иностранец

зима. что-то около десяти тридцати,
с неба снегом сыпятся воины,
и из этой черной пробоины
никого уже не спасти.

я сжимал её руку в горсти...
подскажи мне, замерзшему, господи,
на какой параллельной плоскости
мне отныне её не найти?

я не знаю иного пути,
как до дома скорее добраться,
я по сути своей - иностранец,
заблудившийся в русской степи.

мне с орбиты своей не сойти.
я несдержанный, но молчаливый,
я не верю в пров'идения силы,
и спасения мне найти.

не читаю псалмов и не каюсь я,
и икон не целую в горести,
я, наверное, быстро состарюсь
эпилогом бездарнейшей повести.

во введении корчится маленький,
одуревший от сил невесомости,
мальчик, бывший недавно паинькой,
мальчик, споривший с собственной совестью.

даже если пожар, то подстроенный.
стекленеют глазища, как пуговки,
пацана, что с душой непристроенной
выносил из пожарища буковки.

если бог - то внутри. не дотянутся
руки скользкие с жирными пальцами
пусть вокруг все страдают и маются -
не пристало дружить с иностранцами!

не смотрите - рискуете зрением,
то не сварка, пальнёт - не зажмуришься.
он легко примирился с умением
выжигать недоверием улицы.

я прошу вас: запаситесь терпением,
занавесьте окно равнодушием.
так важно ли вам чьё-то смятение?
разве можно - с регламентом в душу?

успокойтесь: вас ждёт просветление,
ведь не зря же вы богу все молитесь.
человек - навсегда дополнение
к подлежащему собственной робости.

расходитесь! здесь нечего жечь уже,
всё сгорело дотла, разлетелось в прах.
мальчик, забывая о скорости и этаже,
забывает про слово "страх".

и летит, и стучит в бесконечность,
там, где встретит её (он просчитывал),
убивая в себе человечное
и, как сам говорил, нарочитое.

он почувствовал: время кончается.
но есть то, что вовеки не кончится:
пропалое людское отчаянье
и звериное, суть, одиночество.