Шарль Бодлер. К читателю

От неразумия, корысти, страха, блуда
Телам попущено хиреть, сердцам коснеть.
Калеки в рубищах — для насекомых снедь,
Для угрызений мы — излюбленное блюдо.

В самом раскаяньи скрывается кривая,
Прожорливая мысль: дороже б только взять
И грязною стезёй пуститься резво вспять,
Позор притворными слезами замывая.

Зло — мягкий пуховик, на нём чудесно спится,
А спальник — Трисмегист, учёный сатана.
Он также химик, им уже испарена
Металла наших воль последняя крупица.

Улов его сетей, мы, с жадностью касаясь
Предметов мерзостных, взыскуем с них услад,
И что ни день на шаг мы глубже сходим в ад
И в смрадном сумраке бредём, не ужасаясь.

Как бледные сосцы потрёпанной гулёны
Целует и грызёт облезлый баловник,
Мы вскроем походя за тайником тайник
И выжмем вновь и вновь иссохшие лимоны.

И как в болезненных утробах паразитам,
В мозгах чудовищам есть пища и почёт,
И что ни вздох то смерть по жилам протечёт
Беззвучно-призрачным ручьём, от зренья скрытым.

А что пожар, кинжал, железо и отрава
Поверх заботливо расчерченной канвы
Ещё не вывели рисунка, то увы:
Душа не столь тверда, нет на злодейство права.

Но среди ястребов, пантер, гиен, шакалов,
Всех тех, кто скорпион, акула и удав,
Зверинцем наших зверств пройдясь и повидав
Многообразие прыжков, клыков, оскалов, —

Знай: твари самой злой не такова повадка —
Не воет, не рычит, ни вепрь, ни нетопырь,
Захочет – обратит весь круг земной в пустырь —
Зевнёт разок — и свет проглотит без остатка, —

Ей имя — Скука! Взор, чуть плачем помрачённый
Опустит, пустит дым — и бредит топором.
Она твоя, мой чтец, признайся мне добром,
Единокровный лжец, единообречённый! 

Переведено летом 1990