Шиповник, сто сердец дарящий...

*  *  *


Как поздней осенью в лесу,
в душе - светло и одиноко.
И всё своё с собой несу
без горечи и без упрёка.

Спокоен край небес и пуст
над опустевшей голой чашей.
И в алых каплях колкий куст -
шиповник,
сто сердец дарящий.



Предзимье


 Муравейник - у корня смородины,
 а не трону я их, пусть живут
 муравьи, охранители родины -
 чёрный труд, коммунальный уют.

 Рву я с веток осенние яблоки.
 Рано выстужен воздух хмельной.
 Ветер гонит по небу кораблики,
 лист несёт над тобой, надо мной.

 Царским посохом старец швыряется,
 простоокого сына казня. -
 И никак этот сглаз не кончается,
 долгий сказ про тебя, про меня.

 Кровь боярыни - в каине-Павлике,
 вновь убитых в санях повезли...
 Стыну я. Мы с тобою - лишь зяблики,
 щёки в гари и очи в пыли.

 Залегли мураши под смородину.
 Подморожен, хрустит чернозём.
 Стылым маревом мачеху-родину
 покрывает отец-окоём.

 Стынь в широкой предзимней обители.
 Шельмы жители, а не соврут:
 "Ой, и вволю мы радости видели -
 труд булыжный, соломенный суд..."

 Обнимаю деревья осенние.
 Жил бы лучше и я, если б мог...
 Спит, под землю уйдя во спасение,
 муравьиный натруженный бог...





 * * *


 Старый ялик к осине причален,
 на корму осыпает багрец
 время терпкой осенней печали,
 время плача древесных сердец...
 Время ропота лиственной сени,
 опадающей к мокрыи корням,
 час любви безответной осенней,
 обращённой к истаявшим дням.

 Снова в лодку - на дно, на скамейку -
 еле слышно слетает листва,
 будто дальнее пенье жалейки,
 затихает вода у моста.
 Потухают осинника свечки...
 По пустому, в две жерди, мосту
 перейду отзвеневшую речку -
 то ли год, то ли век перейду...