Убийство века. Глава 7. Массовые репрессии

Николаева и ещё тринадцать человек
расстреляли в декабре, сообщили в прессе -
то был только начальный разбег
маховика предстоящих репрессий.
Ленинградскую милицию пять раз сменили.
Суды сменялись судами.
И те, что недавно других судили,
были судимы сами.

В Сибирь был отправлен Медведь Филипп
начальником Колымлага.
За болтливость по пьянке в дело влип
и жертвою стал  ГУЛАГа.
Был Запорожец от места смещён,
но не прошло и года,
хоть тогда в Ленинграде и не был он,
расстрелен, как и Ягода.
И Агранов, что следствие вёл тогда,
впоследствии был расстрелян.
Немногие, жившие в те года,
в репрессиях уцелели.

Сквозь тюрьмы пройдя, всё ж остался в живых
Кузин, шофёр, что вёз Борисова.
Своей смертью из жизни ушёл Верховых,
зампредседателя счетной комиссии.
Ольга Шатуновская, что вела
по просьбе Хрущёва новое следствие,
несмотря на помехи она собрала
сотни свидетельств (часть исчезла впоследствии)

Драма порой вырождается в фарс.
Находят иных, если долго ищут.
Недавно нашёлся Драуле Маркс.
Матвиенко вручила ему три тыщи.

Параллельно репрессиям был создан культ
Кирова (народ и партия им любуются).
Трудно в Союзе назвать пункт,
в котором не было б Кирова улицы.
Древняя Вятка и Песочня под Калугой
стали Кострикова носить псевдоним.
Мариинский театр стал Кировским за заслуги
балерин почитаемых им.

На столе у Кирова в этот день
лежало письмо его старших сестёр.
Кирову писать было сестрам лень.
Прервалась переписка уж с давних пор.
Сёстры считали, что Серёжа умер,
сгинул, носясь по различным фронтам.
Но кто-то из соседей их надоумил,
что Киров и есть их родной братан.

Киров письмо не успел прочитать.
За него это сделали совсем другие.
Сестёр привезли в Москву причитать.
Как-никак, всё же сёстры родные.
Туфли за место лаптей на ногах,
в городские платья одели.
Они, не умея ходить в каблуках,
никак обувать не хотели.

Киров - жертва, вопреки всему,
мог стать литератором, не случись революции.
Недаром Сталин доверил ему
составление Сталинской Конституции.
Погиб человек, а за ним миллион
по воле одного человека.
В Смольном убит был не только он,
То убийство России двадцатого века.