Великому Жан-Жаку Руссо. Письмо XX

От Юлии (Отрывок.)

Я получила сразу оба ваши письма,
и, читая второе из них, где о судьбе первого вы тревожитесь весьма,
я убеждаюсь, что когда воображение чересчур стремительно,
то разум, не поспевая за ним, и вовсе оставляет его решительно!
   Вы, верно, воображали, явясь в Сион,
что почтарь уже наготове, вот-вот отправится в путь  и только и ждёт вашего письма он,
что письмо будет вручено, как только он прибудет на место – сейчас же,
что всё так же благоприятно сложится и для отправки моего ответа тотчас же .
   Нет, милый друг, не так-то всё просто!
Оба ваши письма дошли одновременно, что было непросто,
потому что почтарь отправляется один-единственный раз в неделю, хотя и это везение…
всё это я объясняю вам, желая раз навсегда усмирить ваше горячее нетерпение.
    И вот, пока вы витийствуете, обличая жестокость судьбы и моё невнимание на множество ваших сомнений,
я, как видите, осторожно обо всём выведываю, чтобы облегчить нашу переписку и избавить вас от волнений.
Решайте сами, кто же из нас проявляет больше нежных попечений!
    Но обратимся к более приятным предметам, милый друг мой!
Ах, представьте себе и разделите мою радость со мной:
после восьми месяцев разлуки я увиделась с моим отцом, лучшим из всех отцов на свете, в котором мы живём.
Он приехал в четверг вечером, и с этого счастливого мгновения я думаю лишь о нём. 
      О, почему же ты больше всех любимый мною, –
если не считать тех, кто даровал мне жизнь, мечтания –
почему ты своими письмами, своими упрёками
печалишь мне душу и смущаешь первые радости семейного свидания?
   Тебе хотелось бы, чтоб моё сердце вечно было занято только тобою;
скажи, неужто ты мог бы полюбить девушку,
лишенную родственных привязанностей, лишь хорошенькую собою,
но которая, горя страстью, забыла бы о дочернем долге, о том, кто помогал ей расти, цвести,
и, слушая жалобы возлюбленного, стала бы равнодушна к отцовской нежности?
   Нет, достойный друг, не отравляй несправедливыми укорами невинное счастье,
навеянное столь сладостным чувством, твоим участьем.
Твоя душа так нежна и отзывчива без конца,
ты понимаешь, как святы для дочери чистые, священные объятия отца,
лишённые всякой лести,
когда он привлекает её к груди, трепещущей от радости.
  Подумай, может ли тогда сердце хоть на миг раздвоиться и отнять у природы её права!
Ведь природа всегда права.
Она, как поэтесса:
Sol che son figlia io mi rammento adesso.*
   Но нет, не думайте, что я забываю вас.
Возможно ль забыть того, кого полюбишь первый и последний раз?
   Если порою и возобладают более свежие впечатления, то все же они не могут изгладить те, другие.
С грустью провожала я вас, когда вы уезжали, с радостью встречу, когда вы воротитесь, словно впервые.
Но… но запаситесь, подобно мне, терпением, ибо так надобно, и не расспрашивайте меня.
Верьте мне, я призову вас, как только это будет возможно,
может и в течение того же дня.
И знайте, не всегда тот, кто громче сетует на разлуку,
страдает больше другого – больше меня.
–––– 
*Только то, что я сын, я помню.

–––– 
Жан-Жак Руссо. Юлия, или Новая Элоиза. Письмо  XX.
От Юлии. (Отрывок.)
Я получила сразу оба ваши письма, и, читая второе из них, где вы тревожитесь о судьбе первого, я убеждаюсь, что когда воображение чересчур стремительно, то разум, не поспевая за ним, и вовсе оставляет его! Вы, верно, воображали, явясь в Сион, что почтарь уже наготове, вот-вот отправится в путь и только и ждет вашего письма, что письмо будет вручено тотчас же, как он прибудет на место, что все так же благоприятно сложится и для отправки моего ответа. Нет, милый друг, не так-то все просто! Оба ваши письма дошли одновременно, потому что почтарь отправляется один-единственный раз в неделю…
 все это я объясняю вам, желая раз навсегда усмирить ваше горячее нетерпение. И вот, пока вы витийствуете, обличая жестокость судьбы и мое невнимание, я, как видите, осторожно обо всем выведываю, чтобы облегчить нашу переписку и избавить вас от волнений. Решайте сами, кто же из нас проявляет больше нежных попечений!
Но обратимся к более приятным предметам, милый друг мой! Ах, представьте себе и разделите со мной мою радость: после восьми месяцев разлуки я увиделась с моим отцом, лучшим из всех отцов на свете. Он приехал в четверг вечером, и с этого счастливого мгновения я думаю лишь о нем. О, почему же ты больше всех любимый мною, — если не считать тех, кто даровал мне жизнь, — почему ты своими письмами, своими упреками печалишь мне душу и смущаешь первые радости семейного свидания? Тебе хотелось бы, чтоб мое сердце вечно было занято только тобою; скажи, неужто ты мог бы полюбить девушку, лишенную родственных привязанностей, которая, горя страстью, забыла бы о дочернем долге и, слушая жалобы возлюбленного, стала бы равнодушна к отцовской нежности? Нет, достойный друг, не отравляй несправедливыми укорами невинное счастье, навеянное столь сладостным чувством. Твоя душа так нежна и отзывчива, ты понимаешь, как святы для дочери чистые, священные объятия отца, когда он привлекает ее к груди, трепещущей от радости. Подумай, может ли тогда сердце хоть на миг раздвоиться и отнять у природы ее права!
Sol che son figlia io mi rammento adesso.*
Но нет, не думайте, что я забываю вас. Возможно ль забыть того, кого полюбишь? Если порою и возобладают более свежие впечатления, то все же они не могут изгладить те, другие. С грустью провожала я вас, когда вы уезжали, с радостью встречу, когда вы воротитесь. Но… но запаситесь, подобно мне, терпением, ибо так надобно, и не расспрашивайте меня. Верьте мне, я призову вас, как только это будет возможно. И знайте, не всегда тот, кто громче сетует на разлуку, страдает больше другого.
–––– 
*Только то, что я сын, я помню.