Пайдерос - любовь отрока роман 139

Пайдерос - любовь отрока (роман) (139)

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ


"Круги своя..."


Глава 139.

Я жил уединенно.
Но вел жизнь человека блестящего. Мужчины, какого частенько называют странным словом - "мачо".
Слово это не нравилось мне.
Мне не хотелось быть "мачо".
В многотрудной жизни много чем и кем не хотелось бы быть. Но приходилось. Жизнь порой обряжает в столь фантастические наряды, навязывает такие роли, не соответствующие нашим внутренним устремлениям.
Заставляет проигрывать их. И срывать аплодисменты за удачно сыгранную партию.
Ладно. Мачо, так мачо.
Но... кто бы знал, какая страшная трагедия произошла со мной...
В день, когда машина на огромной скорости потеряла управление.
Мачо...
Боже мой! Как далеко сие от истины.
Но не только это обстоятельство тяготило, отравляло беспечальную жизнь.
Было нечто, гвоздем в стуле, костью в горле присутствовавшее в ней.
Лишая жизнь покоя.
А меня заставляя мучиться совестью. Мучиться не понимая, что за вина лежит на мне. Откуда взялась она.
Словно сквознячком обдавало душу, когда я думал о том, что сильный мужчина, любимец женщин, ни одной из них не может дать самого главного. Того, что составляет счастье каждой женщины - счастья материнства...
И чем старше становился, тем яснее была мысль - я никогда не введу в свой дом хозяйку.
Меня и сама эта мысль никогда не увлекала, так как ни в одной из женщин, прошедших сквозь судьбу, не увидел я настоящей спутницы.
Той, с кем хотелось бы делить не только жаркие ночи, но и светлые дни.
Дни наполненные работой ума и радостью понимания. Радостью существования на одной волне.
Такой женщины в природе не было.
Нет... Я грешу против истины.
Такой женщиной была моя виртуальная любовь. Нежная подруга, отделенная от меня, отсечённая временной пропастью.
Пропастью, которую ни один из нас не смог бы преодолеть.
Я - из трусости.
Она - из гордости.
И даже если... То как страдала бы она, понимая, что лишает меня счастья отцовства. Счастья прижать к груди трепетный комочек родной плоти. Ребёнка с моей кровью, бегущей в его венах и артериях.
Не этой ли жаждой отцовства объясняется моя привязанность к ребёнку, появившемуся так внезапно на этом берегу?
Привязанность странная. Болезненная.
Не этим ли объясняется мое странное любопытство?
Желание знать всё о нём, о его родителях. О воспитании и перспективах. Знать, что в жизни юного существа есть место надежде на светлое будущее.
Я присматривался к нему и видел в нём... Кого видел я в нём, кого так настойчиво напоминало лицо юноши?
Я терялся в догадках.
Но ясным было одно, я знал это лицо. Видел его когда-то.
Нелепость этой мысли раздражала.
Беспокоила. Но отбросить её я не мог. Словно время для этого ещё не пришло. Словно... понимание придет после долгих раздумий.
Пусть долгих. Лишь бы не тщетных!
Пред мысленным взором всё чаще стали всплывать картины далёкого прошлого. Картины невероятные, которые, возможно, рисовало лишь моё воспалённое воображение.

Уже говорилось о тех видениях, которые преследовали меня после аварии. Страшной аварии, которая кардинально изменила жизнь.
Говорилось, как в разных городах, разных странах виделась мне моя нежная женщина.
Казалось, стоит лишь руку протянуть и смогу я дотронуться до края её платья летящего, или парящего невесомо рыжего шарфа...
Так мне казалось. Но я опоминался и видение исчезало.
Никого не было рядом. Ничьё присутствие не скрашивало моего добровольного одиночества...
Лет через пять после трегедии случилось быть мне в Нью-Йорке.
Я заскучал и ноги принесли меня, праздно шатающегося в небольшую галерею, где выставлял свои работы художник из России. Художник, чьё имя уже упоминалось в прессе. Уже было замеченным.      

Я слонялся по двум залам, занятым его работами и...
Внимание привлекла странная картина.
Нет, она не была странной как таковая. Что может быть странным в картине, на которой запечатлены мать и дитя?
Нет... странность заключалась в том, что... мне казалось, я схожу с ума... схожу с ума - картина переносила меня в Зурбаган.
В город моего детства и юности...
Я видел набережную. Набережную на которой знал каждый дом, каждый камень.
Я видел скульптуру. Романтичную.
Крошечный балкон выдавался в море... на нём стояла женщина, повернувшись спиной к набережной.
Она смотрела в даль. Будто только что проводила в поход любимого и уже ждала его возвращения.
Правая рука её нежно обнимала ребёнка, которого поставила она на перильца балкона.
Мать и дитя. Мать и дитя из моего города.
Но... каких чудес не бывает. Мало ли художников пишущих картины в моём прекрасном Зурбагане?
Поразило меня не это.
Рядом со скульптурой стояла реальная женщина, а в руке её покоилась маленькая ручка ребёнка. Мальчика, который снился мне в фантастических снах. Мальчика, вырывающегося из рук женщины и бегущего мне
навстречу. Мальчика, которого так страстно желали обхватить руки.
Руки, сжимающие лишь пустоту. Пустоту, которая надолго поселилась в сердце, найдя в нем долгосрочное пристанище.
Я не мог отвести взгляда от картины.
Лицо женщины, полускрытое полями шляпы, казалось знакомым...
Кто она? Откуда вновь возникла в моей жизни, раня её невероятной мечтой, мечтой о несбывшемся...
Я искал глазами художника. Я видел его в стайке посетителей.

Я хотел купить картину.
Художник был любезен, но несколько отстранён. Таким может быть человек уже заласканный вниманием.
Он сказал, что картина не продаётся. Что написана она в подарок, и после выставки будет вручена той, для кого писалась.
Что-то еще читалось в сумрачном взгляде художника...

Я шёл по жаркому, плавящемуся в летних лучах городу и вспоминал...
Да... я вспоминал иную встречу. Встречу реальную, которая всколыхнула такую бурю чувств в душе.
Встречу в Иерусалиме...
И снова эта женщина в шляпе скрывающей лицо.
И вновь ребёнок. Мальчик, чьё лицо кажется таким знакомым...
Я вхожу в кафе и заказываю виски.
Я не люблю крепкие напитки. Не выношу томительное состояние, когда наплывающие друг на друга мысли не успевают складываться в стройную картину.
И тем не менее. Именно сейчас. Сейчас, когда в моём сознании царит хаос, я заказываю виски. Иду неправедным путём, понимая - путь праведный привёдет не туда, куда желалось и мечталось...

На следующий день я посетил выставку вновь...
Было ясно... работа ее заканчивается...
На множестве картин висели ярлычки, указывающие на их новых владельцев...
Женщина с ребенком...
Эта картина ярлычка не имела... но...
Я понимал... мне она не достанется... ни при каком раскладе...
Судя по всему, картина писалась художником... для... возлюбленной...
Уж слишком неприветлив... суров был взгляд его, остановившийся на моей персоне...
Неприветливый и... изучающий...
Словно и он... как только что сам я... пытался вспомнить что-то... кого-то...
Посетителей в залах почти не было...
Утро обычного... рядового дня...
В глубине зала послышались шаги и голоса...
К рассматриваемой мною картине шли двое...
Художник и... Кармен...
Кармен?
Нет... это миражи... миражи... видения...
Женщина... не дойдя до картины, скрылась за тяжелыми створками двери, ведущей неизвестно куда...
Туда, куда вход посетителям был воспрещен...
Художник скользнул по персоне моей почти равнодушным взглядом, но... я понимал... равнодушие это притворное...
Уж слишком много кусочков собралось вместе...
И... они готовы сложиться в картину понятную, при участии добрых помощников...
Но... увы и ах...
Таковых не наблюдалось...
Да и какие "куски"?
Кармен? Быть не может...
Просто... просто похожая...
Хм... можно подумать, что такие, как она встречаются на каждом шагу...
Но...
Что делать?
Ждать... в надежде - выйдет незнакомка и разрешит задачу?
И потом...
Какое отношение имеет Кармен к... картине... так взволновавшей меня...
Уж на ней-то... совершенно определенно... художник изобразил не её...



РИНА ФЕЛИКС