Henry Lawson Пётр Михайлов

ГЕНРИ ЛОУСОН
(1867 – 1922, Австралия)

PETER MICHAELOV
ПЁТР МИХАЙЛОВ

То был Пётр, Пётр-варвар, — взял он фартук в буйный век
И сложил в свою котомку, что у нас зовётся «свэг».
Там, где Тёмная Россия — не темней, чем в небе хмарь, —
Думал он о мореходстве, как не думал прежний царь.
Образованный и крепкий, он покинул отчий дом
Как и мой отец когда-то — он ведь тоже был Петром.
(Смастерить он мог фелуку — как и скрипку — так, чтоб сам
Мог пуститься в кругосветку и играть по вечерам).

Не отец мой — русский Пётр тайно убыл в Амстердам.
Там он плотником трудился, навещая Саардам.
А потом он убыл в Лондон, где с обветренным лицом
В старом Дептфорде на Темзе проработал кузнецом.
Без сомненья о канатах он узнал в короткий срок —
И, конечно, для чего был нужен в плаванье линёк.
Обучаясь судоходству, он под парусом ходил...
Мой отец, скажу вам, тоже с навигацией дружил.
(Он в Норвегии родился, был неглупый и прямой,
И на верфи в Арунделе тоже вкалывал порой).

«Пит Михайлов» (а не Ларсен) научился мастерить
Плужный лемех, и оружье мог он в кузне починить.
Чтоб у русского солдата был кафтан и был камзол —
Ткацкий он станок освоил, строя форт и строя мол.
Он беседовал с купцами, с аферистами в портах,
С китобоями Канады, с моряками в кабаках.
Он военную науку изучал у австрияк.
И в больницах, и в психушках побывал он, скажем так.

Что полезно изучал он. — Было дело у него
До всего, где б не бывал он, строя планы «Огого!»
И чтоб всё осуществилось, как заветная мечта,
Должен был он заграницей быть инкогнито всегда.
И когда он строил планы — ему было двадцать пять:
Ни один из нас на свете о таком не мог мечтать.
Он, возможно, был задирист и обиды не прощал.
Никогда вторую щёку, скажем так, не подставлял.
Был с мозгами средь безмозглых. — И я тоже из таких:
Прежде чем свой град построить, я трудился в мастерских.

Но безмозглые и хамы догадаться не могли —
Что пред ними «Князь Михайлофф», а не парень издали;.
Был он гением, поэтом, — человек «на небеси», —
Этот Пётр Алексеич был царём всея Руси!
...

Прежде чем залил слезами вместе с кровью землю швед,
Был разбит он под Полтавой через девять долгих лет.
Ведь он армию готовил, чтоб врагу давать отпор.
Ни один чужак в России не имел успех с тех пор.
...

Прежде чем свой Порт построить — он прорыл водоканал —
(Хорошо бы наши земли он бы также орошал).
Он привёз авантюристов мозговитых с разных мест.
Были там одни болота непролазные окрест.
Он завёз норвежских брёвен в край без леса и камней,
Где была земля глухая — без законов, без людей.
Но залив услышал Финский звук пилы и топора,
Вместе с камнем и раствором появились мастера.
Он привёз со всей России камнетёсов высший сорт
И с Венеции рабочих — знали те, как строить порт!
Прежде чем набат церковный мог услышать Петроград —
Взял голландских корабелов и построил свой фрегат.
Шведский флот разбил — и город на Неве все зреть могли,
И в Балтийском синем море его плыли корабли!
...

Петроград был над Невою! — Каждый видеть его мог! —
И на Коттере Канберру возвели мы в тот же срок!
...

Русский Пётр был «тираном» — как историки твердят.
Что быть толку «человечным» в наше время, где гнобят
Нездоровых бледнолицых (посмотри на басурман) —
Пусть имеют, что имеют — кто не понял — тот профан.
«Пётр варвар был», но создал величайшую страну,
Где наука и искусство процветали в старину.
Так и ныне, как и в прошлом, жди от близких со Двора
Неприятность, — так разбили сердце бедное Петра.
...

Он был больше, чем язычкик, коль историки правы.
Но с душою христианской прыгнул выше головы.
Мы бы большего добились — но проблема не нова —
Если б женщин не лупили, выбирали бы слова.
Чтоб случились перемены, Пётр подданных порол,
Так что кнут в какой-то мере нам на пользу бы пошёл.
Если мы хотим достойно свою нацию взрастить,
Без плетей не обойтись нам, а иначе всем нам плыть
В море, будучи в изгнанье, как рабам из разных стран, —
Вот судьба, кто «неотёсан», — тех, кто лёг под басурман.
---

Некоторые пояснения

Пётр Михайлов, урядник Преображенского полка, — под этим именем «скрывался» царь Пётр I во время так называемого Великого посольства — дипломатической миссии России в Западную Европу в 1697—1698 годах.

«Как и мой отец когда-то — он ведь тоже был Петром» — отца Генри Лоусона звали Петер Ларсен, он был норвежским моряком, осевшим в Австралии в период «золотой лихорадки» 1860-х гг. и переделавшего свою фамилию на английский лад — Лоусон.

Саардам — город в Голландии. В 1697 году в Саардаме (как тогда назывался Зандам) некоторое время жил и изучал корабельное дело русский царь Пётр I, работая плотником на местной судоверфи. Дом, в котором царь прожил неделю в августе 1697 года, сохранился до наших дней.

Дептфорд — район на юго-востоке Лондона на правом берегу Темзы.

Линёк — уменьш. к линь; короткая смоленая веревка, служившая на судах для наказания. «То время было время линьков и битья по морде; мне несколько раз волею-неволею приходилось присутствовать при наказании матросов ударами линьков по обнаженной спине.» (Римский-Корсаков).
--


Peter Michaelov

IT WAS Peter the Barbarian put an apron in his bag
And rolled up the honoured bundle that Australians call a swag;
And he tramped from Darkest Russia, that it might be dark no more,
Dreaming of a port, and shipping, as no monarch dreamed before.
Of a home, and education, and of children staunch and true,
Like my father in the fifties—and his name was Peter, too.
(He could build a ship—or fiddle, out of wood, or bark, or hide—.
Sail one round the world and play the other one at eventide.)

Russia’s Peter (not my father) went to Holland in disguise,
Where he laboured as a shipwright underneath those gloomy skies;
Later on he went to England (which the Kaiser now—condemns)
Where he studied as a ship-smith by old Deptford on the Thames—
And no doubt he knew the rope-walk—(and the rope’s end too, he knew)—
Learned to build a ship and sail it—learned the business through and through.
And I’d like to say my father mastered navigation too.
(He was born across in Norway, educated fairly well,
And he grafted in a ship-yard by the Port of Arundel.)

“Peter Michaelov” (not Larsen) his work was by no means done;
For he learned to make a ploughshare, and he learned to make a gun.
Russian soldiers must have clothing, so he laboured at the looms,
And he studied, after hours, building forts and building booms.
He would talk with all and sundry, merchants and adventurers—
Whaling men from Nova Scotia, and with ancient mariners.
Studied military systems (of which Austria’s was the best).
Hospitals and even bedlams—class distinctions and the rest.

There was nothing he neglected that was useful to be known—
And he even studied Wowsers, who had no creed of his own.
And, lest all that he accomplished should as miracles appear,
It must always be remembered he’d a secret Fund for Beer.
When he tramped to toil and exile he was only twenty-five,
With a greater, grander object than had any man alive.
And perhaps the lad was bullied, and was sad for all we know—
Though it isn’t very likely that he’d take a second blow.
He had brains amongst the brainless, and, what that thing means I knew,
For before I found my kingdom, I had slaved in workshops too.

But they never dreamed, the brainless, boors that used to sneer and scoff,
That the dreamy lad beside them—known as “Dutchy Mickyloff”—
Was a genius and a poet, and a Man—no matter which—
Was the Czar of all the Russias!—Peter Michaelovich.
.     .     .     .     .

Sweden struck ere he was ready—filled the land with blood and tears—
But he broke the power of Sweden though it took him nine long years.
For he had to train his army—He was great in training men—
And no foreign foe in Russia have had easy times since then.
.     .     .     .     .

Then the Port, as we must have one—His a work of mighty drains—
(Ours of irrigation channels—or it should be, on the plains).
So he brought from many countries strong adventures with brains.
It was marshes to horizons, it was pestilential bogs;
It was stoneless, it was treeless, so he brought Norwegian logs.
’Twas a land without a people, ’twas a land without a law;
But the lonely Gulf of Finland heard the axe and heard the saw;
He compelled the population to that desert land and lone—
Shifted them by tens of thousands as we’ll have to shift our own.
He imported stone and mortar (he supplied the labouring gang),
Brought his masons from all Russia—let the other towns go hang;
Brought his carpenters from Venice—they knew how to make a port!
Till he heard the church bells ringing in the town of Petersfort!
Brought his shipbuilders from Holland, built his navy feverishly—
Till the Swedish fleet was shattered and the Baltic routes were free,
And his Port was on the Neva and his Ships were on the sea!
.     .     .     .     .

Petrograd upon the Neva! and the Man who saw it through!—
Stately Canberra on the Cotter!—and the men who build it too!
.     .     .     .     .

Russian Peter was “inhuman,” so the wise historians say—
What’s the use of being human in a land like ours to-day,
Till a race of stronger people wipe the Sickly Whites away?
Let them have it, who will have it—those who do not understand—
“Peter lived and died a savage”—but he civilized the land.
And, as it is at present, so ’twas always in the past—
’Twas his nearest and his dearest that broke Peter’s heart at last.
.     .     .     .     .

He was more than half a heathen, if historians are true;
But he used to whack his missus as a Christian ought to do—
And he should have done it sooner—but that trouble isn’t new.
We’d have saved a lot of bother had we whacked our women, too.
Peter more than whacked his subjects, ere the change was brought about.
And, in some form or another, we shall have to use the knout,
If we wish to build a nation—else we’ll have to do without.
And be wretched slaves and exiles, homeless in the Southern Sea,
When an Asiatic Nation hath “rough hewn” our destiny.
==