cave cancel ostatok rokanten. stix 5
восемь утра и я лежа в кровати
рассматриваю абажур с пометками
счастья, пытаясь дотянуться рукой
до миски с инжиром, все мы -
остывающий суп и рыбий жир, оставленный
на посуде, после неудачной попойки -
в череде дыма и комнат со смехом,
в которых, как пират сквозь бутылку,
пытаешься разглядеть потерянный рай,
полный сокровищ и замков с принцессами,
еще не спасенными. на ухом кричат,
что запущен Процесс и все механизмы - инцест,
граждан давит железный крест.
инаугурация королей на престоле - захлебнулась.
по их мертвым телам ползают игуаны -
строят гнезда в расколотом троне.
смотри на горизонт, там горит Троя
и слышно ржание конского строя,
украл принцессу - стань на век Гоем,
изгнанным из палаты покоя, в куртке
помятой, что волочится почти до самых колен,
волочась по трепе с куртизанками,
попадая в дворцовых объятий плен.
мы с Ней закутались, нас спасал гобелен,
пока не засохли словно гербарий
в череде кинолент, чужих историй
от которых пахло лугом и скошенной травой,
покровителем болот и сладострастием нимф.
она шептала "пой мне, мой милый, пой",
мне же хотелось уйти в попойку и найти
волшебные сказки, что спрятаны под чужую подушку,
а затем начать жить с ней прямо на грязной койке.
золотая нить ведет до самой Ост Индии -
сквозь череду фавнов и грозных сирен.
по серпантину на голых ногах дойти
до края мира и посмотреть, что спрятано в
глубине старой замшелой скалы. надеюсь
не угле пластик, а искусство открытых ран
и непонятых дыр. мы подобны, но не Божествам.
от нас пахнет луком и медом, парным молоком
и кленовым сиропом, последней кончиной
старого поэта и деревом по которому
раз за разом нещадно бьет молния.
это все - заросшее поле льна.
Радж, держи меня крепче, пожалуйста,
меня уносит, сквозь облепиху
и общественные стволовые, по дрезине,
буксуя, я добираюсь до хижины,
что покоится в плодоносной низине.
поддавшись желанию расколотить свой нетбук
из Тайваня и перенести все строки на живую
бумагу, которую можно дарить человеку,
протягивать дрожащей рукой в метро
незнакомцу, он прочитает и глубоко
улыбнется, победа. мы отправляемся
в Симферополь кормить на площадях
бедных, а в кармане лишь блеклая пленка
и кусок изоленты, я помню все ваши банты
и ленты на последний звонок,
меня забирает первый солнца восход.
[rokanten]
а меня забирает сальвия дувинорум,
пока я спасаю кварталы,
мыкаюсь по грязным каналам
в поисках белки и стрелки.
сыскное агентство Антуан Рокантен,
добро пожаловать в детство,
мы найдем и спасем ваше царство,
окутаем все в шелковый гобелен.
я недавно видел реп,
он засветился в моих глазах,
но затем погас.
на своей спине,
на Олимп меня возносит Пегас -
я вышел в темноту,
но это оказался Парнас,
где пацаны делают в день
по десятке напасов
и точат ножи на легавых,
все заперты в паутине фракталов.
племя папуасов крутит блант.
я выношу карт бланш
и в придачу блок сигарет,-
Александр достает пистолет
и тычет мне им в лицо.
Стечкиным машет,
затем его рвет на крыльцо.
наверное это святой,
живее всех живых -
настоящий гой.
на квартале пачками валятся на убой,
кепи - головной убор,
царь и бог - мефедрон,
палит наши жизни
разведчика дрон.
это не Детройт или Бухенвальд,
но тут людей так же заводят
в кардон, пакуют в картон
и пачками увозят в леса
на убой, под нечеловеческий вой,
за нами придет Вий
и вилкой ударит в живот.
я кричу, что бы все забрались
на киль. ждем отхода.
наш транспорт - кит.
сожжены транспаранты,
человек вне закона,
говорят, что гибрид.
мы воры, но без закона -
разбираем богатых болид.
болит душа, ибо в кармане
семь плит. кто быстрее,
здесь спринт. водка
и пять адовых пинт,
мы умираем, тут демон -
гастрит. мой гострайтер
в комоде забыт, наверно
мы уходим в лимит.
до конца ставлю all in.
слово, ostatok.
тут каждый друг другу
придаток.
[ostatok]
и мы выбираем путь воина, на бесконечном цветущем поле,
мимо лет улетающих птицами, чей взмах крыльев
разрезает оголенные провода и искрами кидает в зрачки.
почти выжил в этом вареном воздухе, но не до конца.
в этой атмосфере правила желчь, сходя улыбкой с лица,
уплывая в небосвод каменной глыбой, оглоблей сутолок дней.
много темных, точивших кожу событий и белый священник
пятнами, в заляпанной воском рясе спросил меня - на чем ты сидел
эти пять лет. я заработал геморрой и упал со стула
увидев три ножки, вместо четырех, вперив свой взгляд
в ворс, по которому ползли муравьи и тащили к своему дому
хлебные крошки с кровати, кажется будто отморозки били в живот
я понял, теперь я все понял -
мир под лопатой старого гнома и время по Гринвичу давно встало,
застыло в тихой погоне лисицы за собственным хвостом.
может мне купить воду в стеклянной бутылке и выглядеть дорого?
придти домой и посадить пару горшков с цветами. ага, вот тут
будут нарциссы, там фиалки, а здесь карликовые помидоры.
на подоконнике умещу всю полемику и прижмусь лицом к стеклу,
буду разглядывать снег, говорят, он больше никогда не растает.
иду по переходам, пытаясь закапаться глубже под землю, как крот
в своей волшебной норе, ведущей к изумрудной тропе, под UK
геридж, ловлю сигналы из космоса, и где вы все? нас только трое,
и что бы не умолкать, приходится постоянно играть с детством в прятки.
дай мне вместо китайских носков портянки / запремся дома на сутки
и будем лихо резаться в карты. проигравший будет доставать органы
из себя на всеобщее обозрение.
бабушка завещала мне после смерти свой сад -
я разведу там маленькую Исландию с вишней и фонтанами ручной выделки,
и повещу два портрета, один Кьеркегора, второй Пещеры Отмены,
буду жрать кактусы и читать Кастанеду, на повторе крутить Касабланку,
и наблюдать свободу духа в раскрытии лепестка. это восхождение
по стеблям веры на самый высокий пик, куда не долетают даже орлы,
где мертвые живы, и в стыке двух стен я видел,
как мне улыбается Амон Ра. огонь любви прахом, как покрывалом
стелется вся земля и человек затухает в этом серпантине дней.
ночь и в воздухе тишину
разбавляет лишь сердца биение. на всю округу фермеры
воздвигли свои живые селения, где не знают бетона
и оцифрованного пения. переставляй повсюду слова местами.
и будет совсем другая история.
Свидетельство о публикации №115103106666