Светлогорская быль

            I
На меня с открытки смотрит море,
Тишиной заснеженных берез,
Мне её из Светлого Загорья,
Друга сын с оказией привез.

Он вошел курносый, круглолицый,
В унтах, телогрейке и дохе,
Вытер снег, залегший на ресницах,
И отдал подарок в рюкзаке.

Он вошел... И распахнулось море
В голубых застенчивых глазах...:
«Вам поклон от нашего Загорья
Передать отец мне наказал.

А ещё, просил узнать, когда-то
Сможете вы в гости к нам опять,
Осенью места у нас богаты,
Приезжайте, очень будем ждать».

И замолк, румянцем щёк краснея,
Стать отца и матери краса,
В нем узнал Данилу с Прасковеей,
Северные реки и леса.

В нем увидел ласковые зори,
Зимний полустанок и луну…
Тетки привезли меня в Загорье,
Проклиная горькую войну.

Младшей было тридцать, старшей – сорок,
Мне уже тринадцатый пошел,
И не знал я дел их женских ворох,
Знал одно – в тепле их хорошо.

Все дома в Загорье коренасты,
Сделаны надежно, от души,
Петухи крикливы и горласты,
В утренней синеющей тиши.

Все село стоит на косогоре,
А за ним – утесы в облаках,
Чуть внизу и дальше только море,
С сединою пены в завитках.

Так в меня вошло, однажды, море,
Изменив судьбу на семь ветров,
И село далекое Загорье,
Приняло к себе без лишних слов.

            II
Детство пролетало очень быстро,
Да его и не было совсем,
Лишь сверкали в небе серебристом
Отзвуки далеких перемен.

А друзья – погодки, то и дело
Уходили в море поутру,
Взрослые с собой их брали смело,
Шуструю в работе детвору.

Но однажды, тихое Загорье
Озарили сполохи войны,
Бушевало и штормило море,
Заливая лодки и челны.

Ночью за горами грохотало,
Усидеть мы дома не смогли,
И когда ночь утром разметало
На утесы дальние вползли.

Зарево пожаров освещало
Дальний полустанок и луну,
Звездное стелилось покрывало,
Унося покой и тишину.

А под утро, с ревом от натуги,
Серые от грязи и в пыли,
Разбудив собак во всей округе,
Раненых полуторки везли.

Лейтенант безусый с пистолетом,
Заткнутым за пояс под ремень,
Молча вынул карту из планшета,
И спросил: «Какой сегодня день?».

А народ, сбежавшись к сельсовету,
На плечах, носилках, на руках,
Раненых проворил к лазарету,
Поминая бога впопыхах.

Лейтенант смотрел на всех устало,
Принести воды ему просил,
Долго пил, ему казалось мало,
И, передохнув, заговорил.

«Положение наше непростое,
Прет фашистский гад со всех сторон,
За ночь нас осталось меньше втрое,
И теперь не полк, а батальон.

Нам бы еще сутки продержаться,
Некому снаряды подносить,
Будем до последнего сражаться,
Чтоб врага в Загорье не пустить.

Так, что, кто покрепче – собирайтесь,
Приказать вам, нет у меня сил,
И в бою последнем постарайтесь,
Сделать все, чтоб каждый из вас жил.

А сейчас всем полчаса на сборы,
Взять с собой еды на два – три дня,
Не сегодня – завтра, в общем, скоро,
К нам придут подмога и броня».

Всех окинул молчаливым взглядом,
Сел на лавку и, вздохнув, заснул...
Разве много молодости надо,
Чтобы сон усталость отряхнул.

Бабы его быстро подхватили,
Отвели в сарай на сеновал...
Облака по небу низко плыли,
Час беды в Загорье наступал.

           III
Совещаться некогда всем было
Старики покрепче, молодняк,
Собрались к машинам, это ж сила,
Когда рядом брат или свояк.

Молодых всех, крепких, да здоровых,
Увезли на пятый день войны...
А теперь их жены были вдовы,
Горя и отчаянья полны.

И когда на фронт их провожали,
Долго бабы плакали навзрыд...
Много было горя и печали,
До сих пор душа за них болит.

Лейтенанта тихо разбудили,
Напоили кружкой молока,
И знамением крестным проводили,
Хоть бы он пожил еще… пока.

У машин ранжир стоял бывалый,
Старикам – под восемьдесят пять,
После первой так им не хватало,
На второй войне повоевать.

Правый фланг тянулся вверх, и все же
Пацанва, но с яростью в глазах.
Трогать было их – себе дороже,
Только лейтенант им так сказал:

«Рано вам на фронт идти, ребята.
Не сегодня. Надо подождать.
Мужиком Россия не богата,
Чтоб его без дела истреблять.

Потому немного потерпите,
Может через год, иль полтора,
Призовут вас, только подрастите...
А сейчас... в дорогу нам пора».

И к дедам усатым повернулся,
«Об одном хочу я вас просить»,
На мгновенье краткое запнулся,
Как же трудно правду говорить.

«Горя повидали вы немало,
Чтобы сердце кровью облилось,
Счастье ваше по свету гуляло,
Но сегодня все-таки нашлось.

В бой идем. И каждому понятно,
Жизней мы своих не пощадим,
Только вот… не все придут обратно,
Хоть врага мы точно победим.

Ну а кто вернется, пусть исполнит
Долг свой перед павшими в бою,
И душой израненной наполнит
Их осиротевшую семью.

Все, пора. А если что, простите,
Правду лучше знать уже сейчас,
И в себе надолго сохраните
Может быть, последний, мой наказ».

Из шеренги вышел бородатый,
На груди Георгия кресты,
Сухопарый, руки как лопаты,
Дед суровый, ростом с полверсты.

«Не серчай, парниша, знамо дело,
Воевать – не ложкой щи хлебать,
Умирать нам время не приспело,
Потому и рано горевать.

Смерти мы не ищем, а случиться
К жизни не прибавить, не отнять,
Правнуки успели народиться,
Так кому ж Загорье защищать!?

И сноровкой бог нас не обидел,
Постреляли в первую, пришлось,
Если б нашу молодость ты видел,
Понял, как рубать нам довелось.

А теперь вези нас... Мы готовы,
Восемнадцать душ, три «винтаря»,
И в строю кивали, – «Верно, слово»,
Меж собой тихонько говоря.

Лейтенант махнул рукой, – «К машинам,
И поклон вам низкий, до земли...»,
Лица стариков и их морщины,
Молодость вторую обрели.

Женщины украдкой слезы лили,
И откуда брали столько сил...
Облака по небу низко плыли,
Час беды в Загорье наступил.

Так вот и уехали... Пылился,
Горизонт, истерзанный вдали,
Лучик света через мглу пробился,
И качали волны корабли.

            IV
А потом был бой, тяжелый, страшный,
Грохотало сутки напролет,
И не раз сходились в рукопашной,
И атакам потеряли счет.

А когда открылись неба дали,
Подошли подмога и броня,
Немцы заполошенно бежали,
И земля горела от огня.

В том бою в живых осталось трое,
Остальные... в землю полегли,
Но Загорье тихое, родное,
От врага проклятого спасли.

А потом погибших хоронили...
Лишних слов никто не говорил,
Северные зори холодили
Близких и родных у тех могил.

            V
С той поры минуло лет немало,
По дорогам жизни шел мой путь,
Только мне всегда недоставало,
На Загорье Светлое взглянуть.

Но в село я все-таки приехал,
Полустанок старый повстречал,
И пешком, мне это не помеха,
Шел в Загорье, думал и молчал.

А потом, на площади, робея,
Я себя в шеренге вдруг узнал,
Что стояла, слов сказать не смея…
В землю врос бетонный пьедестал.

Памятник гранитный и таблица,
С именами павших на войне...
До сих пор я помню эти лица,
Молча, просыпаясь в тишине.