Красавино детство. Продленка - кровь первая

Любили родители угрожать мне интернатом. Нездоровые их фантазии – это явно моя наследственность, поэтому страшилки у них получались впечатляющие. Они предложили их как-то Стивену Кингу для сюжета, но тот вернул с пометкой «это слишком». Ну так вот, я наслушался от них всякого кинговского про интернат, подключил еще и свою фантазию, получилось гремуче, и я сделал вывод, что лучше сразу в петлю. Однажды родители даже собрали мои вещи и начали звонить в этот «интернат», типа мальчик и вещи готовы, можете приезжать забирать. Я уже собирался задергаться от страха, но не задергался. Не помню уже как, то ли по лицам, то ли по интонации я догадался, что – блеф. И сумка, и «по выходным будем тебя там навещать», всё блеф, и даже воронок из интерната они «вызывали» в пустую телефонную трубку. Я для проформы еще повыдавливал из себя слезы, раз пятьсот пообещал быть самым-самым, тем и кончилось. Но родители, похоже, сами уже подсели на идею отдать меня в добрые руки, отчаявшись самостоятельно сделать из меня самостоятельного. Но Кинг прав, интернат «это слишком», поэтому задумана была альтернатива. И имя ей – продленка.

Продленка – кровь первая
Помните, я вам рассказывал, как выливал мамины супы в унитаз, а котлету с гречкой провожал в мусоропровод, когда мне не хотелось все это дело разогревать? Ну так вот, мою «леневую экономику» однажды раскрыли: газетный сверток я забыл в прихожей, и мама, придя с работы, на него наткнулась. «А суп, наверное, в туалет выливаешь» - в точку. Похоже, этот случай стал последним аргументом в их размышлениях, отдавать ли меня на продленку. Наверное, раньше так же сдавали нерадивых детей в подмастерья. И никакие мои уговоры и слезы уже не помогли. Отец сходил в школу, договорился и объявил, что с понедельника я учусь на продленке. Выходные были испорчены напрочь, ничто не могло отвлечь меня от страдания про понедельник. Кто бы мог тогда подумать, что эксперимент этот кончится еще хуже, чем я предполагал, и что даже родители скоро пожалеют о своей затее…
Я тогда учился во вторую смену, что усиливало мою ненависть к продленке, потому как теперь я должен был опять приходить в школу рано утром, как в обычную первую смену. День проходил в режиме продленка-обед-школа, так что с утра до вечера я наслаждался видом «любимых» стен. На продленке мы завтракали, делали уроки, играли в настольные игры, гуляли по территории школы, все это под неусыпным контролем продленочной учительницы. В общем что-то вроде продолжения детского сада (который я никогда не любил), я будто вернулся туда снова. Ужасно завидовал одноклассникам, которые приходили в школу днем, к первому уроку, им не надо было торчать там с утра. А они, в свою очередь, сочувствовали продленочникам. Моя ГПД (группа продленного дня) состояла из 7-8 человек: двое из моего класса, остальные - из параллельных. Каждый делал свои уроки, заданные на дом, продленочная учительница их проверяла и ставила оценки. На этой почве, кстати, произошел ее конфликт с нашей классной учительницей, которая считала, что только одна она имеет эксклюзивное право на выставление нам оценок. Почему этот конфликт не случился раньше, я уже не помню: может быть, это было начало учебного года, или это была новая учительница на продленке, которая тоже любила повыставлять оценки, неважно. Итак, начался урок. Иногда наша классная любила пройти перед уроком вдоль парт с журналом и бегло проверить, у всех ли сделана домашка. Дойдя до девочки, которая ходила со мной на продленку, она вдруг увидела, что под исправно сделанной домашкой стоит оценка. Она побелела (итогом, в этот день домашку у остальных так и не допроверяла), начала орать на эту девочку, будто та сама выставила себе эту злосчастную оценку. Когда та, наконец, объяснила, откуда оценка, классная завопила пуще прежнего: «У кого еще стоит в тетради оценка?!». Мы двое подняли руки. Выхватив у нас, всех троих, тетрадки, классная выбежала за дверь. Я понял, куда она помчалась, и, в общем, было бы неплохо, если бы она убила продленочную учительницу, тогда мне бы не пришлось ходить на продленку, да? Не убила. Но не было ее долго. Жаль, не видел я поединка; победила в нем, вероятно, классная, так как после этого в тетрадки оценок продленочная училка нам не ставила, а завела себе личный «журнал» - тетрадку, куда вписала всех нас, и отныне только так практиковалась в своих учительских ролевых играх. Конфликт замяли, но на продленке осталась тоска, мучительные прогулки по территории школы, конфликты с одногруппниками. Я вообще обязательно с кем-нибудь конфликтовал, но на обычных уроках было как-то некогда, а тут времени было навалом. Родители были рады, что я был всегда под присмотром, всегда вовремя завтракал, обедал и нормально делал уроки, а я был ой как не рад. Плохо мне там было, очень плохо. Всё хуже. Родители, конечно, даже слушать ничего не хотели. И начал я продленку прогуливать. С чего начались мои прогулы, я не помню, но рано или поздно это непременно должно было произойти. Тяга моя к свободе, тяга моя к одиночеству и отрешенности – я не выдержал. И попробовал. Родители уходили на работу чуть раньше меня, поэтому я умывался, одевал школьную форму, а когда они уходили, снова ее снимал и включал телек. Без телевизора я домашку никогда не делал. Ну, в общем, началась моя прежняя домашняя жизнь. Точнее, сначала-то я думал, что прогуляю только один денек. Но за ним пришел другой денек, и я ведь даже вышел из дома, но по дороге вспомнил свою любимую продленочную группу, учительницу, стены класса, прогулки за забором… В общем, ноги сами повернули обратно к дому. Я втянулся в прогулы и не ходил почти две недели. Одногруппники меня спрашивали, почему не хожу, говорили, что и учительница интересуется, где я, и уже знает, что на обычные уроки я хожу исправно, ну то есть не на больничном и даже не умер. Потом она и сама увидела меня как-то в школе и предупредила, типа последнее китайское. Стоит отдать ей должное, она до последнего верила в мою сознательность, ждала, что вернусь сам. Конечно, не дождалась. Нет, я хотел вернуться, искренне хотел. И учительницу я подводил тоже, потому как понимал, что она перед родителями невольно меня покрывает. Она не дождалась, и через, в целом, три недели моих прогулов позвонила родителям. Я сидел в своей комнате и разговора не слышал. Потом в комнату зашла мама и стала интересоваться, как у меня дела на продленке, чем мы там занимаемся, сколько человек ходит и тд. А отец крутился рядом, чтобы послушать, что же я буду врать. Да, любили они не сразу все выложить, а сначала уличить меня во вранье, ну нравилось им это. Я, как обычно, на все вопросы отвечал, что все нормально, ну и что-то там еще сочинял на ходу. Ну а дальше… нет, вообще мне доставалось от родителей достаточно часто, но это на моей памяти единственный случай, когда родители били меня вдвоем. И еще держали рот, наверное, чтобы не беспокоить соседей. А я задыхался от собственного крика, от боли, от закрытого рта… и еще запачкал покрывало кровью из расквашенного носа. Хотя нос у меня в детстве всегда был слабым, его было достаточно легко расквасить, а кровь потом довольно трудно остановить. И в ванной потом лежала приличная горка испачканной ваты, от слез мир расплывался, а я останавливал кровь дрожащими руками. А руки во время процедуры наверное мне тоже держали, я-то не помню, но на запястьях остались следы, и они сильно горели. На следующее утро мама следы воспитания замазала пудрой и тональным кремом, раны на теле смазала йодом, дала самую длинную рубашку, чтобы было не видно запястья и шею… и я вернулся на продленку.
И мог ли я в это утро знать, что следующее мое страдание из-за продленки будет еще хуже, еще больнее и мучительнее, чем это, вчерашнее? И могли ли знать родители, что довольно скоро сами заберут меня оттуда…
Кровь вторая - будет.