Стена если есть эмоции отпишитесь

Шарканье тапочками по кухне с кружкой горячего кофе в руке и бормотание, не успокаивают тебя, осколки по стенам, и маленькая черная лужа на полу так начинается твой новый день, два дня, месяц, полгода.
Бесперебойно клокочущая ненависть в твоем сердце, нервные порывы рук к телефону с безумным желанием сказать что-то важное. Каждый вечер ты ищешь что-то, что заставит тебя лечь спать, и утреннее убеждение мозга, что так лучше, в конце концов, ты поссоришься с ним и начнешь отравлять свое тело злым языком алкоголя и никотина.
Я вспоминаю тот миг, когда почувствовал ненависть ни к чему-то конкретному, а ко  всему существующему порядку, решил что стану тем, кто сломает эту стену, и снова увидит солнце. Но стоило начать эту войну, как я стал ненавидеть себя за странную уверенность в проигранной войне, маленькая струнка внутри моей больной души в унисон другим миллионам струн пела песню о солдатах у стены и их пути домой.
Через полгода шарканье тапочками становится едва заметным, перестают, появляется осколки на стенах, перестает высыхать кофе на полу. Каждое новое знакомство больше не приносит  боль в отчаянных попытках увидеть ее взгляд, волосы, улыбку. Исчезает ненависть к самому себе, исчезает ненависть к ней.
Еще один солдат бросает флаг и уходит домой. Стена становится выше, а дорога домой так далека. Все исчезает. Исчезает память о вас, о ненависти, любви, и попытках сломать весь мир.
Он смотрит на меня, не верит, никто не верит, и я не верил.
-не смотри на меня так, по-другому не бывает.
- а если я буду тем, кто сломает стену.
- нет, просто станет больше одним флагом в ее трофеях.
-все это грустно, тебе так не кажется
-нет, это еще хуже. Это оставляет в нас уверенность непреклонности судьбы, и как бы сильно ты не хотел дойти, ветер станет еще яростней. Знаешь, когда-то я верил в собственный выбор, верил во что-то высокое, верил, что у нас есть душа и право попасть в рай.
-а сейчас.
-сейчас… скоро ты поймешь, когда проиграешь этот бой, перестанешь верить в душу, когда увидишь ее в бешеном экстазе с кем-то другим, перестанешь верить в рай, когда захочешь кого-то кроме нее, уверяю тебя, это худшее что может произойти.
-тогда зачем все это, зачем?
А вот это мальчик и должен будешь мне ответить ты, ты последнее, во что я еще верю, последняя надежда. Молодые всегда для стариков остаются надеждой.
Он уходит, я знаю, что он попробует, как и я когда-то.

***************
Чертов старик, будь он проклят с его цинизмом, откуда он может знать что-то про меня, про нее. О боже, я снова вспомнил, опять эта режущая боль, и зверь, рвущий на части мои внутренности, будь все проклято.
Эти мелкие обрывки, сливаются в одну картину, не видно четких образов,  не видно границ, но одного взгляда на нее хватит  взорвать твой мозг снопом  искр. Прикосновение пальцем  по пейзажу - пробегает рябь, не видно ничего, может,  это было миражом, но это единственное что заставляло тебя дышать.
Закуриваю сигарету - странный стереотип о том, что дымом можно разогнать смятение, нет, нет,
и  еще раз, черт возьми, нет.  Проезжает маршрутка, битком набитая людьми: хмурые лица, загнанные в тупик этим долбанным обществом; улыбающиеся лица, еще не съевшие свой пуд дерма, и просто люди.
Чувствую, как где-то под ребрами просыпается странное чувство ненависти, поднимается выше, и начинает скрипеть моими зубами, хватать воздух, крутить карусель мыслей – я ненавижу себя. Я ненавижу все, да и всех.
Пешая прогулка, по улицам, быстрее, как можно  быстрее. Ловлю себя на мысли, что пытаюсь убежать. Отчего?
 Забираюсь в уютное кафе и наполняю свои мысли эйфорией алкоголя и никотина.
И снова мысли, снова пытаюсь понять, почему все именно так, если бы я не обременял свою душу страданиями по ушедшему, то смог бы жить дальше.
Пытаюсь изображать стойкость. Каменность, черствость. Но все рушится прахом, когда я вижу ее: Цветы, мольбы. Колотит всего. Крик, ссора.
И снова безумие, сплетенное из одиночества, пьянства, блуда, в попытках работать, музыки. Отрешенное от всего мое тело медленно угасает, отказываясь продолжать жить, я соглашаюсь с ним. Моменты просветления и оптимизма, не продолжительны и все чаще сменяются приступами паники, депрессии и пьянства. Помню тот момент, когда люди стали сторонится меня, и моих рассказов, как прокаженного.
Я просто повторяю, просто иду проторенной дорогой, просто еще один солдат. Все ближе подхожу к стене, все меньше гордости, и флаг просто волочится по земле. Я стою перед ней, солнце уже не видно, вижу всюду брошенные флаги, идет дождь из чужих слез. Я запеваю песню, и слышу, как миллион голосов вторит мне в такт.
Я стою у этой стены, ну что же, вот мой флаг, развевается на ветру убежденности, вот мои сухие слезы, и вот моя песня, так похожа на остальные. Я разворачиваюсь и с чувством непоколебимости  судьбы, отправляюсь домой.
Потом придут новые,  они всегда приходят, здесь их ждут.

****************************
Крыша

Сколько вот так мы стоим, я точно не вспомню, она в тупике, я устал. Стоим, две отрешенные личности на крыше собственных заблуждений, на ней синее пальто, я в простом пуховике, она о чем-то плачет, я о чем-то скорблю. Неожиданно она поворачивает свое изнеможенное лицо ко мне, улыбается.
- ты почему?
- потому же что и остальные.
-ясно.
Снова молчание, ее темные волосы развеваются на ветру шелком, она прекрасна, она одинока. Неожиданно она запевает, и я слышу свою скорбь. Слышу, как кричат демоны, то ли ее, то ли мои. Двое на крыше, в надежде на смерть. Двое в одиночестве.
- а ты ?
- сам как думаешь?
- здесь свежо: - Я пытаюсь шутить, в этот путь надо отправляться одному, и ее присутствие ни к чему, да и просто ей не зачем идти со мной.
Солнце медленно закатывалось за горизонт крыш и городского смога, ветер становился прохладней, одиночество ложилось на грязные улицы, я снял пуховик, одел ей на плечи и сел рядом.
-так что заставляет красавиц ползти на крышу
-хм, никакой банальности, просто во мне умерла любовь. Ни к чему-то, нет, любовь ко всему, к себе…
-была у стены?
Она поворачивает свои перламутровые, слегка припухшие от слез, глаза и в них читается удивление.
- да.
- я тоже. сколько флагов.....
-да и эта песня , я думала, сил на дорогу домой уже не хватит.
-все так думают.
Не надо никаких слов, не надо объяснений, она слышит то же что и я. Ее теплая голова ложится на мои холодные и уставшие плечи. Чувствую, как  дрожит от слез, поднимаю ее. Кто-то должен спасти ее, хотя бы ее, раз так вышло, то им буду я.
Закатанные в фиолетовый перламутр, опьяненные холодом, горемыки. Неудачники. Бродим по улицам этого странного города. В каждом фонаре, мне чудится его ухмылка, он спрашивает меня о стене и смеется. Я молчу,  я знаю, он тоже одинок и смеюсь вместе с ним. Горемыка, заблудился в человеческом обществе, или оно в нем.
Проходя мимо очередного торгового центра, мы решаем зайти внутрь погреться. Музыка, неоновые огни, вывески, красивые люди, в красивом месте, все так хорошо, что начинает тошнить. Она просит меня зайти в кафе, я прошу ее убить меня.
Сидя в кафе напротив нее захотелось поверить, что все хорошо, что не было стены. Черт, кто же кого спасает. Одинокие вечера сменяются пешими прогулками  с ней.
Прыжки с крыши на крышу, бушующий аромат чувств:всегда просто обман, она читает у меня это в глазах и касается моих губ . Пьянящий вкус клубничной помады ложится на мои уста, и я слышу новую музыку. Окровавленные, в лохмотьях своих историй, двое на крыше находили себя. Двое, не признавшие любви, но искавшие ее повсюду
-я не скажу тебе этого; улыбается
-я тоже.
Ветер бушует, и город уже не смеется, зависть скрипит в его гордости.
Мы смотрели, как заходит солнце, но  я слышал биение ее сердце и больше не страшно было видеть ночь. Стена больше не сниться по ночам.
- знаешь,  я так не спросил твоего имени.
- это так важно.
-хм, наверное, нет.
Не отрывая глаза от неба, приклоняя одно колено, мы молимся и благодарим.
Я запускаю ладони в ее волосы, на небе зажглись первые звезды, а где-то на горизонте зарделась надежда.



Старик сидел в кресле. Папироса шумно тлела в синюшных губах, улыбка застыла в его глазах.
Последнее что он видел это двоих на крыше, доказавших что стена не сможет сломать человечность, он умирал и смеялся, и был счастлив как никогда в своей жизни.