Вспоминаю

       Я вспоминаю нечто мучительно трудно, со скрипом в мозгах и головной болью.
        И чувство такое, что, если сейчас же не вспомню, наступит конец света или, по крайней мере,  случится землетрясение.
        Чувство это неуловимо, но осязаемо, как случайный прохладный ветерок на лице в душную ночь, и слышимо, как шёпот шёлка, скользящего между пальцев.

        С чего бы?..

         Вечера перед сном мой двенадцатилетний оболтус подсунул мне фотографию, на которой три десятка улыбающихся мордочек счастливы от того, что, наконец,  последний звонок, школа позади, а впереди вся жизнь – красивая, непредсказуемая и полная только приятных событий.

        Оболтус спросил: - А ты где?

        Во, облом! Неужели я так сильно изменился?..

        На всех фотографиях я старался быть ближе к ней, и боролся за это место всеми возможными мальчишкам способами:  до первой крови, до обидных соплей и вызывающих поступков.
        И на этой фотографии я за её спиной на одну ступеньку выше на школьном крыльце, но обожжённую руку прячу в кармане, подальше от соблазна.
        Вот тот ожог я помню! Отчётливо, до каждой мелочи закрепилась картинка в памяти.
        Случайно, ну, или почти случайно, на перемене, проходя мимо, я положил ладонь на её грудь – и испугался своего открытия.
        Вот эта тайна, которая влечёт к ней! 
        Вот ради чего стоит держать удары в поддых и в лицо, ходить в «качалку» и до изнеможения «таскать железо», а после тренировки, проходя тёмным вечером под её балконом, надеяться, что вдруг повезёт – и я увижу её промелькнувший силуэт за полупрозрачной занавеской.

        Но у жизни свои законы.
        В бурные времена, когда, «что не запрещено, то всё можно», когда «никто не имеет права спросить, откуда дровишки» - наш повзрослевший класс разнесло по всем закоулкам земли.
        Кто-то удачно женился «на деньгах»; кто-то слинял «за бугор», в надежде на более жирный кусочек счастья;  кто-то в вечной мерзлоте «бурил» свой первый капитал, накапливая опыт жизни в капитализме со звериным оскалом; а кто-то, сдавшись в плен обстоятельствам и сев на стакан, поторопился на тот свет, оставив «эпоху перемен» без своего внимания.

        Она с импортным мужем упорхнула в места летнего отдыха новых нуворишей - насовсем, без права переписки и любого общения.
        Я выбился в начальники и для солидности отпустил усы, как добавку к дому, машине и счастливой семейной жизни. В общем, всё в норме, без проблем.

        Но почему тогда ночь без сна?
        Откуда чувство вины? Перед кем? Что мне надо обязательно вспомнить к утру? Неужели, вопрос «а ты где?» причина этому?
        А ведь, правда – где я? Где я, тот - честный, вспыльчивый, наивный, верящий в светлое будущее и готовый драться за девочку, даже не надеясь на её взаимность?
         Где я, где все мы – такие правильные и справедливые, готовые делиться и куском хлеба и деньгами? Где мы все порядочные, но порядочные только внутри себя?

         Я мучительно вспоминаю... того себя. Но не могу вспомнить.

          *   *   *