Нам не дано...

               Сентябрь подходил к концу, а жара стояла нешуточная.  Трава давно выгорела и пожухла.  Кленовые листья подставляли свои бока солнечным лучам,   словно впитывали их впрок.  И запах осенних костров не смог бы их убедить в тщетности этих усилий.
                Ключ проворачивался в замке,  но дверь не открывалась.
Лёка выругалась шёпотом.  В квартире послышались шаги.  Кто-то прильнул к дверному глазку .
                -  Ма,  открой,  это я,  -  не слишком громко сказала Лёка.
Раздалось какое-то шебуршание,  но дверь не открылась.  Зато приоткрылась соседская,  из-за которой выглянула противная старуха.
                -  И чего неймётся?  Всё шумлять и шумлять.  Милиции на вас нету.
                -  Не ваше дело,  -  грубо ответила Лёка.
Подняла портфель с пола и поспешила исчезнуть с соседских глаз.  Ничего не поделаешь.  Мать снова запила.  И с пьяных глаз закрыла дверь на щеколду.

                Во дворе бродили только ничейные кошки.  Детвора после школы сидела дома.  Это вечером здесь станет шумно от ребячьих визгов,  а пока  –  нигде и никого.  Лёка послонялась по двору,  посидела на лавочке возле подъезда.   Потом услышала,  что кто-то спускается по лестнице и сделала вид, что смотрит содержимое почтового ящика.
               -  Что,  пишут?  –  улыбнувшись,   спросил сосед с верхнего этажа.
Лёка улыбнулась в ответ и кивнула утвердительно.  Сосед,  пересекая двор,  легко зашагал к овощному магазину,  размахивая авоськой в руке.  Девочка снова поднялась к своей квартире.  Попыталась открыть дверь,  но та по-прежнему не открывалась.  Лёка нажала на дверной звонок и звонила до тех пор,   пока из-за двери не услышала пьяное варняканье:
              -  Кого чёрт несёт!?
              -  Ма,  это я,  Лёка,  -  заторопилась девочка.  –  Открой, пожалуйста.
Послышался щелчок.  Лёка толкнула дверь и мигом влетела.
              -  Что ты,  как заполошная?  –  ворчала мать.  –  Вот учу тебя учу…
Лёка захлопнула дверь своей комнаты перед носом матери,   бросила портфель на пол и плюхнулась в кровать.
              В квартире витал стойкий запах перегара.  Девочка переоделась и вышла в кухню.  Заглянула в холодильник.  Поняла,  что есть нечего,  и принялась перемывать грязную посуду.  Через час,  приготовив поесть,  она пошла в комнату матери.  Та лежала,  задрав кверху подбородок,  и тяжело храпела.  Лёка открыла окно настежь,  чтобы проветрить,  и растолкала мать.
             -  Кто?  Что?  Чего тебе?  –  непонимающе зачастила мать спросонья.
             -  Я суп сварила.  Иди поешь.
             -  А,  это ты,  Олечка?  Не хочу,  спасибо детка.
И она засопела,  отвернувшись к стене.

             Екатерина Максимовна шла по коридору школы,  гордо неся свою головку,  а-ля Лопухина Боровиковского.  На лице  –  остатки косметики,  в руке – промокший носовой платок.  Девичьи ножки на двенадцатисантиметровой шпильке не шли,  а семенили в кабинет.
             Между собой учащиеся звали Екатерину Максимовну просто Катенькой. Хрупкое,  нежное создание.  Глазки почти всегда на мокром месте.   Не слишком юная выпускница университета,  практически живущая в школе,   по причине отсутствия собственной семьи.  Таковой воспринимали учительницу и коллеги,  и дети.
              -  Что это с Катенькой?  –  спросила Лёка.
              -  Не знаешь,  что ли?  Новую фильму дают в кинотеатре  -  «Белый Бим Чёрное Ухо»,  -  со злорадством ответила Мухина.
              -  И что?  –  не поняла Лёка.
              -  Ну как что?  Оне расчувствовались.
Катенька в этот момент продефилировала мимо к своему кабинету,  обдав девочек терпким ароматом духов.
              -  За что ты её так не любишь?  –  удивилась Лёка.
              -  А за что мне её любить?  За рыдания над Тютчевым?  Театр сплошной.  Противно…
Лёка посмотрела на подругу  и ничего не ответила.
              Следующим уроком была русская литература.  Катенька успела привести себя в порядок.  Опухшие глазки были подведены,  носик припудрен,  причёска пышна и высока.
              -  Слишком мало!  –  воскликнула она,   опёршись на стол.  – Преступно мало мы думаем о самых тонких движениях нашей души.
              -  Души нет,  -  раздался писклявый голос с задней парты.
У Катеньки оскорблённо приподнялась бровь,  но она продолжила:
              -  Ребята,  скажите,  кто из вас успел посмотреть «Белый Бим Чёрное ухо»?
Кое-где потянулись руки вверх.
              -  Вот-вот,  -   вздохнула Екатерина Максимовна.  –   Вот-вот…
Она подошла к окну.  Постояла.  Затем резко обернулась и начала декламировать грудным голосом:
              -  Нам не дано предугадать…
              -  Меня щас вырвет,  -  прошептала Мухина.  -  Екатерина Максимовна,  можно в туалет выйти?
Сзади кто-то прыснул в кулак.  Катенька замерла на мгновение от такой бесцеремонности,  затем кивнула и продолжила читать стихотворение.
              Катеньку обожали все,  кроме Мухиной.  Снисходительно относились к её нарочитой чувствительности,  мокрому носовому платочку и любви к поэзии.  А коллеги даже завидовали её умению держать класс.

              Лёка нашла Мухину в «прокуренном углу»,  как все именовали школьную курилку.  Та смолила беломорину,  держа её по-мужски,  и сплёвывая на землю время от времени.
             -  Ну что,  сеанс душевного стриптиза окончен?  –  спросила она Лёку.
Та усмехнулась и кивнула утвердительно.  Её Катенька не раздражала своей эксцентричностью.  Кроме того,  поэзию она тоже любила и лишний раз послушать хорошие стихи была отнюдь не против.
             -  Ну и ладно.  Что задала?
Лёка полезла за дневником.  Из-за угла показалась школьная сторожиха.
             -  Курите?  –  спросила она ехидно.
             -  Нет!  –  хором ответили девочки.
             -  Курите,  курите,  -  утвердительно продолжала женщина.  –  И чего вам сейчас не хватает?  Ладно я,  войну прошла,  всякого навидалась.  А вам-то,   молодым,  здоровым?  Эх…
Она махнула рукой и скрылась снова за углом.
             -  Ладно,  пошли отсюда,  -  сказала Мухина.  –  А то снова предкам нажалуются.  Мать итак обнюхивает всякий раз.
             В Тане Мухиной уживались две несовместимые личности:  одна  - абсолютная аристократка с длинными музыкальными пальцами,  яркой,   запоминающейся внешностью и недетскими познаниями в самых различных областях. Другая  –  нигилистка,  мечтающая вырваться из-под родительской опеки,  скверно матерящаяся и плюющая не только на асфальт,  но и на все авторитеты.
Лёка не могла объяснить,  какая из этих частей притягивает её к себе больше,  но считала подругу чуть ли не самым близким существом на свете.  Если не считать отца,  который погиб в шахте два года назад…
             Семья у подруги казалась Лёке странной.  Отец работал на крупном предприятии ведущим инженером.  Мать   –   воспитателем в детском саду.   Спиртного в доме не водилось вовсе.  Дети,  ещё двое братьев,  кроме Тани, воспитывались на хорошей литературе,  учились в музыкальной школе и обязательно занимались спортом.  В доме по вечерам играли в «слова» и читали вслух.  Для Лёки всё это выглядело невзаправдашне.  Хотя,  ей с братом отец тоже читал много,   пока не научились сами,  и пока был жив..
Теперь брат учился в другом городе в институте.  А мама…

             Переодеваясь на физкультуру,  Лёка заметила на спине у Мухиной огромный синяк.
             -  Что это у тебя?  -  спросила она испуганно.
             -  Последствия воспитательного процесса,  -  усмехнувшись,   ответила Таня.
             -  Тебя бьют!?  –   ужаснулась Лёка.
             -  А тебя нет что-ли?
             -  Нет,  -  протянула Лёка.  –  Разве что полотенцем мать шлёпнет.  Так ведь это больше для острастки.
             -  А меня бьют,  -  ответила Мухина,  глядя Лёке прямо в глаза.   – Гимнастической палкой.
             -  Кто?!
             -  Кто-кто?  Отец,  конечно.  Вчера Катенька снова звонила домой. Жаловалась на моё недопустимое поведение.  Пригрозила написать на работу родителям.  Вот он и разошёлся.
 
             Возле актового зала стоял физрук и чем-то смешил Катеньку.  Та хохотала,  смущённо махая ручкой,  но увидев Лёку,  посуровела лицом и жестом подозвала её к себе.
              -  Оля,  ты давно дружишь с Мухиной?
              -  С седьмого класса,  -  ответила Лёка.  –  А что?
              -  Я не советую тебе с ней общаться.  Она за твоей спиной говорит о тебе гадости.  А её родители вообще считают тебя…
Краска залила лицо Лёки.
             -  Кем?  Кем они меня считают?
             -  Ну что ты?  Не волнуйся так.  Я ведь добра тебе желаю.   – Катенька положила ей руку на плечо.  –  Услышь меня,  пожалуйста.  Не стоит тебе с ней общаться.
Лёка,  словно впервые,  увидела огромное количество тонального крема на лице учительницы и противный пушок над верхней губой,  торчащий из-под этого крема.
             -  Впрочем,  как знаешь.  Я тебя предупредила.  А там,  дело твоё.
И она застучала каблучками по коридору.
             Давно прозвенел звонок.  Лёка стояла возле актового зала.
Кто-то тронул её за плечо.
             -  Ты чего,   мать?  Столбняк напал?  –  нарочито весело спросила её Мухина.   –   Да,  я ведь совсем забыла.  Мама спрашивала,  не хочешь ли ты с нами пойти на « Звезду пленительного счастья»?
Лёка согласно кивнула и разрыдалась.
             -  Тихо,  тихо…,  -  испугалась Мухина.  –  Что случилось?
             -  Тань,  не бросай меня,  пожалуйста,  -  сквозь слёзы выдавила Лёка.
             -  Ну ты даешь,  -  покраснела Мухина и обняла Лёку крепко.