***

ЛЕГЕНДА ГУДСКОГО УЩЕЛЬЯ 


ПОЭМА.

Садилось солнце, за горами тая.
Последний луч на облаках играл.
Всё было тихо. Вечер, угасая,
Долины тьмой прозрачной укрывал.

А на вершинах снег лежал искристый,
Уж проступали звёздные миры.
Чуть опершись о посох серебристый,
Сидел старик, хозяин Гуд горы.

Застыли руки. Взгляд суровый, строгий.
В усах, бровях и бороде его
Запрятались снежинки-недотроги,
Надвинулась папаха на чело.

Давно он жил здесь, этот старец грозный,
Был властелином всех окрестных гор.
И, каждый, кто собрался в путь серьёзный,
С молитвой обращал к нему свой взор.

Он мог столкнуть гремящие обвалы,
Лавинами дороги перекрыть,
Туманами залечь на перевалы,
Иль градом исступлённо землю бить.


Но мог он также разогнать вдруг тучи
И ветром тёплым растопить снега,
И солнцем озарить обрывов кручи,
И речку шалую вернуть в брега.

Но шли года, и надоело Гуду
Взирать из поднебесья в мир земной,
И слушать ветра свист, и видеть всюду
Лишь гор немых безжизненный покой.

Всё чаще стал он наблюдать с вершины,
Как копошились, словно муравьи,
Внизу, в аулах жители долины,
В дела простые погружась свои.

И гордый Дух, так долго презиравший
И суету, и мелочность их дел,
От груза одиночества уставший,
Спуститься к ним однажды захотел.

Его томил этот порыв неясный,
Возможность что-то новое свершить,
И в полдень, по-весеннему прекрасный,
Решился Гуд долину посетить.

2
Село капелью звонкой оглашалось,
Был воздух снегом талым напоён,
Синело небо, солнышко смеялось,
Ручьи, журча, неслись со всех сторон.

Из тёмных хижин люди выходили,
Чтоб приступить к делам своим земным.
Коровы отощавшие бродили.
По плоским крышам полз, синея, дым.

Кричали дети, копошились куры.
С источника шли девушки с водой.
Псы лаяли. Осёл стоял понурый.
Верхом проехал горец молодой.

Неспешно между саклями петляя,
Незримый Гуд увидел весь аул.
В одном дворе, что находился с края,
Услышал голосов нестройный гул.

Там, в глубине, за каменной оградой,
Заметил он собравшихся людей.
Сидели старики седые рядом.
Хозяин суетился меж гостей.

Рожденья сына ждали в этом доме.
Собрались гости на весёлый пир.
Барашек блеял жалобно в загоне
И арака  варилась на весь мир.

Вдруг  двери сакли тихо отворились.
Старуха вышла и сказала всем,
Что боги на семью их прогневились,
Не сына, а девчонку дав взамен.

Послышались хозяина проклятья:
«Девчонка! Да зачем она нужна!
Да мало ли у нас и так несчастья!
И вот пришла ещё беда одна!»

И гости недовольно расходились,
Едва вкусив пшеничных пирогов,
И долго по округе разносились
Потоки  приглушённых бранных слов.

3
Гуд удивлён был и считал иначе:
”За что они Всевышнего гневят?
Не женщина ль приносит им удачу?
И не она ль в семье бесценный клад?

Хлопочет мать над ними с колыбели,
Для них стараясь, трудится весь век,
Они ж, едва опериться успели,
Считают: лишь мужчина - человек.

Их дочки, словно козочки проворны,
Смышлёны, черноглазы и ловки,
Неприхотливы, как цветочек горный,
Резвы и веселы, как ручейки.

Их девушки - невесты так прекрасны,
В движеньях благородны и скромны,
А танцы их и сдержанны, и страстны,
В них столько затаённой глубины.

Хранительницы очага – их жёны,
Хозяйственны, разумны и верны,
Но строго чтутся  древние законы –
Они в правах с мужчиной не равны”.

Так думал Гуд, вернувшись на вершину,
Угрюмо созерцая ночи тьму,
И только солнца луч проник в долину,
Он снова к дому поспешил тому.

Гостеприимны горцы на Кавказе.
Любой пришелец осетину брат,
Лишь только прозвучат в заветной фразе
Слова: «Я гость» - хозяин будет рад.

Накрыт был стол. Неспешно в разговоре
За чаркой с аракой минуты шли.
Про девочку отец поведал вскоре.
Гуд попросил, чтоб крошку принесли.

Увидев, как малышка улыбнулась,
Какой-то теплотой проникся Гуд.
Душа его как будто встрепенулась.
Он вымолвил: «Алдарой   пусть зовут».

Подарки засверкали в колыбели:
Алмаз, рубин и яркий изумруд.
Хозяева и ахнуть не успели,
А старец вдруг исчез, как не был тут.

 4               
Прошли года, а старый Гуд, как прежде,
Всё продолжал стихией управлять,
Спускаясь часто в радостной надежде
Свою Алдару где-то повстречать.

Любил он с нею совершать прогулки,
Ковры цветов ей под ноги бросал,
На голос отзывался эхом гулким,
Ручьём звенящим песни напевал.

К поляне ягодной её направит,
Весёлых ярких бабочек пришлёт,
Камней блестящих на тропе оставит,
Пред милым взором радугой падёт.

Росла Алдара, горестей не зная,
Хранима горным духом от невзгод,
Цветком необычайным расцветая,
Всё краше становилась каждый год.

Её улыбка радость всем дарила,
Приход всегда удачу приносил,
Отзывчива, добра, трудолюбива,
И весь аул её боготворил.

Отец, давно продав подарки Гуда,
Богатым человеком стал в селе.
И хорошо запомнил он, откуда
Достаток появился в их семье.
   
Давно уж понял он судьбы везенье
И дочь свою несчастьем не считал,
Берёг, лелеял милое творенье,
И быстро год за годом пролетал.

Шестнадцать лет с рожденья миновали,
И женихи, спеша из разных мест,
Ему калым богатый предлагали,
Алдару предпочтя из всех невест.

Но не спешил отец в семью чужую
Единственную дочь свою отдать,
Чтоб не обидеть деву молодую
И жениха ей по душе избрать.

    5               
Пришла зима с пушистыми снегами,
Все тропки и дороги замела,
Рассыпалась алмазными дарами
По склонам гор, в лесах, внутри села.

Не мог Алдару видеть Гуд зимою,
Он часто думал и грустил о ней,
С какой-то непонятною тоскою
Он ждал теперь весенних, тёплых дней.

Но ближе март, и шапки снеговые
Всё раньше розовеют по утрам,
И, рассыпая брызги золотые,
Всё дольше бродит солнце по горам.

И вот с высот своих, порыву внемля,
Гуд в ожиданьи встречи дорогой,
Уже опять спешит сойти на землю,
Весь опьянённый радостной мечтой.

Он был влюблён, ещё не сознавая,
Не думая  о возрасте своём,
В глубоких нежных чувствах утопая,
Как будто в сон волшебный погружён.

Весна его надеждой окрылила,
Желаньем скрытым, верою слепой,
Он пред собой лелеял образ милый,
Спускаясь вниз тропинкою крутой.

Взмахнул рукою – расцвели пролески,
Проталины одели синевой.
Вздохнул – раздался нежный лепет детский –
Ручей пробился в кромке ледяной.

Сосульки песней звонкой зазвенели,
Обвалов снежных прокатился ряд,
Гуд ликовал, глаза его блестели,
Он жизни был по-юношески рад.

И с той весны прекрасную горянку
Стремился навещать он каждый день,
То птицей распевая спозаранку,
То следуя за нею будто тень.

Алдара поутру спешит к истоку –
Он ей тропу равняет на пути,
Кувшин тяжёл – незримый, он уж сбоку -
Ей помогает воду поднести.

Ласкал её он тёплыми ветрами,
Спеша за нею по ступенькам скал,
В глаза смотрел душистыми цветами,
Водою родниковой целовал.

Алдара ничего не замечала,
Уловок Гуда и его затей,
Спокойно мир природы принимала
С доверчивостью юности своей.

6
Уж не один джигит смотрел с тоскою
Вослед  Алдаре, чувства не тая,
Но ровно билось сердце молодое,
Не разгоралась в нём любви заря.

Напрасны были сватовства попытки,
Успеха не имел ни хан, ни князь.
Ни удальство, ни взгляды, ни улыбки
Не помогли, чтоб искорка зажглась.

Но вот в аул из найма воротился
Сосед, рубивший в батраках дрова.
Лучом, всё озарившим вдруг, явился
Для девушки красавец осс Шалва.

Его Алдара знала ещё с детства,
Пасли баранов,  бегали играть,
Внимала сказкам с замираньем  сердца,
Умел он их чудесно рассказать.

Шалва смотрел решительно и прямо,
И взгляд его горячих, чёрных глаз
Пронзил девичье сердце, будто рана -
Любовь она узнала в первый раз.

Как танцевать Шалва умел лезгинку!
Как строен, статен и красив он был!
Всё восхищало деву-осетинку,
Всё вызывало в ней любовный пыл.

А что ж Шалва? Поддался ли пожару?
Горела ли душа его огнём?
Любил ли он красавицу Алдару?
Какие чувства затаились в нём?

Казался он и верным, и влюблённым,
Вниманье ей старался оказать,
Просил прийти к местам уединённым,
Тайком стремился руку ей пожать.

Однако знал Шалва, сын дровосека,
Что он не ровня девушке такой.
Где взять калым, обычай тяжкий века,
Ведь беден был красавец молодой.

7
Сердито Гуд смотрел вслед осетину.
Великий Дух страдал и ревновал,
Завидовал Шалве-простолюдину
И от тоски щемящей изнывал.

Готов он был покинуть своё царство,
Стать смертным человеком, как и все,
Утратить власть, могущество, богатство,
Лишь бы познать любовь во всей красе.

Но в мире Духов чуда быть не может,
И с каждым днём страдал он всё сильней,
Однако счастье девушки дороже
Ценил, чем голос сердца и страстей.

И Гуд решил избранника любимой
Проверить тайно, точно ль тот влюблён,
И, тенью следуя за ним незримой,
Он вскоре был в обратном  убеждён.

Не девушка Шалву пленяла. С детства
Её богатством он мечтал владеть.
Заполучив со временем наследство,
Хотел он, наконец, разбогатеть.

Узнав о тайне горца молодого,
Взъярённый Гуд не знал, как поступить,
Хотел он наказать Шалву сурово,
Но чтоб Алдаре боль не причинить.


   8      
Ночь лунная повисла над селеньем.
По улице, с оседланным конём,
Шалва крадётся, словно привиденье,
Невесту увезти решился он.

Родители, желая дочке счастья,
Решили их союз благословить,
И в сборах тайных приняли участье,
И вышли за ворота проводить.

Но, соблюдая нравы горцев строго,
Лишь ожерельем алым вспыхнет ночь,
Отец обязан был спешить в дорогу –
Искать свою похищенную дочь.

Лишь Гуд седой, высматривая деву,
Крадётся чёрной тенью по горам,
То с круч слетит, трепещущий  от гнева,
То, вновь поднявшись, мчится по скалам.

Но полно! Уж пора спасать Алдару!
Снять пелену с её прекрасных глаз!
Взметнулся Гуд – огромным  покрывалом
Повис – и изменилось всё тотчас.

Пополз, скрывая тропки,  мрак туманный,
Луна исчезла, стало вмиг темно.
Дождь начался холодный и нежданный,
Завыло, засвистело, замело.

Конь спотыкался и храпел с испуга,
Давно уж сбившись с верного пути.
И в страхе беглецы, обняв друг друга,
Не знали, где спасенье им найти.

Но молнией внезапной осветился
Их мрачный путь, и под скалой в кустах
Пещеры вход зияющий открылся –
Спасенье было в нескольких шагах.

Вошли они под своды осторожно.
Хрустел валежник ломкий под ногой.
Темно там было, холодно, тревожно,
Но тишина царили и покой.

С трудом Шалва развёл костёр несмелый.
В кустах, снаружи, привязал коня.
И, бурку расстелив на листьях прелых,
Присел с Алдарой рядом у огня.

9 9
Заря привстала, руки протянула,
Потрогала папахи снежных гор,
Полюбовалась, рукавом взмахнула,
И зазвучал рассветных красок хор.

И вот уже проснулись молодые,
Глядят: не верят собственным глазам -
Монеты драгоценные, златые,
Рассыпаны, блестят и тут, и там.

Дыханье у Шалвы перехватило,
Вскочил и жадно начал собирать,
Трясутся руки, обо всём забыл он,
Не может глаз от клада оторвать.

Алдара тоже золото сбирает,
За горстью горсть в хурджин   кидает свой,
Но скоро с удивленьем замечает,
Что всё же остаётся он пустой.

Как странно всё! Ведь это шутки Гуда,
Осознаёт она, спеша к Шалве:
«Бежать, любимый, надо нам отсюда,
Брось золото! Оставь его скале!

И без него довольно я богата.
Погоня может нас настигнуть днём.
Клад призрачный – невелика утрата,
Уйдём, хороший мой, скорей уйдём!»

«Уйти? Ты что?» - Шалва ей отвечает:
«Оставить золото? В своём ли ты уме?»
И лишь быстрей монеты загребает,
Но ничего не видно в хурджине.   

И девушка стоит в недоуменьи,
Что делать ей? Как жениху помочь?
И, наконец, утратив всё терпенье,
Взывает к Гуду названная дочь:

«О, Горный Дух! Зачем ты это сделал?
Чем провинились мы перед тобой?
Или наполни нам хурджины смело,
Иль убери металл презренный свой!»

И, с тяжким звоном,  в это же мгновенье
Наполнились хурджины до краёв.
Шалва схватил их в алчном иступленьи
И к выходу повлёк, крича: «Моё!»

Замедлив шаг у замершей Алдары,
Он бросил ей: «Ступай себе домой!
Теперь ты не нужна мне и задаром,
Отныне изберу я путь иной!»

Но страшный гул послышался и грохот,
Лавина снега  шла с вершин крутых,
И чей-то жуткий громогласный хохот
Раздался у пещеры молодых.

И выход был завален глыбой снежной.
И тьма под своды мрачные легла.
Успел обратно заскочить поспешно,
Мешки свои не потеряв, Шалва.

10
В пещере тихо, холодно и сыро,
Капель лишь монотонная стучит.
Сидит Шалва недвижно и уныло,
Мешки прижав к себе, во тьму глядит.

Алдара затаилась в отдаленьи.
Ей кажется, что всё - кошмарный сон,
Проснуться – и исчезнут все виденья,
И быть любимой, дома, ясным днём…

Остановилась жизнь со дня побега.
Застыло время в каменной тюрьме.
Давно они не ели даже хлеба.
Костёр потухший утонул во тьме.

Но не от этого она страдает.
Шалва здесь, рядом, но совсем чужой.
Её во всех несчастьях обвиняет,
Несправедливый, раздражённый, злой.

Не любит он! Как страшно пониманье!
Как сжато сердце в каменных тисках!
Как горько, неожиданно страданье,
Мечты, надежды превратились в прах.

Шалву другая дума тяжко гложет –
Богат он, но как выжить, уцелеть,
Не скоро снег ещё растаять может,
От голода б ему не умереть…

И вот, не в силах справиться с собою,
Он осторожно, медленно встаёт,
И, путь ища трясущейся рукою,
К Алдаре затаившейся идет.

Он сжал её в предательском обьятьи,
Теряя разум, что-то бормоча,
Как дикий зверь, стал рвать тугое платье…
Кровь хлынула из нежного плеча…

Но дрогнули нависнувшие своды –
С горы сорвался каменный обвал.
Лавину смял, унёс он прочь от входа,
И, тяжко грохоча, с собой умчал.

Ворвался Гуд стремительным порывом.
Увидев свой растерзанный цветок,
Столкнул Шалву с отвесного обрыва…
Он знал теперь, как мир людей жесток.

11
Он нёс её к себе, в свою обитель,
Волнуясь, сокрушаясь и спеша.
Он, Горный Дух, стихии повелитель,
Шептал ей что-то и едва дышал.

Но девушка нема и безучастна,
Закрыты веки, бледен милый лик,
И Гуд спасал её уже напрасно –
Не задержал он смерти страшный миг.

От горя и отчаянья  в безумстве,
Он ураганом бешеным взлетел,
Крушил всё пред собою в диком буйстве,
Всю ночь метался, грохотал, гремел…

Стонали горы, содрогались скалы,
Менялись русла быстротечных рек,
Катились глыбы, сыпались обвалы,
И жалок был в ту пору человек…

Напоминаньем этой страшной ночи
Лежат на склонах тех камней стада.
И, всякий, кто проедет там, воочию
Увидит их. Да гор немых гряда


Хранит ту тайну о любви несчастной
Владыки грозного Кавказских гор,
Да жители окрестных сёл прекрасно
Передают ту быль с далёких пор.

Ещё они вам скажут в завершенье,
Что есть пещера высоко в горах,
Где юная  Алдара в заточенье,
Спит мёртвым сном на сказочных коврах.

Вокруг неё рассыпаны богатства,
Которые никто не мог бы счесть,
Но трогать их – большое святотатство…
Да, есть в горах пещера эта, есть.

Один смельчак нашёл туда дорогу,
Но показать другим он не успел,
В аул вернувшись, прямо у порога
Он замер вдруг и вмиг окаменел.

И часто Гуд в пещере той рыдает
Над участью любимицы своей,
Иль ветром заунывным напевает
Он в скалах песни скорбные о ней.