Его последняя женщина

               

      Москва опять в транспарантах. Всё старые лозунги. Но   появился  и один новый: «Задания первой пятилетки выполним досрочно!» Да и портретов Сталина поприбавилось. Один такой портрет свисал перед входом Центрального телеграфа.
     Напротив этого портрета в проезде Художественного театра Вероника Полонская ждет Маяковского. Ее с ним только сегодня познакомил Осип Максимович Брик, и Маяковский обещал заехать за ней во МХАТ и отвести на вечеринку к писателю Валентину  Катаеву, мягкому, хлебосольному человеку, со всеми поддерживающему ровные отношения и держащему двери своей квартиры всегда открытыми для друзей. Здесь же стоит серый «Рено», купленный Маяковским в Париже.
      – Девушка, не хотите со мной прокатиться? – обращается шофер к Веронике. Семейный мужчина, с веселинкой в глазах, большой любитель завязывать знакомства на улицах с хорошенькими девушками.
      – А чья это машина?
      – Поэта Маяковского.
      – Я тоже жду Маяковского.
      – Да?! Я попался, выходит. Только вчера у меня был разговор с ним, и я ему обещал больше никого не катать на машине. Да как удержишься в такой день! Вы посмотрите – весна! Петь хочется, веселиться, женщинам подарки дарить!.. У Владимира Владимировича в стихотворении – забыл как называется –    здорово про весну сказано. Вот послушайте, как он предлагает поддерживать в людях хорошее настроение:

           Надо принять какие-то меры.
           Ну, не знаю что, – например: выбрать день самый синий,
           и чтоб на улицах улыбающиеся милиционеры
           всем в этот день раздавали апельсины.   

       Правда, хорошее предложение? Я – за!.. Девушка, я вас очень прошу, не говорите Владимиру Владимировичу, что я предлагал вам покататься. Не выдавайте меня.
      Вероника смягчается:
      – Ладно уж. А где он сейчас?
      – Велел здесь его дожидаться. А сам играет в бильярд в гостинице «Селект»… Заигрался, наверное.
     – Играет в бильярд, когда я его жду?       
     Полонская резко поворачивается и уходит.
          
     В этот же день на вечеринке у Катаева Вероника спросила у Маяковского:
      – Почему вы не пришли?
      – Бывают обстоятельства, против которых не попрёшь, – не моргнув глазом, весело смотря на нее, лжет Маяковский. – Так что вы ни в коем случае не должны меня ругать.
      Настроение у Маяковского хорошее. Сегодня он в ударе. Энергия из него так и прёт. Он не отходит от Вероники ни на секунду. И все время говорит, говорит, ни на кого не обращая внимание.
      – Вот почему, сегодня утром, когда мы познакомились, вы были дурнушкой, а сейчас вы красавица? – спрашивает он и, не дождавшись ответа, заводит речь о другом:

       – Норкочка, послушайте, как здорово написала Вера Инбер:

                Погляжу на губы те,
                На вино Абрау,
                «Что ж вы не пригубите,
                Meine liebe Frau?»

Никогда бы не подумал, что эта дамочка может так написать. Обратите внимание на рифмы: «губы те» и «пригубите». Прямо как у меня.
       –  Мне больше Пушкин нравится. А вот вы, я слышала, его не любите.
      – Норкочка, кто вам сказал такую чушь. Я люблю Пушкина. Он гениален, раз написал:

                Я знаю, жребий мой измерен;
                Но, чтоб продлилась жизнь моя,
                Я утром должен быть уверен,
                Что с вами днем увижусь я.

Но ведь и у него были ошибки. Вы заметили, я прочитал «жребий мой измерен». У Пушкина: «век уж мой измерен». По-моему, это неудачно. Это «век уж» сливается и получается совсем уж несуразное слово «векуж».
     Сегодня утром на бегах, в белом плаще и черной шляпе, нахлобученной на лоб, Маяковский показался ей смешным и действительно несуразным. А сейчас ничего, он ей нравился. Ей льстило, что такой знаменитый поэт не отходит от нее. Весь поглощен ею.
      – Норкочка, вы слышали последнюю остроту Ильфа – без Петрова. Когда его спросили, еврей ли он, он ответил: « Я – что! Вот Марк Аврелий – не еврей ли?»      


                П р о д о л ж е н и е  з а в т р а