Письмо Анны Ярославны отцу-Ярославу Мудрому

«Здравствуй, разлюбезный мой тятенька!
Пишет тебе, князю всея Руси, верная дочь твоя Анечка,
 Анна Ярославна Рюрикович, а ныне французская королева.
И куды ж ты меня, грешную, заслал?
В дырищу вонючую, во Францию, в Париж-городок,
будь он неладен!

Ты говорил: французы — умный народ,
а они даже печки не знают. Как начнется зима, так давай камин
 топить. От него копоть на весь дворец, дым на весь зал,
 а тепла нет ни капельки.
Только русскими бобрами да соболями здесь и спасаюсь.
 Вызвала однажды ихних каменщиков, стала объяснять,
 что такое печка. Чертила, чертила им чертежи — неймут науку,
 и все тут. «Мадам, — говорят, — это невозможно».
 Я отвечаю: «Не поленитесь, поезжайте на Русь,
у нас в каждой деревянной избе печка есть,
 не то что в каменных палатах».
 А они мне: «Мадам, мы не верим.
Чтобы в доме была каморка с огнем, и пожара не было?
О, нон-нон!» Я им поклялась.
Они говорят: «Вы, рюссы, — варвары, скифы, азиаты,
это у вас колдовство такое.
 Смотрите, мадам, никому, кроме нас, не говорите,
 а то нас с вами на костре сожгут!»

А едят они, тятенька, знаешь что? Ты не поверишь — лягушек!
У нас даже простой народ такое в рот взять постыдится,
а у них герцоги с герцогинями едят, да при этом нахваливают.
А еще едят котлеты.
Возьмут кусок мяса, отлупят его молотком, зажарят и съедят.

У них ложки византийские еще в новость,
а вилок венецейских они и не видывали.
Я своему супругу королю Генриху однажды взяла
 да приготовила курник. Он прямо руки облизал. «Анкор!
— кричит. — Еще!» Я ему приготовила еще.
Он снова как закричит: «Анкор!» Я ему: «Желудок заболит!»
Он: «Кес-кё-сэ? — Что это такое?»
Я ему растолковала по Клавдию Галену.
 Он говорит: «Ты чернокнижница! Смотри, никому не скажи,
а то папа римский нас на костре сжечь велит».

В другой раз я Генриху говорю:
«Давай научу твоих шутов «Александрию» ставить».
Он: «А что это такое?» Я говорю: «История войн Александра
 Македонского». — «А кто он такой?»
Ну, я ему объяснила по Антисфену Младшему.
Он мне: «О, нон-нон! Это невероятно!
Один человек столько стран завоевать не может!»
Тогда я ему книжку показала. Он поморщился брезгливо
 и говорит: «Я не священник, чтобы столько читать!
У нас в Европе ни один король читать не умеет.
Смотри, кому не покажи, а то мои герцоги с графами
быстро тебя кинжалами заколют!» Вот такая жизнь тут, тятенька.

А еще приезжали к нам сарацины.
Никто, кроме меня, сарацинской молвою не говорит,
пришлось королеве переводчицей стать, ажно герцоги
с графами зубами скрипели. Да этого-то я не боюсь,
мои варяги всегда со мной. Иное страшно.
 Эти сарацины изобрели алькугль (араб. — спирт),
 он покрепче даже нашей браги и медовухи,
не то что польской водки.

Вот за этим тебе, тятенька, и пишу,
чтобы этого алькугля на Русь даже и одного бочонка не пришло.
Ни Боженьки! А то погибель будет русскому человеку.
За сим кланяюсь тебе прощавательно, будучи верная дочь
 твоя Анна Ярославна Рюрикович,
а по мужу Anna Regina Francorum».