Дворцовая площадь...

Дворцовая площадь. Час близкий к рассвету.
Над Адмиралтейством – Аврора-молодка.
Стучат по истёртой брусчатке кареты,
то все императоры едут на сходку.

От Зимней канавки летит дикий Павел,
от Арки Глав. Штаба спешат Александры,
а два Николая, по сути, в бесславье,
неспешно плетутся со стороны Лавры.

Империи бывшей давно не столица
встречает правителей сдержано-сухо,
хотя, и хотелось бы кой-кому в лица
перчатками бросить иль вмазать по уху.

По версии же Церетели Зураба,
на чём-то чудовищном Пётр выплывает.
Он так несуразен своею громадой,
что даже у отпрысков смех вызывает.

Но, зыркая грозно в глазницы потомков:
«Отечество ввергли в содом и разруху!» -
всё ж Павлу кивнул, приподняв треуголку,
а Благословенному дал оплеуху.

Потом, повернувшись, воскликнул: «А! Третий!
Пил, брат, как и я, но своё ведал дело!
Жена запрещала, спасала от смерти,
и правил бы дольше, коль зорче глядела…»

На Николая Второго не глянул,
поправил бинты Александру Второму,
затем Николаю, да, Палкину, рявкнул:
«А с Крымской войной быть могло по-другому…»

Они пред Петром, словно школьники, молча,
стояли и хлюпали дружно носами.
А ночь завершалась, пространство куроча,
и Меньшиков хмуро следил за часами.

Что ж, от кровоточия до многоточий
изрядно в истории странных пробелов.
Тачаешь ботфорты, оселком штык точишь,
да только за временем будет победа!

Ведь время гораздо обширней и глубже,
история наша – речушка у моря!
Корсет затяни, хоть легко, хоть потуже,
но ты не моряк в ней, так, просто умора!

Вот с ботика залпы Петра призывают,
поднявшись на борт, вновь отправиться в Вечность.
Все прочие первым его пропускают,
смиренно склонив свои выи, конечно.

Покинем же площадь, случайный попутчик,
её заштормит суматоха дневная!
Занятие можем найти и получше,
здесь недалеко есть одна разливная…