Старик и душа черновик

Роберт. Роберт! Очнитесь – медсестра с бесстрастным видом склонилась над стариком и терпеливо ждала, пока сознание окрепнет в мутных глазах.
Всё в дымке и очертания размытые. Наверное, это действие морфия. Я ещё не умер? Доктора как всегда ошиблись, чёртовы жиды. Все профессии заняли. Куда ни глянь политика, наука, медицина, везде пархатые. Пора уже заканчивать с этим миром, а они всё суетятся вокруг меня.
Что она на меня так смотрит? Как курица на яйцо. Мудрость больших карих глаз лишь обман. Генетическая мимикрия жидовских гадов. Нельзя поддаваться их мудрости. Нельзя доверять их мудрости.
«Роберт, нельзя доверять вообще человеческой мудрости. Человеческая мысль требует постоянной проверки и совершенствования, но и без мудрости невозможно. Таков парадокс измерения, где есть пространство и время. Ничего не поделаешь, но основополагающие принципы этого мира построены на бинарности, единстве противоположностей и многом в таком роде» – медсестра замолчала, ожидая ответа умирающего человека. На вытянутом лице старика проступили крупные капли пота. Как всегда он старался просчитать все возможные ходы и варианты. Перебрав комбинации, вывод сам слетел с губ – бред? Ты галлюцинация?
Возможно галлюцинация. Возможно параноидальный бред  твоей больной головы. Возможно заговор жидов и ЦРУ. Что это меняет? Главное то, что я здесь ради тебя.
На лице Роберта появилась горькая и циничная улыбка, он подумал: «Получается, что мозг окончательно спёкся. Ну что ж сыграю последнюю партию с паранойей. Это лучше чем медленно умирать в собственной моче». Начиная партию, старик преобразился. Даже в больничной койке, нашпигованный трубками, катетерами и аппаратурой, он умудрился принять непринуждённый, ленный вид. Как всегда делал во время игры. Его тонкие, длинные пальцы пианиста напряглись, как паук перед прыжком. И он сделал пластичное и в то же время упругое и резкое движение кистью, как если бы передвигал фигуру. «Первый ход за мной. Королевская пешка» - подумал он. «Зачем же ради меня такие сложности? Или бюро не знает, куда ещё сливать бюджет страны?».
«Роберт, тебе пора освобождаться. И то, что ты видишь сейчас – это процесс, который уже начался. Просто для твоего мозга так удобней и легче».
«Что значит освобождаться? Разве я не свободен? Я выбрал себе страну, в которой жить. Я устанавливаю правила и говорю, что хочу и кому хочу. Я могу просчитать на шесть ходов вперёд развитие ситуации. Кому это ещё под силу?».
«Ты отступник – страна отказалась от тебя. Тебя загнали в угол – ты живёшь на маленьком клочке земли как в резервации. Ты зависишь от мнения, от денег, от времени. Ты одинок. Твой материал изношен – почки отказывают тебе. Комбинаций и ходов в абсолюте гораздо больше. Похваляться этим всё равно, что с гордостью демонстрировать инженеру кулич в песочнице. Что же ты называешь свободой?».
На лице старика появилась усмешка, он сказал: «Я не попадусь в ловушку. Не стану называть свободу выбора свободой как таковой. Но послушаю, как ты считаешь».
«Это не сложно, Роберт. Любые условия, границы, рамки существуют в мире, где ты живёшь. И они мешают осознать свободу. Но без них человеческий разум не смог бы развиваться, так как мера это первый шаг к пониманию. Ваш мир полон таких капканов и свобода в одном из них. Свобода там, где нет ограничений для чистых принципов и идей. Где идеи могут сливаться, принципы изменяться. Где нет давления, сопротивления, времени, пространства. Там  где  нельзя отлучить от церкви, так как церквей нет. Там где нельзя казнить, так как нет бренного тела».
«Это всё громкие слова в духе чинушь дяди Сэма. Они говорят о свободе, равенстве и братстве, но их истинные мотивы противоположны. Там анархия, совокупления братьев и сестёр. За такими словами следует вседозволенность. Ханжи и моралисты любят эти скользкие словечки что бы во всю нарушая свои же заповеди, прикрываться ими».
Лампы дневного света в палате начали давать прерывистый свет, как при испорченном стартере. За окном догорало солнце, вечер почти затушил его, раскрасив небо багровым. Вдруг свет в палате поблёк, а тень у тумбочки удлинилась и приняла человеческие очертания. Удушье схватило за горло старика. Но он не подал вида и старался держать непринуждённую мину. Медсестра внимательно посмотрела на него.
«Не бойся, Роберт. Твоё сознание выбирает образы, опираясь на состояние тела. Просто наслаждайся маскарадом. А я пока отвечу на твой последний вопрос. В мире материи это так. Потому что всё здесь сужено до неё или связано с ней. Любовь связана с размножением и продолжением рода. Страх связан с возможностью получить увечья  или потерять дееспособность. Даже сумасшествие связано с материальным миром. Это искажение восприятия мира телом. Это как лоботомия, когда разделены полушария. Только здесь душа остаётся в теле, но связь нарушена. И не будь материи, разве всё это имело бы какое-то влияние? Тогда не было бы рамок и оков для свободы. И тут мы подходим к вопросу морали. Мораль так же слита с миром материального. Это попытка создать модель автономного и гармоничного взаимодействия элементов. Но проблема в том, что основа морали – наказание.  Поэтому эта модель несовершенна. Если один элемент получает выгоду, когда другой страдает, то система в целом не откалибрована».
«Ах, ты жидовская морда. Ты думала, я упущу эту деталь? Ведь мораль устрашает душу попаданием в ад, где она будет испытывать вечные мучения» - он с довольным видом смотрел на неё немигающим взглядом. Медсестра, выждав пока Роберт насладиться ощущением своего превосходства продолжила: «А как человек может испытывать боль от адского пламени, если после смерти лишается тела, а, следовательно, и нервных окончаний? Боль в мире чистых идей не имеет такого влияния как в реальном мире. Тоска тоже, так как осознавая себя в мире абстрактного ты понимаешь, что потеря невозможна. И пространство, время, смерть больше не разделяют».

Продолжение рассказа: http://www.stihi.ru/2015/11/05/4761