из прозы разных лет

Заметки подопытной мыши

До прошлого года я казался себе учёным, изучающим собственный характер и судьбу.

Но в этом году я стал подопытной мышью.

Мне неизвестен литературный жанр «Заметки подопытной мыши».

Существует жанр «Страдания», но я не страдаю физически и мало страдаю морально.

Собственность и бизнес, которых я лишился, вся эта шелуха грецкого ореха под названием общественное положение, статус, чувство собственной значимости…

У меня были моменты, когда я придавал всему этому значение, жил чувством самолюбования, но уже давно в очередной раз преданный партнёрами или побитый конкурентами, я вдруг понял, что больше не хочу «летать выше и падать больнее».

Что ещё помогает?

Глубокие познания в экономике мне очевидно в ближайшем будущем будут не нужны, как и знание основ физики-химии технологических процессов.

Теорию управления я не считаю наукой, но цитатами никогда не брезговал – не пригодятся тоже.

Зато история, благодаря советской школе, даёт бесконечную пищу уму и сердцу.

Читаю о восстании Кондратия Булавина 1707-1709 годов в наших краях: Верхний Дон, Стрелецкая степь, Бахмутский шлях.

Это там где сегодня 29-32 посты, если кто в курсе.

Лозунгами Булавина были: «за святую веру и друг за друга против князей, бояр, прибыльщиков и немцев».

Я прибыльщик и в какой-то степени немец.

«Восстание отозвалось даже в окрестностях Тамбова: и там в селах крестьяне волновались и самовольно учреждали у себя казацкое устройство».

Во мне отозвалось.

Среди пунктов обвинения, которые царский дом выдвигал Булавину, были «прелестные» письма. Сегодня бы сказали «прельщающие». Но письма были в равной степени прелестными и прельщающими.

(Вообще интересно, когда в русском языке вошли в обиход причастия в пассивном залоге.)

Я сочиняю.

В прелестных письмах, которые PR-менеджеры Булавина рассылали по верховым городкам, призывая народ к бунту, писалось о том, что царь приказал брить бороды и тайные уды мужчинам и женщинам, бояре и немцы совращают царя перейти в эллинистическую веру, а на Дон призвать турецкого султана для владения нами.

Грешен, я равнодушен к сексуальным меньшинствам, не возражаю против внешних инвестиций.

Турецкому же султану Булавин писал: «Нашему государю отнюдь не верь, потому что он многие земли разорил за мирным состоянием, и теперь разоряет, и готовит суда и войско на турецкую державу».

Я не верю государю.

Костомаров, Карамзин, писатели 19 века употребляют чудные выражения: Великорусская Украина, облагодетельствовать присягнувших калмыков, почтовая гоньба от Азова до Валуек, не пущать в храмы в русском платье, а кто ослушается – резать полы кафтанов.

«На соляные варницы, сенокосы и рыбные ловы по Донцу, Бахмуту, Жеребцу претендовал в ущерб великороссам-донцам малороссийский Изюмский полк».

Я претендовал на промыслы.

«Каждого десятого из пойманных бить кнутом и отправлять на работы в Азов, а остальных выпороть и вернуть к прежним местам жительства».

Я не хочу быть битым, не хочу на работы и на прежние места.

«Как доносил генерал Ригельман, князь «пойманных всех казнил и повешенных на плотах по Дону пущал».
 
«Между ними находилось много таких, которые искушались случаем выдавать свою возмутившуюся братию, показать перед верховною властью свое раскаяние и через то остаться в выигрыше».

Боюсь, не удержусь от желания остаться в выигрыше.

«Уцелевших женщин и детей разбирали калмыки и солдаты – на продажу».
 
«С этого времени войсковые атаманы на Дону стали наказными» (то есть не выборными).

Я за демократию и против торговли людьми.

"Побег, судя по предварительным данным, стал возможен благодаря подкупу охранника СИЗО, получавшего зарплату в размере около 1500 гривен. Авдаков мошенническим путем завладел средствами в размере $7,5 млн, которые не были возвращены потерпевшему. Возможностей и средств подкупить полунищего охранника СИЗО у него было масса", - отметил Геращенко (декабрь 2014).

Деньги нужно откладывать на чёрный день.

В юности меня часто посылали в Киев проведать одинокую пожилую тётушку – сестру деда.

Побочной целью поездки была доставка родственникам в провинции основных продуктов питания общим весом до 30 килограмм пополам в каждую руку: яиц, кур, сливочного масла, сыров твёрдых, кофе растворимого и прочего.

Но мы с тётушкой подружились. Она всю жизнь (минус эвакуация) проработала библиотекарем. Вымарывала в книгах фамилии сначала Троцкого, потом Сталина. В её однокомнатной квартирке на бульваре Перова стояло всего пару-тройку толковых словарей – остальные книги ей приносили бывшие коллеги.

Тётушка утверждала, что в мире не происходит ничего нового, сравнивала 90-е с гражданской войной: «На окраинах Киева стреляют, а в городе растут цены», «Люди перестали работать – все теперь чем-то занимаются, но никто не работает».

В зрелом возрасте, приезжая в Киев по делам, я старался навестить тётушку – забежать хоть на полчаса.

В таких случаях она говорила: «Ты пришёл, чтобы сказать, что уходишь?».

Глядя на наших вождей, я постоянно повторяю этот вопрос: «Вы пришли, чтобы сказать, что уходите?».

Кто все эти люди, которые наблюдают за мной, подопытной мышью, из телевизора?

Я ведь никуда не ухожу. А вы?

Вот этот маленький лысоватый, который дёргается и второй маленький, который постоянно спит, вот этот, который кричит с утра до вечера «война, пожар», этот чернявый кучерявый полный моложавый мужчина, женщина, которая по-немецки всё время говорит, этот чернокожий высокий…

Вы включили свет – я пою, танцую, прыгаю по клетке, употребляю пищу в пищу.

Выключили свет – я сижу в темноте, смотрю в одну точку, грущу.

У меня нормальные реакции?



Заметки критика

Как литературному критику мне пришлось участвовать в отборе стихов для анонимного конкурса лирики.

После нижеприведенной рецензии оргкомитет отстранил меня от судейства с уничижительной формулировкой.

Выношу на непредвзятый суд общественности свою рецензию.

Согласно условиям конкурсного отбора я получил по электронной почте следующее произведение анонимного автора.

*       *      *

На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой... Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит — оттого,
Что не любить оно не может.


Рецензия

Стихотворение мне не понравилось.

Грузия не является холмистой страной.

Напротив – она гориста. Инверсия ударения в слове «холмы» только заостряет на этом внимание.

Что значит «на холмах лежит ночная мгла»? А вокруг автора мгла отсутствует? О каком тогда времени суток идёт речь?

«Шумит Арагва предо мною» – Арагва протекает в узкой высокой лощине. Только оказавшись на дне такой лощины, можно сказать «шумит предо мною», но тогда из-за склонов лощины не увидишь гор и тем более холмов, которых, повторюсь, в Грузии по ходу течения Арагвы нет вообще.

Итак, мы затрудняемся установить точное время и точное местоположение автора.

Что же дальше? Попробуем понять его чувства.

Автору грустно и легко одновременно. Лично я не могу себе этого представить.

Очевидно, что автор тоже. Не поэтому ли автор, пытаясь выйти из положения, добавляет «печаль моя светла»?

Но проясняет ли эта фраза ситуацию? Нисколько!

Но автор, не останавливается и пытается дальше спасать безнадёжный текст.

«Печаль моя полна тобою».

Казалось бы, это выход, но начинающий автор не замечает губительной для поэзии рифмы «мною – тобою».

Не хочется продолжать.

Оправдано ли двукратное повторение «тобой, тобой одной»?

Что оно добавляет к нечёткой картине авторских сумбурных переживаний?

Каких иллюзий, аллюзий и коллизий позволяет избежать?

Сердце автора горит, а ему легко и светло. О чём тут спорить!?

Конец рецензии.

Меня часто спрашивают, пишу ли я сам стихи, а если нет, то почему.

Отвечаю. Стихов я сам  не пишу. Не хочу.

Имеет ли право человек не пишущий стихов сам судить чужие стихи?

Мой ответ прост. Если читателю нравится то, как он судит, пусть судит. Если читателю не нравится, пусть не читает.

Поэты с горем пополам могут объяснить, как и о чём они пишут стихи, но никто ещё не дал вразумительного ответа на вопрос «зачем».

Странно, что им не приходит в голову столь же простой ответ, который пришёл мне.

Хочется.

Но дорогие вы наши, если вам хочется писать стихи, то нам, не хотящим писать стихи, хочется их обсуждать и судить о них.

Вы можете это понять!?



Заметки бывшего счастливого человека

Цена билетов приводила в содрогание даже алчно-интеллигентных кассирш театральных касс на углу Владимирской и Богдана Хмельницкого.

Основатель Киевской Руси и освободитель Украины от шляхты, сойдясь в 21-м веке, породили два театра: оперный и русской драмы имени Леси Украинки, фешенебельный бизнес-центр «Леонардо» с рестораном, где обед на двоих достигает стоимости одного билета на самолёт в Париж, и тоже кормят, а также – театральные кассы «на все зрелища».

Зато пьеса была никудышная – американская, да ещё современная.

Знаменитая московская актриса изо всех сил держалась школы Станиславского, носилась по сцене, размахивая флагом Станиславского, разворачивала транспарант «Станиславский наш Бог».

В американской-то пьесе, боже мой, где нет диалога!

Герметичную психологию американского женатого любовника и девушки из глубинки русским нечего и нечем изображать.

Надо отдать должное – публика гоготала редко и не на самых дорогих местах.

Впереди меня прелесть незаслуженной красоты в соболиной горжетке по цене скотного двора в обедневшем колхозе, прикорнув на плече лет на двадцать поперёк себя шире, только вздрагивала, когда безумцы кричали со сцены: «Трахни, трахни меня – я тебя сейчас трахну, трахну!».

Делайте что угодно прямо на сцене, но только не говорите так!

Мой сосед, усталый офисный менеджер средней руки, видел второй сон, а его спутница-поводырь горела кошмарным зрительским пламенем.

Позади толстые торговки с Подола крякали, и хлопали в ладоши, как утки оставленные на зиму в городском пруду с подрезанными крыльями.

В антракте я ушёл.

Половину стоимости билета никогда не вернут.

Народ остался досиживать и высиживать своё.

Подозреваю, что в финале исполнят гимн любви.

Выигрыш на контрасте обеспечен.

Возможно, я был взвинчен, но у меня хороший слух – я четырежды слышал это слово со сцены главного театра русской драмы Украины.

Когда я его слышу, то готов как доктор Геббельс, при слове культура, хвататься за свой пистолет с резиновыми пулями (разрешение МВД Украины № 1241).

Но в кого стрелять!?

В премьер-министра?

В соседнем оперном однажды убили премьер-министра Столыпина. И к чему это привело!

Тогда в 1911 году давали «Сказку о царе Салтане», но что именно в спектакле не понравилось Богрову-убийце?

Эту версию следствие не рассматривало.

Любовная лексика в современной литературе хромает на обе ноги и нудит, как зубная боль.

Сама любовь теперь выглядит стреляющей в белый свет с обеих рук, куда ни попадя, кашляющей старухой с косматыми седыми патлами.

Публика, глядя на чужую любовь, ведёт себя, словно в зоопарке у клетки с шимпанзе: показывает пальцами, причмокивает, кривляется в ответ.

Вообще мне часто кажется, что всё новое, что я читаю (и пишу сам) это не литература, а гул проводов линий высоковольтных передач.

Где-то вдали и позади стоят турбины электростанций: турбина Пушкина, Блока, может быть, Пастернака.

А настоящее далеко впереди: там трансформаторы, там токоприёмники, там загораются прожекторы.

А мы здесь – посередине, и у нас гудит в голове.

Современная литературная критика напоминает речь известного луганского адвоката. Когда судили юношу, убившего своих родителей из-за мытья посуды, адвокат просил для преступника снисхождения на основании того, что убийца теперь сирота.

Смог бы я оживить этот театр теней?

Возьмите Чехова и, хорошо перемешав, доведите до кипения на медленном огне – улетучится грусть. Добавьте немного Достоевского. Уже можно употреблять в пищу – перед вами Дмитрий Быков. Но теперь добавьте авантюрного О. Генри. Много – маслом кашу не испортить. Дайте остыть. Перед вами моя жизнь. Украсить Паустовским и – Набокова на мелкую тёрку. Блюдо готово. Улицкую – отдельно до еды, а лучше – вместо.

У моей любви есть предвестие, неясное томление.

Ты ещё не знаешь: кто и что, но тучи сгущаются. Ты не находишь себе места: бродишь где попало, ищешь, ждёшь неизвестно чего.

Вдруг на сером фоне появляется яркий светлый образ.

Женщина, как и всем, нужна мне на 15 минут, но я готов долго тянуть метафору и строить гиперболу.

Когда инструменты для счастья созданы, всё вокруг умиляет меня.

Мне жалко бездомных кошек. Я окликаю собачников и их собак. Грязная посадка на кварталах кажется мне райскими кущами, а выкрашенный в едкую синь пивной ларёк – малой архитектурной формой.

Вне себя от красоты рабочей окраины я распахиваю душу.

Могу купить женские итальянские зимние сапоги, 4 (четыре) турецкие махровые кофты, платье и джинсы.

Но вы должны знать главное – то, что не входит в обязательную и произвольную программу нашего катка.

Я страстно, невыносимо хочу иметь с ней детей.

Желание это не имеет ничего общего с вожделением – оно распирает меня, создавая неудобства при ходьбе.

Легко вам читать, а мне писать это, но в такие минуты невозможно ничего читать и сочинять.

Как старый, но отремонтированный автомат с газировкой, я, содрогаясь, извергаю из себя воду с любым сиропом – достаточно бросить две копейки.

И был случай, что она бросала и бросала, бросала и бросала.

Как и все мои женщины, она была интриганка. Как и для всех женщин, звонок подружке в Красный Луч значил для неё больше, чем телевизионные новости.

Но это ничего не меняло.

Описывать бугорки и впадинки на теле любимой я не стану.

Какой смысл вместо путешествия изучать железнодорожное расписание!

Мы пробыли вместе год почти без перерывов – я должен был свозить семью в отпуск.

И был ещё перерыв на неделю – моя сестра спуталась с женатым мужчиной, и мне пришлось вмешаться.

Всё закончилось только так, как только и могло закончиться: жена и дети мои спят, а я отстукиваю в эфир радиограмму.

Я обязан сказать миру, что был счастлив на этом аттракционе кривых зеркал с отдыхом в комнате смеха.

Я бывший счастливый человек, чьё звание нельзя уже отобрать.

Счастливые, примите мои соболезнования и трепещите.

Я, бывший счастливый человек, безбоязненно бросаю вам перчатку вызова.

Безбоязненно, потому, что счастливым некогда читать.