***

Изящно трагичен излом серебристых ветвей,
Вчера плодоносящих, нынче – встречающих старость.
Шиповника куст отгорел погребальным костром,
У самых корней приструнив неуместную жалость.
И сад был в чаду, я на ощупь искала тропу,
Невольно внимая прощальному меццо-сопрано
Бесплотных как будто, невидимых мне журавлей,
Гонимых в чужие, уюта лишенные страны.
Я шла босиком, доверяя остывшей земле,
И юбка промокла, и липла к продрогшим коленям.
И сердце опало – изъеденный ржавчиной лист,
И мир разлетелся на звон и хрустальные тени.

Оттаю ли? Стану ли снова румяным плодом,
Сорву ли с ресниц окаянной дремоты оковы?
На цыпочках вглубь этой тайны шагну и замру.
Застыну безмолвно и внемлю закатному зову.
В пустые ланиты осин и уставших дубов
Ложатся белесые перья густого тумана,
И с неба срывается мглистый гранатовый лед,
Как иглы, пронзая завесу увядшего жара.
Ты выйдешь из дыма, как жрец и защитник тепла:
В руках обжигающий чайник, медовые свечи.
И я подойду, сквозь века узнавая тебя,
И вечер уронит покров на озябшие плечи.