар подняться,
Чтоб встретиться с палачом своим.

По коридору юного зэка
Вели конвоиры – путь был неблизким.
Как и д;лжно человеку,
Т-300-20 молча молился.
____________
От берега и прямо к траншее
Он зашагал {не мальчишка бежать}.
И уже не вытягивая шеи,
Он видел, что у корпуса 5

Полукольцом офицеры стояли,
Два надзирателя и Т-300-20.
Все они его лишь ждали
{И этих небесных пламенных танцев}.
____________
Пройдя сквозь стену людского молчанья,
Увидел он затылок мальчишки.
А остальные? Не знали печали,
Как стрелки на чёртовых вышках.

Ветром и снегом здесь заклеймён
Каждый, и исключения нет.
И словно ветер, а не он,
На уровень цели поднял пистолет.

Но это он нажал на курок,
Он мозги сам себе вышиб.
И поразить гром выстрела смог
Каждого, кто умеет слышать.

VIII
И тогда достигла дна
Монетка, в пучину что брошена (нами).
Профилем чьим сверкнула она?
Мы уже, я думаю, знаем.