История от царей до секретарей и дальше

 
(Единый учебник истории России глазами поэта)

История от царей до    секретарей

Россия, как ты ныне воплотила
Одной своей боярыни черты.
Страданий за глаза б твоих хватило
На сотню стран других, но всё же ты
За веру стародавнюю страдаешь,
Сынов своих на плаху посылаешь,
Готовая, скорее, смерть принять,
Чем честно тщетность выбора понять.

Ты не Пилат, но ты и не Мессия,
И, точно, не оплот идей святых.
Скажи же мне, кто друг тебе, Россия,
И я тогда скажу тебе, кто ты.
Не учишься ты на чужих примерах.
Ты и в народ свой не имеешь веры.
Освобожденью предпочла ты вновь
Рабов к имперской мишуре любовь.

Я Родину свою по воле рока,
Бывало, ненавидел, и любил.
А сколько раз, увы, её я проклял,
И сколько раз её благословил!
Её моря, леса, поля и горы,
Её степные пыльные просторы,
Её снега и льды, её пески —
Мне знаки и надежды, и тоски.

Русь — птица тройка. Кто коней стреножил
Твоих, коварно кучера споил,
В буране грязной лжи в тупик дорожный
Своей опасной сказкой заманил?
Смотри! Другие тройки скачут мимо,
Теченье дней, увы, неумолимо,
Оно несёт успех совсем иным,
И жаль, что не угнаться уж за ним.

Весь путь твой — и ухабы, и овраги,
Да ямины пещёр Руси Святой.
А что дало призвание варягов?
Что получилось из затеи той?
Как некогда в состав Орды вступили,
Вот так мы раньше с викингами жили,
Их именем, порой, словно щитом
От неприятелей прикрыв свой дом.

Приходится, порой, нам выбор делать,
Но умудриться, всё же, нужно так,
Своё всё время умерщвляя тело,
Твердить про душу. Видно, это — знак
Что в голове, увы, не всё в порядке,
Ошибок столько сделать в срок сей краткий!
Россию сохраняя, злобный рок,
Как верный пёс, дремля, лежит у ног.               

История нас ничему не учит,               
Дурной пример лишь только подаёт.
А ведь задуматься  порою лучше
И тем из нас, кто мудрыми слывёт.
Кто подражать стремится славным предкам,
Играет просто пошлый фарс нередко.
Какой герой, казалось, Робеспьер!
И не с него ли Сталин брал пример?

Вот так и Франция взяла у Рима
Республики античной вид и строй,
А злобный рок привёл неумолимо
Империю и цезаря с собой.
Всё это нам история открыла.
Что толку? Ведь Россия повторила
Войну и диктатуру, и террор,
Идей и идеалов ложных вздор.

А чей пример  саму  Россию создал?
И где сокрыт он в темноте веков?
И беды наши – только ль это козни
Нам вечно зла желающих врагов?
Не повторенье ль гордой Византии
Судьба живущей рентою России?
Готовой ныне не урок извлечь,
А так же неизбежно в землю лечь.

А Просвещенья век чем был отмечен?
Какие были славные дела!
Какие зажигательные речи
Нам всем эпоха разума дала!
И тут встают ужасные картины:
Враги народа, казни, гильотины…
Куда ведут уже в который раз
Благих намерений порывы нас?                               
                               
Всегда нам  в жизни что-нибудь мешает
Проблемы наши вечные решить.
И каждый новый век их вновь  решает.
Ничто, увы, нас не научит жить:
Ни трудный опыт прежних поколений,
Ни страх, ни просвещенья дух, ни гений.
Всегда из многих разных зол одно
Нам выбирать самой судьбой  дано.

Историю мы сделали иконой,
А из бандитов правивших - святых.
Однако, у неё свои законы -
А мы живём, не соблюдая их.
И сослагательность - её орудье,
Чтоб выводы могли бы делать люди,
И на ошибках прошлого учась,
Не повторяли б их опять в свой час.

История, она — служанка силы.
Ей вечно сослагательность претит,
Она давно преступников простила,
Но и поныне жертвам сирым мстит
Ей вечно вольнодумства дух противен,
И это всё, мне кажется, не диво.
Поскольку до сих пор её жрецы
Стремятся прятать под воду концы,

Которые их ложь изобличали.
Не потому ли так темны у нас
Её страницы, что не отвечали
Заказу тех, кто в подлости увяз.
Тех, кто Россию вечно унижали
И в чёрном теле подданных держали.
Они сейчас как прежде на коне…
Но и народ — не агнец, ясно мне.

Порой он просто зверь, свободе смуту
Предпочитает, а труду разбой,
И бунтом разбивая гнёт и путы,
Он в этот бунт уходит как в запой
И в беспредел холопского похмелья,
Готовя снова несвободы зелье,
Призвав тирана из своих рядов
Иль отпрыска «почтеннейших» родов.

История страны — событий тени,
Нам предстаёт не просто суммой дней,
А сменой резких взлётов и падений
Когда-то ею правивших царей.
Их дел, ошибок, зверств и устремлений,
Ума потёмок, редких просветлений,
Убийств и казней, битв и страшных войн,
Она — лишь жизни призрак неживой.

И в чём же смысл историей гордиться?
Она — событий разных череда.
Но только для того она годится,
Чтоб с грустью устыдиться иногда.
Чем жадно пить вино патриотизма,
Уж лучше знать не миф, а правду жизни.
И разве не гордился б патриот,
Когда б совсем другой тут жил народ?

Да, так же бы он оды пел державе,
Совсем другой историей гордясь,
И так же б упивался чуждой славой,
Ей упиваться призывая нас.
Свиреп и грозен был когда-то Молох,
Но появилось в мире много новых.
Россия и какой-то скользкий змей…
Какой из этих идолов грозней?!

А что патриотизм? Кумир безумных,
Последний из приютов подлецов,
Противникам своим средь споров шумных
Они  последним козырем в лицо
Бросают злобно нелюбовь к Отчизне,
Которая для них дороже жизни…
Чужой. И вот оправдан беспредел,
И делай с оппонентом, что хотел.

Они же комиссары государства,
Они его могущества оплот.
Какое ж это подлое коварство -
Квасной патриотизм им власть даёт
Лишать других людей свободы воли,
Оставив им в своей массовке роли,
Себе же - право за покой господ
На бойню словно стадо гнать народ.

Система жизни им чужда другая.
Держать народ простой в руках своих,
Врагами внешними его пугая,
Конечно же, сподручнее для них,
Им время мирное – всегда опасно,
Из стран других для нас врагов ужасных
Привычным трюком делают они,
Воинственным вождём вдохновлены.

Для патриотов воля - есть насилье,
Для нас  она – когда насилья нет.
И кто же настоящая Россия?
Грядущее на то нам даст ответ.
Они иль мы? И есть своя отчизна
У них и нас. И высшим смыслом жизни
Не разное ль служение зовём,
В одной ли с ними мы стране живём?

Есть также патриотов разновидность,
Лохов стремятся убедить они.
Что за державу, просто, мол, обидно,
Как прежде было, так и в эти дни, 
Царю кто, как собака, верно служит,
Тот – при чинах, живёт себе - не тужит.
На интерес народа хоть плюёт,
Но патриотом пламенным слывёт.

Ужасно это, если эталоном
Считают люди образ мысли свой,
Так целые народы тоже склонны
Другие страны сравнивать с собой.
И говорить себе: мы всё же лучше,
Правее, справедливее и  круче,
А наш обычай древний, а язык!
И наша вера точно лучше их.

Хотя мы и бедны, и несвободны,
Упрямо учим мы соседей жить.
Ценой больших потерь в войне народной,
Готовимся врагов мы сокрушить.
И утешаться фактом не забыли,
Что в мире с миром мы почти не жили.
С тех пор, как это имя обрели,
Которое в сражениях блюли.

Не лучше ли всем гордость позабыть нам.
(Ведь перед вечным Богом все равны).
Чем дальше жить укладом самобытным
Давно уплывшей в Лету старины,
Не лучше ли нам дружно жить с другими
И не считать своей святыней имя,
Что вместо денег, скарба и сумы
У викингов лихих украли мы.

Нет званья выше званья Человека,
Другие – это только звук простой.
А мы судьбой приписаны навеки
К названиям как к мишуре пустой,
К таким словам: Отечество, Россия.
Хотя в них есть магическая сила:
И с ними люди  честные и сброд,
Увы, считаются – один народ.

И сколько б новых чудных нам открытий
Не приготовил в жизни случай – бог
Или столетий опыт плодовитый,
Довлеть над нами вечно будет рок.
И будем мы, склонясь под игом новым,
Гордиться звонким именем и словом.
Не им заложен ли в наш генный код
Во тьму со сцены мировой уход?

Язык родной нас делает родными,
В отличье от людей иных племен,
А что мы в войнах защищаем? – Имя!
Под сень ступая боевых знамен.
Но знайте, имя совесть не заменит,
И тот, кто в человеке душу ценит.
Конечно, в патриоты не пойдет.
Скорее Шамбалу в душе найдёт.

Он будет  защищать свою свободу,
Стремясь с людьми других племён войти
В одну семью, где все равны народы
Как на лугах расцветшие цветы.
Жизнь сможет в русло мирное направить
И свой язык и родину прославить
Не силою, а благородством чувств,
Науки процветаньем и искусств.

Сейчас есть высший класс в отчизне нашей,
А что ещё в отчизне? Что там под?
Рабы корпят внизу, шуты там пляшут…
Она - страна рабов, страна господ…
Где средний класс? Где та первооснова
Свободы дела и свободы слова?
И в самых разуспешных здесь из нас.
Дворян своих хотела б видеть власть.

И при царях купцы стремились к чину,
И покупали титул, вензель, герб.
Заводчик становился дворянином
Взамен свободы получая цепь.
И гордо государственному делу
Служил всю жизнь душой своей и телом,
Ни ‘Magna Сart’себе среди трудов
Не знал, ни прав, ни вольных городов.

Учитель лучший — опыт и нужда.
А научил чему нас предков опыт?
В страданьях тяжких он народом добыт.
А, может, опыт — это ерунда?
Кого призвать на трон и с кем бороться,
Кого признать за чуждых инородцев?
Любить Европу или биться с ней?
Хранить ли верность ветхой старине?

Пример не убеждает нас, как видно,
Тот, что другие страны подают.
Конечно же, нам быть в хвосте обидно,
И свой найти хотим особый путь,
Идя вперёд за дудкой крысолова,
Намного больше доверяя слову,
Чем даже собственным глазам своим,
Мудря своим умом невыездным.

Варяги кто они, как не чужие,
Враги, поработившие страну?
У них под каблуком века мы жили,
Предав навек славянства старину.
Терпели иго, батюшка, терпели,
И громко славу им по-рабски пели,
И, в мыслях унаследовав её,
Невольно рабство это признаём.

А ныне патриотам так любезны
Князей чужих варяжских имена,
Что живы в наших именах и песнях.
Они гордиться предлагают нам
Щитом, что на воротах Цареграда.
И тем, чего стыдиться б было надо:
Что заодно с варягами Олег
На христиан свой совершал набег.

А князь Владимир, как бы в исступленье,
Славянства корни вовсе истребил.
А цель? Лишь только власти укрепленье.
Он даже про гарем про свой забыл.
Обычаи завёл совсем другие,
Да в храмах греческие литургии
С болгарским вместе языком внедрил
И тем наследью Рима дверь закрыл.

А как нам веру в Бога избирал он,
Отеческих кумиров сокрушив?
Какие доводы и принципы играли
При этом роль? Теперь мы знаем их:
Они — уступка праздности и лени
И пьянству многих прежних поколений.
И жаль, что многое потом не раз
По пьянке часто делалось у нас.

Хоть далеко ещё до протрезвленья,
И так у нас в умах полно трухи,
Но врут совсем без всякого зазренья
Так, как и прежде, наши пастухи,
Для нас за нас придумывая мифы.
То мы славяне им, а то вдруг скифы,
То что судьбой нам нашей дан удел —
Как блохам вечно прыгать за предел.

Конечно, это миф — что мы — славяне.
Вобрали мы давно в своей крови
Всю ойкумену, поле смертной брани
Торжками шумных городов сменив.
Вот, где горшок плавильный, где народы,
Послушные рабы своей природы,
Слились в один разросшийся народ
Славян лишь только предками зовёт.

Да, мало есть у нас людей свободных
От предрассудков мифов вековых.
Предубежденья многим так удобны.
Живёт народов самобытность в них.
И ты впадаешь в грех предубежденья,
Слегка поддакнув, пусть из уваженья
К традициям своей большой страны
И заблужденьям ветхой старины,

И ясно ты уже не можешь видеть,
C врагами часто путаешь друзей,
Поддакнуть нужно, и внезапно выйдет:
Уже ты завербован в Колизей,
Уже ты гладиатор на арене,
Гарпедонавт на стройке храма пленный.
Твоя судьба — хозяевам служить,
И голову свою за них сложить.

Да, мифы нам — за нашу веру кара.
Они порой прощают нам грехи.
Они как будто крылья у Икара,
И так же ненадёжны и легки.
Как к солнцу к истине они вздымают,
И там они нам подло изменяют,
Ведь как бы ни был миф любой хорош,
Его как перья воск скрепляет ложь.

Да, мой народ, он словно заповедник
Давно ушедших в прошлое времен.
И кажется, что как и я, — наследник
Давно отживших форм и мифов он.
И в христианство силой обращённый,
Мечом, а не Евангельем крещённый,
Так и остался верным навсегда
Он вере чужестранной в те года,

Когда князья, спеша, в Орду входили,
Забыв заветы мудрой старины,
И вера ими та руководила,
Ведя в ярмо воинственной страны,
Невежественной, но веротерпимой.
Лишь кажется теперь необъяснимым:
Как можно веру предков истребить,
И в рабстве верным вере чуждой быть!

Да, это было так, и нам с Ордою
В веках сродниться было суждено.
И неразрывно связаны судьбою
Мы с тех времён далёких с ней одной.
Какое иго? Что вы, в самом деле!
Не сами ль мы себе царя хотели?
Ну, вот и получили мы царя,
За то свою судьбу благодаря.

Когда познав руки железной прелесть,
Мы извлекли практический урок,
Нам пуще всякой вольности хотелось
Спокойно жить, платя царю оброк.
Во всём ордынцам диким подражая,
Европы братской натиск отражая,
В Орде мы жили так, и триста лет
Оставили на нас жестокий след.

Лишь много позже мы назвали игом
Своих царей златоордынских власть,
Но и Европе показали фигу
И как и прежде жизни стали класть
На поле битв за мифы и химеры,
Воюя вечно с немцем, для примера,
Ну, а поляк какой-то иль француз?
С ним вовсе невозможен был союз.

Самодержавно всё же жить надумав,
Ярлык Орды на княженье порвав,
Создали тут же новую Орду мы,
Взяв образ византийского орла
В свой первый герб, и то ли третьим Римом,
Предстали миру мы непобедимым,
То ли второю Золотой Ордой,
Как говорят, Россией молодой.

Иван был хан скорей, чем император,
Как звался Дмитрий, а потом и Пётр,
Который был лишь только реформатор
Земель, что Грозный в кучку соберёт.
И так, Орды обломки подбирая,
За стенами московского Сарая
Орду московскую он основал,
И тоже цесарём себя назвал.

Так мы и хана раньше называли,
Не потому ли мы царей своих
В одежды прежних ханов одевали,
На трон венчая ханской шапкой их.
Рим в мыслях вечно путая с Ордою,
И шапку Мономаха с шапкой тою,
Что князю хан когда-то подарил,
Теперь над нами русский царь царил,

То истребляя гордых новгородцев,
То населенье Пскова и Твери…
Не сами ли, уже без инородцев,
Родной славянской кровью топоры
Свои мы обагряли хуже ханов,
И до сих пор всё кровоточат раны
Междоусобиц, бунтов и расправ,
Уж лучше иго, или я не прав?

А что в патриотизме нашем смысла,
Когда им злую защищают власть,
Что как на тонком волоске повисла
И уж должна вот-вот позорно пасть,
Храня патриархальную отсталость,
Что от Орды в наследство нам осталась,
Вериги, тиранию, и ярмо,
И стойкой твердолобости клеймо.

Во всех местах, прибавленных к державе,
Вполне достоин памятник стоять
Ему по историческому праву.
И тут нам ни прибавить, ни отнять.
Но вот указом поместить в Казани
Его не смеют. Быстро указали б
Татары супостату на порог,
Такой скандал представить я бы мог!

И в Астрахани был бы он не лишний,
Там, где сейчас другой кумир стоит.
И мне за шумом струй фонтанных слышно,
Что Воротынский тихо говорит,
Когда царю в шатре доклад он пишет.
Тут до сих пор историей всё дышит.
Ведь тут по воле грозного царя
Форпост России возведён не зря.

Но только почему же не Ивану
Тут монумент? Он честно покорил,
Сей южный край, и это очень странно,
Всегда тут гордый дух его царил.
Я знаю, ныне многие считают,
Что Грозному совсем не уступают
Цари Европы тёмных тех времён,
В жестокости своей им равен он,

Но всё ж цари его стеснялись славы,
Оберегая от злословья трон,
Из тех царей, кто нами после правил,
Его ценил лишь  Йосиф Сталин, он
И сам стремился к той же самой цели…
Эх, жаль, что не родился Церетели
Когда другой грузин в Кремле царил,
А то бы свой  шедевр нам подарил.

Мне видится на площади на Красной
Он Гуливером  странным  посреди,
Повёрнутым к  Кремлю лицом ужасным
С крестом большим на высохшей груди
И в ханской в камнях тюбетейке пышной.
И мавзолей не кажется тут лишним,
Как будто юрта хана сей Орды.
И башни  словно стражников ряды.

Когда б Литва иль Новгород Россию
Собрать смогли под мощные крыла,
Тогда б ей тирания не грозила,
Она своё бы место обрела,
Став сильной европейскою державой
Среди других держав, без ложной славы,
Свободы выбор тот давал бы ей
Шанс Матерью быть для своих людей,

И точно уж не мачехой лихою,
Которой дела вовсе нет до нас.
Не важно, честью, славой бы какою
Ни пользовалась, как бы ни звалась.
Но лишь не стала б новою Ордою,
И Родину я бы не звал бедою,
Когда б была свободною она
И жить свободно позволяла нам.

Любые жертвы Родине напрасны,
Жизнь всё равно всегда своё возьмёт,
Жаль только лишь, что век потерян. Ясно,
Что тот, навстречу ветру кто плюёт,
Во всём хоть ветер обвинять готов он,
Но, только, всё ж, он сам собой оплёван.
Ветра истории капризны и сложны,
Но всё же, уважать мы их должны!

Как Владислав наследником престола
Был назван, хоть католик и поляк,
Путём законным, может, божьей волей,
Вы помните, всё дело было как?
«Он — царь, пусть только примет нашу веру!
Любую русско-польскую химеру
Тогда готовы мы перетерпеть!
Но в церкви чтобы по-латыни петь!…»

Да, Владислав на троне был бы лучше,
Иль хуже он вам немцев и татар?
Страну и европейской, и могучей
Мог сделать император, а не царь.
Димитрий первый - первый император,
На польке как и дед его женатый,
С Европой он Россию б поженил,
И ход её развитья б изменил.   

Войти в Европу, пусть и через Польшу —
Предложен небывалый шанс судьбой.
Тогда в России стало б света больше,
Культуры, знаний, всячины любой.
Так можно было и догнать Европу,
Рукою твёрдой отворив ворота,
Хотя бы и с таможней заодно.
Что там Петра какое-то окно?

А годы смуты — это ль не попытка
Абсолютизм в себе преодолеть?
И мучиться страна такою пыткой
И дальше крепостной чумой болеть
При тирании царской не хотела,
И знать на Запад с завистью глядела,
Будь Дмитрий жёстче, он сумел бы стать
Царём-строителем страны, как знать?

Ну, а Россия под Иваном Грозным —
Патриотизма прочный бастион.
Свобода? Что вы? — это несерьёзно,
Привычней гнёт, хотя и тяжек он.
Вот древний Псков, войска и горожане
Свои нечеловеческие раны,
Свою нечеловеческую боль
Превозмогают, чтоб закрыть собой

Полякам ненавистным путь в Россию.
Хотя не верю я в патриотизм,
Но знаю только, что им всем грозило:
И так, и так свою отдали б жизнь.
«Так пусть уж будет лучше без позора!»
И потому они легли за город.
И что же, сделала из них рабов
К Отечеству священная любовь?

Ну, а народ? Он и не ведал словно,
Что не было у Грозного царя
Как у пришельцев в жилах русской крови:
Он был полуполяк, полуваряг,
И не любил Россию он нисколько,
Хотел царить лишь над страною только,
И занят был лишь думою о том,
Как, впрочем, красные вожди потом.

Так что же сделать, чтобы непременно
Рабы всегда покорны были вам?
Запачкать их уничтоженьем пленных
Иль зверствами к занятым городам,
Использовать террор, заградотряды?
В боях погибнуть все чтоб были рады
За Богом им назначенную власть,
Не важно, как она бы ни звалась.

Чем злей и отвратительнее иго
Своих царей, хозяев и господ,
Чем неподъёмней на ногах вериги,
Тем наш патриотичнее народ.
Зачем патриотизмом называют
Террор, так зверства власти прикрывая?
Ни капли нет патриотизма в том,
Что все холуйством рабским мы зовём.


Порой выходят из глубин народа
Вожди, во всём угодные ему,
Идеи справедливости, свободы
Доступны даже тёмному уму.
Хотя его порой легко сбить с толку
И просто обмануть, но знаю только,
Как наша вера — Бога, в свой черёд,
Так и вождей — надежда создаёт.

Григорий подвиг смелый замышляет,
Ах, самозванец Гришка, ах, бандит!
Бояре словно шкурой понимают,
Что он пришёл народ освободить.
И тут совсем не первая — Россия.
А может, самозванец был мессия?
Бояре — это наш синедрион,
И им Лжедмитрий к смерти осуждён.

Став первым императором Российским,
Он европейский дух и смысл нам нёс.
Хоть путь к величью, может, не был близким,
Но с Дмитрием — царём воспрянул Росс,
Мечтая об империя свободы,
В которой жили б счастливо народы.
Не первым в мире был Наполеон,
Не с Дмитрия ли свой пример брал он?

Но самозванец подлый же свободу
Несёт стране. Непримирим тут Росс.
Откуда ни возьмись опять в народе
Патриотизм возвышенный пророс.
Всё польское нутром возненавидя,
В кондовом лишь своё спасенье видя,
Лжедмитрия развеял лёгкий прах
Народ из пушки на родных полях.

Ну, вот, поляки изгнаны с позором,
И смута страшная царит в умах,
Законный император назван вором.
Бояре, прячась в крепких теремах,
Себя с победой сами поздравляют,
Они теперь опять всем заправляют.
Будь Дмитрий так же грозен как умён,
То сохранил бы жизнь и царский трон.
(Они бы даже и не пикнули при нём.)

В уме свободу путая со смутой,
Устав от бунтов, казней и войны,
Народ ей вновь предпочитает путы,
Тупой порядок ветхой старины.
Зачем пустует долго терем царский?
И свет тушить уже идёт Пожарский,
Ведёт простой народ издалека,
Страна уж наша очень велика.

Ну вот и «спасена» Россия снова.
Осела смута, ясно стало вновь:
Самодержавья прочная основа
И сущность власти — сила, страх и кровь.
И в результате — то же прозябанье,
От стран Европы то же отставанье,
Которое никак не одолеть,
Надеясь только на царя и плеть.

«Спаситель» — князь другими уж оттиснут
И в выборных уловках обвинён.
Бояре, от которых все зависит,
Мальчишку Мишку выбрали на трон.
Избрание всегда обычный сговор,
И изберут у нас всегда такого,
Кто нужен власти, и всегда у нас
Сугубо вертикальной будет власть,

Что формирует мнение народа.
В стране, в которой крепостным беда,
В тот день, когда объявлена свобода.
Иль в дни войны бессмысленной, когда
Уже освобождение возможно,
Но власть, своим патриотизмом ложным
За горло снова преданный народ
Своей звериной хваткою берёт.

И вновь во всём он от неё зависит,
И вновь он перед нею виноват.
Он раб, он голос может лишь возвысить,
Крича вовсю: «Виват вождю! Виват!»
А вождь умрёт, тогда он как калика
В слезах исходит воплями и криком,
Простив за боль и униженья власть:
«Что будет с нами, кто же нам подаст?»

Да, Дмитрий думал о судьбе народе
И русским императором себя
Провозгласил не просто ради моды,
Величие и почести любя.
Пётр Первый выучил его уроки,
Став императором в другие сроки.
Прикрыл он лжепатриотизма кран,
Призвав варягов из различных стран.

И снова Русь в бесправии томится,
Терпя засилье всякой немчуры,
Но царь — то свой, пускай его глумится,
На то даются, видно, нам цари.
И нечем крыть боярским жадным сворам,
Теперь царя уж не объявишь вором
За то, что с немцев и голландцев он
Манер и одеяний снял фасон.

Церковных луковок азийский абрис
С Европой шпилей создаёт контраст.
Да, Азия — страны восточной адрес.
А что же в прошлом от Европы в нас?
Старообрядство вместо протестантства…
Так далеко оно от лютеранства.
И я, по правде, всё же, вам сказать,
Католиком простым хотел бы стать.

Ах, если бы Пётр Первый ладил с Папой
И, как Владимир, мог бы вновь крестить
Своею мощной волосатой лапой
Безбожников, забывших срам и стыд,
Что прикрываясь ширмой православья,
Богатства добивались, власти, славы,
Народ простой до нитки обобрав,
И тем христову заповедь поправ.

Считается у нас, что Пётр Романов
Был прогрессивный и великий царь,
Царь-реформатор, гений без изъянов,
К тому ж, имевший безусловный дар
Переносить в Россию лучший опыт
Из обогнавшей нас во всём Европы,
Как бы последний на престоле Росс
Иль первый немец? В этом весь вопрос.

Рукою своею твёрдой через порку
Хотел он строить Новый Амстердам.
Но тот, который ныне стал Нью-Йорком,
Поднялся, к сожалению, не там.
Наш Новый Амстердам пришёл в упадок.
Что значит, суть не та, не тот порядок!
Да, Петербург, он для России всей —
Окно в Европу и большой музей,

Но жалко мне, что статую Свободы,
Что осветить огнём нам путь могла,
Когда-то янки возвели у входа
В страну свою. У нас всё та же мгла.
Тут ночи — белые, и, видно, факел
Её ещё не нужен, здесь, однако,
Хотя и счёт окончен чёрным дням,
Увы, она ещё не светит нам.

Пётр Первый делал всё для государства,
Возвёл он бюрократию на трон,
Уверенный, что лучшее лекарство
От сна и прозябанья знает он.
И сам в Европу ездил он в ученье,
В последствии чтоб дело просвещенья
Своей рукой могучей насаждать
И к старости плодов прекрасных ждать.

В Европе же источником развитья
Была свобода мастеров, не власть.
В науке тоже делались открытья,
Везде работа нудная велась.
Но всё же аллегории прогресса
Не видел он в труде и в интересе.
Так часто дачный городской народ
В чужой косится буйный огород,

Завидуя плодам, размерам хрена.
Вот так Европы задом восхитясь,
Пётр у себя задумал перемены,
Тайком по-православному крестясь
В своём российском хилом огороде.
Согласия не ждать же народа.
Ему прикажешь: Ну-ка, торговать,
Он и не будет больше воровать.

Ему хотелось жить по-европейски.
Свой град один на сотни вёрст вокруг
Построил он во всей красе имперской
И от болезни страшной умер вдруг.
Имел ли он намеренья благие?
И были ли ещё пути другие
Тогда бросок в грядущее свершить?
Конечно, нужно было разрешить

Сословью промысловому трудиться,
Права, свободы, льготы дав ему,
А не стремиться лишь обогатиться
За счёт труда народа самому.
И вот уже засыпаны каналы,
Что линиями улиц мы назвали.
Так Сколково уже в другие дни
Напоминают чем-то мне они.

Вот так он европейский город создал
За счёт других, налог взяв камнем с них.
Но всё ж нельзя вселить указом грозным
Дух европейской жизни в крепостных.
И если бы меня сейчас спросили,
Что Пётр Великий сделал для России,
Сломал её, продвинул ли вперёд?
Ответил бы: Она и есть народ.

Пётр и сломал её, взнуздав, и сдвинул,
Построил крепость на её костях,
Но всё же растопить такую льдину,
Как рабство, всё-таки не мог никак.
Народ Петру, конечно, был лишь средством.
О, сколько же Россия зла и бедствий
От варварских реформ перенесла!
И, всё же, нет, она не помнит зла.

После него жена его царила,
Потом Елизавета — дочь, Бирон,
Который хитростью, умом и силой
Делил с императрицей Анной трон,
Пётр Третий — немец и Екатерина…
Был срок её правленья очень длинным,
И долго Просвещенья семена
С ленцою, как бы, сеяла она.

Век золотой — так называли даже,
Тот век, его России не забыть.
Потом как куличи на мокром пляже
Её наследник Павел стал лепить
Свои законы. Бедный бледный Павел!
Но жалко мне, что так он мало правил,
Иначе бы, в отличье от отца,
Довёл бы дело деда до конца

И переделать смог бы он Россию,
Чтоб в будущем достало у неё,
Таланта, хитрости, ума и силы,
Чтоб место в мире отстоять своё,
Не просто белым быть пятном на карте,
Чтоб Гитлеру, как раньше Бонапарту,
Не приходила б мысль на ум больной
России новой угрожать войной.

Что было б, если бы не козни бриттов,
Да ропот недовольства при дворе,
Он не был бы сейчас царем забытым,
А стал бы самым первым из царей.
Само его правления начало
России очень много обещало,
Оно бы стало нужным ей звеном,
В Европу дверь открыли б мы при нём.

Хватало, с нравом даже пусть капризным,
Ему решимости, огня в очах.
Ну, и петровского максимализма,
Но жалко, что порою в мелочах.
И в воле царской столько было силы…
Да, стала, верно, б матушка Россия
Одной из самых первых в мире стран,
Когда бы не был он во всём тиран.

О скольких не случилось бы сражений!
И скольких бы нас миновало бед!
Россия бы сыскала уваженье
За множество иных своих побед.
И вот, сегодня снова как мессию
Второго Павла ждёт на трон Россия.
Надеясь так же, что «…вот он придёт
И прямо к процветанью поведёт.

И хилый Просвещенья идеал он
Отбросит смело рыцарства щитом,
Служенье трону и стране чтоб стало
Для всех потребностью. Ну, и при том,
Верны, честны, умны и благородны,
Защитники России и короны,
Гражданской всякой вольности ростки
Чтоб срезали серпом под корешки…»

Конечно, Дмитрий, Павел и Пётр Третий,
(Все в галерее вдаль ушедших лет —
Вполне карикатурные портреты),
Оставили в истории свой след.
Они, хотя и были кратки сроки
Их царств. Однако, мы из них уроки
Себе извлечь и ныне не спешим,
И вовсе не сочувствуем мы им.

Тиранов терпим, терпим и злодеев,
Но стоящий вдруг попадёт на трон,
Умом и волей мир менять владея,
Глядишь, уже убит, повержен он
Шарфом ли, табакеркой ли, кинжалом
Иль бомбой, вновь отброшена держава
То на полвека, то на целый век:
О как нетерпелив наш человек!

Приходят путь вперёд мостить бомбисты
Из намерений честных и благих,
Потом интернацисты, коммунисты,
Кому иные прочие — враги.
Всех граждан снова сделав крепостными,
Держа за глотку всех как и поныне,
Они в словах своих всегда правы,
Жаль только, эта правда — на крови.

Что сетовать теперь, что мы такие?
Не мы вели судьбу, она вела.
Когда б другие шли, пути другие
Она бы им, наверное, дала.
Никто теперь уже и не пеняет,
Что скрепой ложь народ объединяет,
И став святыней нашей, в свой черёд,
Всех нас себе в заложники берёт.

Отсюда он, патриотизм наш ложный
И бесконечный с вольностями бой.
И выбор веры, худший из возможных,
Из тех, что продиктованы судьбой.
Народ — сам раб, но он боится рабства,
Не хочет он с гнилой Европой братства,
Его не купишь просто за пятак,
Его имеют часто просто так.

А что в Европе? Церковью сплочённой
Европе снился феодальный сон.
Усилием талантливых учёных,
Творцов, чьё имя было легион,
Был прерван он тяжёлым пробужденьем —
Всем тем, что мы эпохой Возрожденья
Искусств, ручных ремёсел и наук
Зовём в трактатах в наши дни, мой друг.

И Просвещенье тоже верно стало
Теперь сословью третьему служить.
Законы мирозданья познавались.
И чтоб богато как дворянство жить,
Буржуазия, пользуясь бесстыдно
Нуждой людей, готовых ради жизни
Трудиться в поте на любых господ,
Для них, несчастных, строила завод.

Не спорю, был Лион с его ткачами,
Наёмные трудяги, батраки,
И был тяжёлый труд за грош вначале,
Мануфактуры были вдоль реки.
Пугали нас давно катастрофисты,
Что царствие своё там сам Нечистый
Под видом капитала основал
И культ Мамоны новый людям дал.

Но государства всё же богатели,
И люди с появлением машин
Своё вести быстрее стали дело,
Намного лучше становилась жизнь.
В молитвах, благочестье и заботах,
В подспудной изнуряющей работе,
Которую, она всю жизнь вела,
Как сад Европа дружно расцвела.

Дух творчества, свободы и ремёсел
Теперь царил, не родовая знать.
И этот дух за океан забросил,
Её сынов, чтоб земли открывать.
Не знатность, а талант теперь в почёте,
Особенно важно уменье в счёте.
И вырастает в праведных трудах
Мир современный в вольных городах.

И деньги, с толком вложенные в дело,
Раскручивают мощный маховик,
Жизнь паровой машиной запыхтела,
Не замирая больше ни на миг,
И чудесами разных технологий
Наполнилась, и вот теперь, в итоге,
Класс творческий цель жизни осознал
И твёрдо добиваться власти стал.

Но лжепророк времён почти последних,
Писал уже толстенный свой талмуд,
Смущая ложью формул массу бедных.
Внушив, что честный их ворует труд
Тот, кто за труд их им же деньги платит,
И, как бы, не считая деньги тратит.
И созданное тяжким их трудом
Продав другим, большой имеет дом

И в роскоши своей живёт бесстыдной,
Тогда, когда все бедствуют они.
Ну, разве же вам всем не очевидно,
Они, не он, так славно жить должны.
Прибавочный продукт у них украл он.
Доказано всё это Марксом Карлом.
И в доводах уж не берутся в счёт
Ни риск, ни труд, ни знанья, ни расчёт.

И ложью соблазняя малых сих,
Уча Зло видеть в собственниках частных,
Он в руки дал толпе людей несчастных
Оружье, что потом погубит их,
И выбор — стать неравными в богатстве,
Иль вверившись своей пустой мечте
О мире, счастье, равенстве и братстве,
С другими уравняться в нищете…

А просто Карл смешал два разных рынка:
Один, где люди продают свой труд,
Чтобы купить себе штаны, ботинки,
Другой же — где всё это продают.
На первом все довольны договором
На труд. Согласны «жертвы» с «вором»,
Который труд их честно оплатил,
При том и замысел свой воплотил.

А стоимость труда — и есть зарплата.
Для прибыли ж ещё нам нужен спрос,
Расчёт и сметка, и ума палата,
И к конъюнктуре рынка чуткий нос.
Цена труда имеет отношенье,
Но лишь не к стоимости приращенью,
Что фабрикант сумел за грош купить,
И в десять на базаре превратить.

А кризис или дела перестройку
Грехом Антихрист новый объявил.
Назвав капитализма злобным роком —
Соревнование различных сил,
А также многих интересов частных.
Без кризисов жить лучше, это ясно.
Но вера в точный абсолютный план —
Всего лишь громкий лозунг и обман.

Со счёта планом списывая, просто —
Свои издержки прятать до поры.
Но этот путь всегда ведёт к банкротству.
Так что, обмана методы стары.
И полный крах всё ж кризиса не лучше.
Закономерность это, а не случай,
Когда костлявая приходит к вам
С косой в момент расчёта по счетам.

Ещё тогда, когда Вольтер великий
Ученьем мудрым просвещал царей,
Россия будто Янусом двуликим
Лишь только пробуждалась на заре.
В его Париже третьему сословью
Уже казались тесными условья
Униженного знатью бытия.
Сочувствовал французам бы и я.

Вкусив же горький плод учений этих,
Французы твёрдо знают с этих пор:
Нет хуже ничего на белом свете,
Чем диктатура, бунты и террор.
Свобода же и равенство, и братство —
Для избранных, как сила и богатство.
Любые же гражданские права —
Порой всего лишь громкие слова.

И вот, поправ права аристократов,
Провозгласил на власть свои права
Тот класс, врага в своём увидев брате
И гильотине острой голова —
Была, что фермеру — кочан капусты.
Ни разум, ни расчёт, ни страх, ни чувства
Залить пожар войны той не смогли,
Что якобинцы резво разожгли.

Так забежали и вольтериянцы
На век вперёд, с монархией борясь,
А так же с привилегией дворянства,
Всех истребить дворян как класс стремясь.
И наши коммунисты были тоже
На якобинцев славных тех похожи,
Они людей хотели уравнить
И на бесправье Право заменить.

Маркс точно забежал вперёд с коммуной,
Ведя с буржуазией юной бой,
И после коммунисты с видом умным
Идей благих жестокою борьбой
В крови людской топили обаянье.
Совсем не так уж хуже отставанье,
Чем забеганье, вроде бы, вперёд,
Коль средство для идей благих — народ.

В Британии же сразу после мора
Люд бедный потянулся в города,
В мануфактуры, в Новый свет за море,
Едва освободившись от труда,
Как и в России прежней, крепостного,
И Альбион душой воспрянул снова.
А гуманизма светлый идеал
На сумку с шерстью тонкой променял.

Вот рядом две страны — вода и пламень.
Тут — шлюха, там же — чопорная мисс,
Тут вечный бой с народными врагами,
Там жизнью правит скучный компромисс.
И что же лучше? Смерть под Марсельезу
Иль жизнь, пусть и средь дыма и железа?
Рутинного труда простой чигирь,
Но и, за то, гражданский прочный мир?

Чуть-чуть восточней, немец аккуратный
Хотя и жил в разрозненной стране,
Но, всё же, он, блистая славой ратной,
Не поклонялся ветхой старине.
В процессе Реформации публично
Он веру в Бога делом очень личным,
Совсем негосударственным признал
И церковь праотцев своих изгнал.

Всемирную империю свободы
Свою решил создать Наполеон,
И все порабощенные народы
От уз освободить задумал он.
Но не с тираном грозным он сразился,
Когда как в топь в Россию погрузился.
Стал партизанить тут и стар, и млад,
И Бонапарт ни с чем ушёл назад.

Быть может, если б обещал он сразу
Освобожденье крепостных крестьян,
Моргнуть бы в Зимнем не успели глазом,
Как славный вождь двунадесяти стран
В Москву б явился пламенным героем,
Как Дмитрий некогда. Да, я не скрою,
Я был бы рад тогда за весь народ.
Наверное, я — тут не патриот.

И крепостное рабство защищая,
Власть вглубь страны полки врагов вела,
И хорошо ещё, страна большая,
Народ врагу на откуп отдала,
Считая, что толпа рабов тупая,
Её ценой своих судеб спасая,
Ей свой ущерб как и всегда простит
И грабежом обозов возместит.

Страна звала своих рабов бороться,
Чтоб в рабство не попасть к врагам, когда
Враги страны — не больше инородцы,
Чем эти их родные господа.
Что и не очень знали-то по-русски
Тусясь в салоне Шерер, в круге узком,
Вот княжеских фамилий русских лист,
И всякий тут — интернацьоналист.

В крови его татарин, швед, и немец,
Грузин, шотландец, турок и француз.
Он сам давно по духу — иноземец.
Не это ли святая наша Русь?
А, впрочем, чуждой западной культурой
Вполне облагородилась страна.
Науку, музыку, свою литературу
Стремиться стала поощрять она.

Потом у нас был царь — освободитель.
Во всём он опирался на Закон.
Реформы даже начал проводить он
И заслужил крестьян признанье он,
И почитанье прочего народа,
За то, что наконец-то дал свободу,
Хотя и с выкупом, и без земли,
Но и того другие не смогли.

На троне нашем немцы всё старались
Посильно государство обновлять,
Оно же тем же прежним оставалось,
Стремясь живое под себя подмять,
Пока в правленье нового «святого»
Не начало менять свою основу,
Но пробудился спавший злобный рок,
И Бог страну от бед не уберёг.

И не стремленье ль к мощи и величью
Вело к войне нас первой мировой,
Где стороной совсем мы были лишней.
За это поплатились головой
Те, кто забыв народа интересы
За лозунгов воинственной завесой
Двора, славянофилов, ли, толпы ль,
Страны величье обратили в пыль.

И в феврале кто на волне свободы
Возвысились, спасти нас не смогли.
Национальной гордости в угоду
Солдат мильоны на полях легли.
В своём демагогическом порыве
Вели они республику к обрыву.
Когда патриотический угар
Октябрьских бунтов предварил удар.

Не видя строя нового явленья,
Витийствуя о Зле и о Добре,
В борьбе ждала Россия обновленья
И дождалась в дождливом Октябре.
Но вовсе не в обличье буржуазном,
А в виде яростном и безобразном,
В разгуле толп и пьяной матросни
И в крике обезумевших: «Распни!»

И в Октябре она была распята.
И всё, в веках что накопил народ,
Всё то, что было подлинно и свято,
Всё было дерзко пущено в расход.
Как древний Рим ордой лихих вандалов
Был взят Петрополь. Да, от масс не ждал он
Совсем неблагодарности такой,
И потекла, бурля, тут кровь рекой.

Россия жертвой разных резонёров
Становится уже не в первый раз.
Таков её судьбы мятежный норов,
А часто воля угнетённых масс.
Служить благой идее наши люди
Готовы рабски, и хоть подвиг труден,
Но по плечу он им, когда призвал
Вождь жизнь свою отдать за идеал.

У нас в стране немало монументов
И проходимцам всяким, и царям,
Но только вряд ли будет где-то этот,
Как Грозному, и говорят не зря,
Что, мол, скульптура — есть идея в камне,
И почему же кажется нам странной —
Идея, что у нас не прижилась,
О том, что та законна только власть,

Что открывает для труда Свободу.
Ну, как? Не догадались вы ещё,
Любви кто в нашем не нашёл народе,
Но то заслугой для себя почёл?
Поверенный в делах всея России,
Трибун народный, ярый враг насилья,
Хотя и неудачливый премьер,
Но всё ж для всех политиков пример,

Для тех, кто искренне народу служит,
Им истина всегда понятна та:
Тогда победа пораженья хуже,
Когда обманом подлым добыта.
Пока у нас Свободы идеалы
Ориентирами во всём не стали,
Керенского навряд ли вспомнят тут
И памятник из бронзы возведут.

Не потому ль, что юную свободу
Не смог от злобных татей защитить?
Ей недостаточно петь звонко оды
И всей душой как девушку любить.
Её важней в делах увековечить,
И непрерывность власти обеспечить,
Диктаторов приход чтоб отвратить
И бунт в порядок чёткий обратить.

Столкнулись две враждующие силы:
Два самовластья, две идеи Зла.
Под цветом белым — старая Россия,
Где царь, дворянство, спесь, колокола.
Община, барщина, удары в зубы.
Под красным то же: вождь, партейцы, клубы,
Колхозы, продразвёрстки, лагеря,
И занялась кровавая заря.

И вместо мира, творчества, свободы -
Пути, которым страны все пошли,
Мы выбрали страданий страшных годы,
И все мосты в грядущее пожгли.
И в заблужденье ныне пребываем,
Меж белых всё и красных выбираем,
Забыв про третий флага синий цвет,
Словно пути нормального нам нет.

Как заблужденья часто с правдой схожи!
Колумб считал когда-то, что достиг
Индийских берегов, Не так, и что же?
В своей ошибке тоже он велик.
Хотя не знал, что Новый Мир открыл он,
Как будто крылья дал мечту бескрылым,
Которая впоследствии в свой срок
Преподала свободы нам урок.

Большевики себя же убеждали,
Что в новый мир ведут они народ,
Но вопреки упёртой вере, стали
Они колумбами наоборот,
Когда загнав страну в средневековье,
В опричнину, разор и беззаконье,
У мутной ложной истины в плену,
Они вели с историей войну.

И ненависть святыней объявили,
И жизнь лишили смысла и цены.
И жертвы принося, как инки были
Жестокостью своей обречены.
И царства разума у них не вышло.
Будь это рынок ли, социализм ли,
Все идеалы, доходя до масс,
Ужасно искажаются у нас.

В архивах века прошлого открылось:
Вожди у нас — шпионы были сплошь.
Что позже меж собою перегрызлись,
И их история сплошная ложь
Врагам их были действия угодны,
И как бы ни были слова их грозны,
Придатком жалким быть обречена
Стараньями их подлыми страна.

Вот Ленин — вождь, трибун и ритор редкий,
В войну от немцев деньги получал,
Вот, Троцкий — сделки с западной разведкой
В Нью — Йорке, между прочим, заключал,
Ещё почти полпартии шпионов,
В измене не напрасно обвинённых,
Поскольку долго мучили народ,
Под нож войны ведя его как скот.

И худшее из худших самовластий
В стране установила эта рать.
Ещё лет на сто отложила счастье,
Что щедро обещала людям дать,
Как только «паразитов» всяких скинет,
И класс «буржуев-мироедов» сгинет,
И стоимость себе тогда народ
У них прибавочную заберёт.

И будет в правде большевистской сила,
И ненавистью весь народ скрепя,
Через «Всеобуч» каждому внушила,
Что трудятся теперь все на себя.
И с песнями трудиться заставляя,
Дешёвый труд на стройках объявляя
Сознательным, рабам вручила кнут,
Себя чтоб каждый утром гнал на труд,

Об обществе бесплатных магазинов
Мечтая в нищете и суете,
Чтобы принудить целый мир насильно,
Иметь повсюду магазины те.
Для этого и пушки, и снаряды,
Тьма бюрократов, марши и парады,
Единомыслие, ГУЛАГ и мудрый вождь,
И планом называемая ложь.

Плоды труда такого, взяв с народа,
В вагонах власти гнали за кордон,
Чтобы купить военные заводы
У буржуинов гадких, испокон
Которые не любят так Россию,
Что в зависти и ярости бессильной
Ей создали и острый меч, и щит.
Хоть в этой фразе оксюмОрон скрыт.

Рабам внушила, что сильна держава,
И тем, кто смотрит сверху, всё видней,
А если гнило что в стране и ржаво,
То это просто лишь игра теней,
Которые исчезнут в полдень только.
А если растранжирены без толку
Ресурсы, значит, с этой властью тут,
Вредители борьбу свою ведут.

А чтоб работа шла ещё быстрее
И перевыполнялся встречный план,
Придумали такую лотерею:
Кто жребий жертвы вытянет, — не пан,
А (враг, шпион или вредитель гнусный,
Втеревшийся в доверие искусно),
Пропал, хотя и не был мироед.
Таким, как он, врагам, пощады нет.

А их таких там миллионы были.
Те, что село на городской барак
На новостройке сталинской сменили,
И был из них десятый каждый — враг.
И децимацию вполне освоив,
Власть преданный народ готовить к бою
С другой такой же бешеной ордой
Настроилась, и смертный грянул Бой…

Хоть иногда имею я сомненья,
В Германии ефрейтор и фразёр,
А не какой-то корифей и гений,
Чуть не обрёк стратега на позор
И был вождём народа тоже признан.
Взяв преимущества социализма,
Он так свою страну вооружил,
Что кремль московский чуть не сокрушил.

Когда бы ни сибирский хлад да Власов!
И доказал бы превосходство расы,
Социализма знамя водрузил
Для немцев, правда, а не для грузин.
Да и при нём неплохо немцы жили
Без нефти и бескрайних русских нив.
Не то, что русские, что напрягали жилы,
Словно рабы трудясь за трудодни,

И все расчёты горе-корифея
И очень гениального вождя
Ефрейтор в первый день войны развеял,
В них слабые места легко найдя.
И щит, трудом рабов что создавался,
В бою гнилым и ржавым оказался.
И тридцать миллионов жизней — счёт,
Чем дурь стратега оплатил народ.

И шла война, когда весы качались:
Жить иль не жить, полечь иль победить,
Когда надежды как паёк кончались.
И Бог решал: простить иль не простить
За ненависть и зверства к лучшим людям,
За спесь ничтожеств, что под стать иудам
Предали их, предав его завет,
Казалось бы, что им прощенья нет.

И не за то, что храмы разрушали,
Что без молитв удобней было им.
За то, что люди честные мешали
В грехе им жить присутствием одним,
Бог яростью на ярость их ответил,
И цену заплатить пришлось сполна.
Чтоб искупить несправедливость эту,
И послана была нам всем война.

Нам говорят, что Невский и Кутузов
Не зря, мол, предавали, им видней,
И с умыслом святым — спасти не пузо,
А сохранить народ для новых дней.
Но почему-то Власова за то же,
За замыслы, что так на их похожи,
Предателем презреннейшим зовут?
Какая-то нечестность мысли тут.

Ах, да! Страну спасти стараясь,
Виновника провалов и смертей
Предал он, перебежчик и мерзавец,
ГУлаг, расстрелы, слёзы матерей,
Презренный страх, бесправие деревни,
Стукачества дух возрождённый древний,
Надеясь государство сохранить.
И после поражений нужно жить.

Но Бог простил нас и мороз сибирский
С тем искупленьем на страну послал.
Дав ей войска с её границ неблизких,
Связав в морях восточных силы Зла
И чудеса явил, когда висела
Судьба на нитке и исправил смело
Истории запутавшийся курс,
И этим спас гулаговский Союз.

Добро и Зло не отделить порою,
От подлецов возмездья острый меч
Не может в толпах отличать героев
И головы лишь подлые отсечь,
Там праведники были и герои.
И будущий историк нам откроет,
Не будь их, Бог не пожалел бы нас,
И чудом бы от гибели не спас.

Не лучше, всё же, рабства — пораженье,
Нет смысла спорить и митинговать.
И острый меч, потерянный в сраженье,
Пришлось народу заново ковать.
Заводы в дальний тыл препроводили,
Ничтожной пайкой хлеба наградили
За рабский труд бессменный у станков
Мальчишек, слабых женщин, стариков.

Но чтоб они и впредь не усомнились
В величие бездарного, хвала
Из проводного «радио» всё лилась
И на труды, и подвиги звала.
Сомненья запретили страхом смерти,
Врагам, мол, и глазам своим не верьте.
И безупречным был он всем как бог
Холопам, барский лижущим сапог.

А умников, кто, возвратясь с Победой,
Свою решился сравнивать страну
С другими, жившими совсем не бедно,
И ныне то ли бывшими в плену,
То ли освобождёнными из плена?
Тех в лагеря в Сибирь на исправленье
Отправили, чтоб там от грёз вдали
Слова «тарелки» до ума дошли,

Что Сталин был не бездарь, а спаситель,
Кто всех врагов сумел разоблачить,
Чужих разведок перерезал нити.
Хотел своё он дело поручить
То ли предателю, толь патриоту,
Но только по другим пошло всё нотам,
А гражданам простым не всё равно ль,
Какую Берия играл там роль?

Да, странно, так всегда у нас бывает:
Уйдёт властитель мудрый, каждый раз
Его нещадно грязью поливают,
Хоть был ещё вчера он всем для нас
Сумел за жизнь он натворить такого,
Что доброго от нас не стоит слова.
Историками тоже заклеймён,
Ведь всё не так, как надо, делал он.

Пусть он создал надёжный щит ракетный,
И сеть шарашек, чтобы не отстать
В вооруженьях, полностью секретных,
И кузьки термоядерную мать,
Союзникам в войне прошедшей козни
Чтоб строить, обвинив их всех в угрозе
Народам и счастливой жизни их
Среди портретов праздничных своих.

Лишь нынешний один достоин славы,
И как бы ни был он упрям и глуп,
Невежествен, бездарен и коварен,
Пока он правит нами, нам он люб,
И нет ему в стране альтернативы,
И просит Бога подхалим ретивый
Продлить ещё вождю правленья срок.
(И не пора ли нам извлечь урок?)

Продлить, поскольку в целом мире, верно,
Сравнимых с ним величьем просто нет,
И так ему обязан всяк безмерно
За блеск успехов наших и побед
Народам мира всем он солнце словно,
Горит сквозь тучи измышлений злобных,
И точно знает наш простой народ,
Благодаря кому ещё живёт.

Адепты Сталина о том твердили,
Что был он корифеем всех наук,
Преемники ж науке изменили,
Колхозы, будто, выпустив из рук.
Ведь был же план строительства оставлен.
Насколько, мол, велик и мудр был Сталин,
Настолько был Хрущёв и слаб, и мал,
Что эту вот страну взял и прос… ал.

Боимся очень мы ярма лишиться,
Нам вечно льстит имперских снов дурман,
Мы — жертва их, не можем мы решиться
В душе своей преодолеть обман.
Империя всегда подобна топи,
Её идеи — нам как будто тропы,
Что пленников своих ведут туда,
Где под  болотным мхом стоит вода.

Как мухи бьёмся мы в сетях паучьих
В идеях этих странных испокон.
Но если посмотреть с высот научных
На мир, нетрудно вывести закон:
Тип власти в государстве служит цели:
Оберегать ли от врагов на деле
Народ, иль всем вокруг внушая страх,
Как грозный лев держать его в зубах.

В своём учении о государстве
Два типа власти Спенсер описал:
Один — как наш, где кнут царит да барство,
Ему прямой он антитезой взял
Другой — индустриально-либеральный.
У нас какой бы самый гениальный
Вождь, лидер, секретарь ли, ни царил,
Всё только первый тип боготворил.

Кто скажет, есть ли разница народу,
Как звать то иго, что обязан он
Нести, колонны цифр от года к году
Все подтверждают строгий тот закон,
Что от бессилья власти — диктатура.
И там, где нет уменья и культуры,
Там власть всегда сурова и строга,
И даже хуже внешнего врага.

Угрозой внешней цели прикрывает,
Она и правит словно диверсант.
Ну, а народ на святость уповает
Того, кто ценностью главнейшей сам
Себя считает, чтит и защищает,
Измен и компромиссов не прощает,
Пусть числится на службе Сатаны
Но не отдаст ни трона, ни страны.

Кому, всё видится в чёрнейшем свете,
И всё враждебным кажется кругом,
И ересь чудится в Святом Завете,
И ближний представляется врагом.
Воюя вечно с миром и с народом,
Враждебна эта власть самой природе.
Вселилась в хладный труп страны она
Как будто в одержимых Сатана.

Но есть ли прок в тщеславье и величье,
Коли страна как будто бантустан?
Доходы большинства людей приличны
Для африканских, может, только стран.
А всем её богатством обладают
Процентов пять, лишь те, кто обитают —
В журнале «Форбс», в больших особняках,
И весь доход страны — у них в руках.

И если бы мы нефть не добывали,
То и сейчас трудился бы народ
В тайге сибирской на лесоповале,
Валюту добывая, чтоб завод
Мог вождь себе ещё один построить,
Чтобы ракет и бомб число утроить.
Так государство это и живёт
На то, что положение даёт.

Что ж делать нам? То ль миром примириться?
Иль дальше делать из друзей врагов?
Смириться и большим крестом креститься,
Или в сердцах «страною дураков»
Родимый бедный край свой называя,
Всем подражать, варягов призывая
Иль немцев, чтоб могли мы брать пример,
И поступать во всём на их манер?

А может быть, отдать страну на откуп
Опять демидовым и сыновьям
Да строгановым? Чтоб они в охотку
Застроили страну, начав «сновья»,
Как говорят сегодняшние россы.
Опять одни проклятые вопросы…
И в эти наши проклятые дни
Меня вконец измучили они.

Ну, а чего хотим? Не процветанья ль?
Иль только самобытности одной?
И путь какой несёт нам испытанья?
Получим что тогда, какой ценой?
Россию, может, отдадим соседям,
А сами в Лондон иль Париж уедем?
Иль сами к тачке прикуём себя,
На рудниках век горький свой трубя.

Жаль, что, геополитикой занявшись,
Совсем как дети, можно как игрой
Увлечься ею, только заигравшись,
Мы забываем суть вещей порой.
Инерция — заложена в сознанье.
К чему проверенные жизнью знанья,
Когда у всех свой личный интерес,
И только довод свой имеет вес?

Ведь нам скучны чужие аргументы,
И каждый сам себе средь нас Платон.
И в этом нашем споре перманентном
Не слышен нам тревог набатный звон.
И в поношеньях здравый довод тонет,
И гений тут намеренно не понят.
И точному расчёту старый миф
Мы предпочтём, немного помудрив.

Кого же, им простив все их провалы,
Презренье и насилье над собой,
Тьму бед и унижений небывалых,
Военных поражений тяжких боль
Народ назвал среди людей великих,
Воспитанный в церквях на светлых ликах
Толь генералов гордых, толь святых.
В холопах остаётся он у них.

Князья, цари, вожди и адмиралы,
Но только не сподвижники наук,
Кто славу родине своей создали
Трудом своей души, ума и рук.
Увы, не музыканты и поэты,
Писавшие сонаты и сонеты,
А государства крепкие столпы,
Вот кто у нас кумиры для толпы.

Что этатизм всегда реакционен,
Мы убедились, но как прежде встарь,
Живём мы в нам им выделенной зоне,
И нами так же правит «добрый царь».
На век грядущий строя наши планы,
Признать не можем, хоть и ноют раны,
Что век двадцатый был у нас откат
В добуржуазный строй на век назад.

Реакция — она судьба России,
В ней суть — противодействие тому,
Что в жизни происходит без насилья,
Альтернативы просто нет чему.
И в этом — ключ к принятию решений,
В том смысл и обретений, и лишений —
Случайностей лихих и шансов цепь:
Ну и душа, широкая как степь…

А с ней — причина наших всех печалей —
Наш русский, а быть может, узкий ум.
Какие взгляды в книгах защищали
Щербатов или инок Аввакум?
Вот ретрограды были! Но герои!
И Русь Святая снова норы роет,
Чтоб умертвить свою в молитвах плоть
И этим мира Зло перебороть.

Ах, если бы возможно было в жизни
Всё к лучшему молитвой изменить,
Борясь самокопанием капризным,
С людским желаньем полной жизнью жить.
И Зло ли это жизни искушенье?
Увы, не в келье мы найдём решенье
Вопроса рубежа больших эпох:
Свобода — это Дьявол или Бог?

И для чего дарована свобода?
Всю жизнь трудиться или воровать?
И стоит ли нам со своей природой
Во имя мёртвой схемы воевать?
Скажите мне, что может быть нелепей.
Зло победить нельзя, живя во склепе,
Я знаю, идеал недостижим,
И не заменишь жизнь живую им.

Быть может выше Родины Свобода
Иль нет, и в чём патриотизм для нас?
В гордыне, в патетических ли одах,
Что славят и властителей, и власть?
Америки большим народом стали
Предатели? Но ведь они искали
Свою свободу, поле для труда.
Чтоб обрести их, ехали туда.

И Родина для них — там, где Свобода.
Ну, а для нас она — там, где погост.
На целом свете больше нет народа,
Который дома у себя как гость,
Но отвечать за всё в стране обязан
И словно бы за что судьбой наказан:
Записан он своим рожденьем в рать,
Чтоб за «Отчизну»  в войнах умирать.

Любовь к Отчизне — это как проклятье,
Россия патриоту словно Бог,
Родней родни она, дороже злата.
Он без России б даже жить не смог.
Но вот и тут любовный треугольник…
Любви в веках завещанной невольник
Исполнить рад долг и завет отцов,
Она же часто любит подлецов…

И перестройку сделав перекраской,
Они не рынок сделали, базар,
И было ограбленье в черной  маске,
И возвращенье в прошлый век назад.
Права гражданские нам подменили
Всевластьем бюрократии и силы,
Надеждой на Свободу обманув,
С дороги столбовой в тупик свернув.

Либерализм – закон буржуазии,
 И мироед – совсем не чинодрал
В глазах народа, а буржуй  в России.
Как будто он кого-то  обокрал,
И стала сущность к рынку перехода
Свободой власть имущих от народа.
И в нём либерализма ни на грош,
Но им он  в виде ширмы был хорош,

И снова наш народ вожди предали,
Как и в году семнадцатом, когда
Закрепощенье новое  назвали
Они освобождением труда,
Заводы щедро посулив рабочим,
Крестьянам - землю и свободу прочим,
Так это всё при Ельцине опять
Они сулили в собственность отдать.

У нас такие есть сейчас витии,
На истину словно патент у них,
А на знамёнах имена святые.
И называя мразью всех иных,
Они себе такую мысль внушили:
Что правоте теперь замена — в силе.
В своих грехах винят они как раз
Других, и не они ли эта мразь?

Азарт спортивный ныне у элиты
Проснулся. Видно, Арктики одной
Ей не хватало раньше. Полем битвы
Ей видится теперь морское дно.
Делиться с миром сказочным богатством
Она не хочет, позабыв о братстве
Народов, тут же свой родной народ
В залог тщеславью пошлому сдаёт,

Она Отечеством себя считает,
Свой подлый, шкурный, личный интерес
Стремится нам как наш же и представить,
И нам нести его как тяжкий крест
Бесстыдно и нахально предлагает,
Не без причины, может, полагая,
Что от проблем любых спасёт её
В глубинах моря скрытое сырьё.

И все мы окончательно смирились
С тем, что коррупция — всего лишь дань,
Что общество должно платить за милость
Чиновников, свою простёрших длань
Над этой бедной и большой страною,
Где нет пределов, власть — как паранойя.
Но так уж, видно наш устроен свет,
В котором вовсе праведности нет.

Здесь жулики свободою торгуют,
Свободными, хоть все мы рождены.
За ней порою мы в страну другую
Стремимся из родной своей страны.
А там вдали скучаем по берёзкам,
Пейзажам нашим бледным и неброским,
Россию превращая в новый миф,
Про всё невыносимое забыв:

Отсутствие любви, тепла и воли,
И безразличие больших пространств,
И ложь забыв, обидную до боли,
И отношений лизоблюдских грязь,
Забыв про то, что всё тут лишь по блату.
Но, всё ж, согласны на любую плату,
Чтоб только обстоятельства сменить,
На родине что нам мешают жить.

Да пусть бы власть и дальше воровала,
Когда бы результатом был прогресс,
Хотя нам жизнь давно уж доказала,
Что не бывает в ней таких чудес.
Лишь взятка примиряет интересы
Двух сил сейчас примерно равных весом:
Столоначальника и буржуа,
И благодаря лишь ей страна жива.

Внезапно бизнесменом стал чиновник,
Политик он при том и прокурор,
Порою он обычный уголовник,
Иль коронованный в своём законе вор.
Откуда же он к нам в страну явился?
Ну, не с Луны же прямо он свалился.
Так Сталин — при бумажках секретарь
Себе присвоил должность: Русский Царь,

Во зло своим служебным положеньем,
Как пользоваться, прочим показал,
И не услышав чётких возражений,
Хозяином России бывшей стал.
Так и чиновники — орда хозяев.
Куски себе побольше отрезая,
И не стесняясь без зазренья красть,
В стране монетизировали власть.

До неба вирус воровства разросся,
Так с рынком развитой феодализм,
Пришёл, чтобы ответить на вопросы,
Которые нам вечно ставит жизнь.
Так власть у нас продажной стала,
Услуг в госслужбе рынок основала,
И продается честь и совесть тут,
Где ренту с кресла властного берут.

Чиновный идеал — Средневековье
Феодализм, что с детства мы считать
Привыкли строем пота, слёз и крови,
«Мог интересы мудро сочетать
Отдельных лиц, господ, и коллективов,
Умел смутьянов укрощать строптивых,
И самым лучшим строем был из тех,
Что видела история, и грех-

Его считать давно отжившим строем».
Вот так философов придворных полк
Нам ясно обосновывал порою
И не такое, так что смысл и толк
Искать в трактатах толстых их не стоит,
Закон такой вассал всегда откроет,
Какой ему хозяин повелит,
За что ему всегда благоволит.

Немерено начальники богаты
Да криминал. Совсем не странно нам.
Строй государственный у нас — откаты.
А должность графам в собственность дана.
И должностная рента, а не взятка.
Кормление. Такие, брат, порядки.
Могла ли породить какой иной
Власть вертикальная приличный строй?

Предпринимательские интересы
Себе вот так чиновник подчинил,
Парламент, суд, и следствие, и прессу
Он в нерушимый блок объединил.
Считать уступкой временной буржую
Он рынок стал. Идею же чужую
Прав личности, свободного труда
Сменила пропаганды ерунда.

Свободные всегда опасны мысли
Тирану, как вольнолюбивый стих.
Реформы, говорят, у нас зависли,
А так ли уж хотели власти их?
Чтобы решить имперские задачи,
Они своих рокфеллеров назначив,
Задумали, риторику сменить
И новый НЭП для прочих объявить,

Стремясь, как ранее, держать под спудом
Трудящийся и думающий класс,
Надеясь то ли на авось, толь чудо,
Толь на героев в кризис каждый раз?
Попытка сохранить свои доходы?
Чем дольше не давать труду свободы,
Запрудой речку жизни завалив,
Тем, знаю, будет яростней разлив.

История одна — свод мифов разных:
Духоподъёмных, призванных прикрыть
Картины преступлений безобразных,
Провалы власти, подлости игры
Нечестной с передёргиваньем карт.
Историю другую в дымке тайны
Не от агентов прячут иностранных,
А от разоблачений и расплат.

Историю всё подправляем мы,
Остановить хотим её колёса,
И вспять её поток к владеньям тьмы
Направить вновь, и как сказал философ,
Феодализм — наш лучший идеал,
В нем симбиоз общественных сословий,
Он нам иметь империю давал,
Кормя дворян, вельмож и принцев крови.

Блистательных поэтов и повес,
Творцов симфоний и архитектуры,
Хоть самый главный, всё таки, творец
Был так далек от блеска и культуры.
Но был готов он суверенитет,
Живя в нужде, поддерживать посильно,
Раз без него страны величья нет,
Особенно такой вот, как Россия.

Кровавый гуманизм большевиков
Чиновников над массами поставил,
Призвав на помощь мифы всех веков,
Чтоб всей страной словно поместьем правил,
Один владыка, хан иль феодал.
И армии приказчиков партийных
Приказы и проекты утверждал
И в лагеря потом ссылал строптивых.

И кровь и беззаконья все свои
Оправдывал он перед крепостными,
Мол, труд ваш нужен родине во и —
Во имя справедливости. Во имя…
Нужны величье и суверенитет,
Борьба с презренной кучкой отщепенцев,
Попасть в неё легко, а выйти — нет.
И лучше быть простым приспособленцем,

Чем превращаться в лагерную пыль.
И кто сказал, суверенитет нам нужен,
Чтоб лучше жить, а не намного хуже,
Чем те, кто про него давно забыл?
И каждый знает, нужно потерпеть,
А коль придётся, даже умереть,
Но им, проклятым, лишь не поступиться,
Весь мир неправ, все лидеры — тупицы,

Лишь наш один — бэтмен и супермен.
Пусть целый мир растёт по экспоненте,
На колбасу не нужен нам обмен,
Нам лучше вниз, долой соблазны эти.
В скитах, в пещерах умерщвляя плоть,
Мы Русь Святую не однажды вспомним,
А кто забыл, придётся прополоть,
Как сорняки мотыгою духовной?

Кто говорит, что был неправ Пол — Пот?
Камбоджа сорняками зарастала.
И ценен дух, патриотизм, не плоть,
Ну, меньше миллионом кхмеров стало…
Других бабью не трудно нарожать,
Не обыватели нужны стране — солдаты.
Легко затмим мы славу Герострата,
Коль будем мы Пол-Поту подражать.

А Запад что? Какие чудеса
В послевоенном мире мы видали,
Ну, Эрхард недобитый колеса
Не выдумал, не то, что Йосиф Сталин,
Который пол-Европы намотал
На гусеницы, и разделил экраном.
Два маршала, два для Европы плана..
Но Эрхард — третий, свой, германцам дал.

При оккупантах, как бы под пятой,
Отстроил и страной богатой сделал
Германию, но в пантеон за то
Не помещён, хотя бы мог, за дело.
А этому почёт и Мавзолей,
Величье в нём одном всё оказалось,
Пусть по стране руины и отсталость,
Ему же только слава и елей.

Наш человек доверчив, прост и беден,
И телевизору всегда он верить рад,
И будут о великой той победе
Ему с экранов так же в мае врать,
Что в сорок пятом на земле не стало
Фашизма, и что если бы не Сталин,
Мы все рабами были бы сейчас.
Фашистов хоть немало и у нас.

Что без «пиндосов» мы могли спокойно
Одни врага лихого победить,
Стоять что не пристало за ценой нам
И как патроны жизнь солдат щадить.
Но мы потерь не будем тех стесняться,
Ещё б пришлось мильонов пусть пятнадцать
Иль сорок за победу положить…
К чему сентиментальностью грешить.

Что нам с того, что свирепей фашистов
Прикладом в струнку строили народ,
Деля его на чистых и нечистых,
Как позже наш же ученик Пол-Пот,
Таких мерзавцев мало видел свет.
Штыком свободу многих стран подмяли.
Победу ту давно мы разменяли,
На множество позорнейших побед.

Такое б Пирру даже не приснилось,
Как ради славы грозного вождя
Бойцы последних прав своих лишились,
В сражениях немало стран пройдя.
Но пережив разрухи все и беды,
Во лжи всё ж научились выживать,
Ну, если это называть победой,
Тогда что рабством надо называть?

Мы ныне в той же, кажется, дыре,
Есть вождь великий, что один всё знает,
И либерал из подворотни лает,
И туалет как прежде во дворе.
Вокруг одни петры лишь и иуды.
Хоть я давно уже не верю в чудо,
Христос явиться что ли должен сам?
Придёт ли он как будто Эрхард к нам?

Иль нам нужны как немцам оккупанты
И не победой гордость, а беда?
Быть может, исправления гарантом
Была бы ясность разума тогда?
Ошибочного курса пораженье,
Вернёт к труду и знанью уваженье
И неприятьем мифов наградит.
И этим нас в реальность возвратит,

Быть может и не надо будет снова
Десятки миллионов умертвить,
Чтоб сохранить убогие основы,
Те, на которых сотни лет стоит,
Поправ права людей и их свободы,
Система разделения народа
На слой элиты и рабочий скот,
Всё время жертвой делая народ.

Сплотиться точно нас беда заставит,
Но не для кровавых новых битв,
А для того, чтобы трудом добыть
И творчеством свободным честь и славу.
Войти вновь во всемирную семью,
Веков во веки, присно. Жаль, не ныне,
И победив неверье и унынье,
Добром возвысить Родину свою.

Империя  вот вирус наш летальный,
Страну свою отдали сами вы,
Элите чуждой, интернациональной,
Диаспорам сбесившейся Москвы.
И нет пока у русских государства,
А Иго новое с оброком и мытарством,
Пока над нами морок вековой,
Что заслан закулисой мировой,

Чтоб сохранить отсталость с мракобесьем,
Лишить свободы творчества народ,
И вместо интереса и прогресса
Защиты прав и основных свобод   
Нам руку твёрдую на шею предлагает,
Империю, внушая, что другая
Судьба для нас, не мыслима совсем,
На базе существующих систем.

Кто этой чёрной власти потакает,
Тут иностранный тот агент и есть,
И роль его в судьбе страны такая -
На будущем страны поставить крест.
В сравненье познаётся всё на свете,
Метафора должна служить поэту,
Так вот сравню я весь имперский бред
С помоями. что дали на обед.