Красная звезда моего друга, живописца Анатолия

Когда умер мой друг Анатолий, я был далеко. Вернулся, погрузился в заботы, никому не звонил – некогда!  Как-то вечером жена вскользь спросила меня: «Ты слышал, что Толик умер?» Я выронил: «Как это умер?» «Сегодня звонил Паламарчук, он и сказал» - жена продолжала что-то делать, и вдруг резко повернулась ко мне: «А ты что, не знал?» Я попытался сосредоточиться, чтобы ответить, но не получилось. Толя… Да, мы были друзья. Наверное, мужские дружбы - крепче, мазистей. Наша дружба была несколько отстранённой, построенной скорее на взаимном уважении и профессиональном интересе, чем на необходимости видеться и говорить друг с другом. Перед отъездом из Москвы я узнал о смерти одного моего хорошего знакомого. Отношения с ним не слишком отличались во мне от нашей дружбы с Толиком. Помню,  попечалился я тогда денёк, да и забыл о случившемся. А потом дивился на себя: «Друг умер, а ты?..» Вот сейчас пишу, даже имени его вспомнить не могу. И главное, не совестно перед собой – что было, то прошло.

...Как выброшенная на берег рыба, я пытался глотнуть воздух, но только шевелил губами и задыхался от незнакомой мне горькой внутренней спазмы, обхватившей грудную клетку. Я бросился к телефону. «Ты ужинать будешь?» - почудился незнакомый голос жены из кухни. «Гена, что случилось с Толиком?!» - я не смог произнести слово «умер», всё ещё надеясь на другое. «Да, Борь, видишь, такое дело…» - ответил голос из трубки. Мы оба замолчали. «Где похоронили?» - спросил я, едва сдерживаясь, чтобы не зареветь белугой. «На Домодедовском, (там –то и там-то)». Я повесил трубку и заперся в ванной, чтобы жена не наблюдала мою горечь.

Наутро я встал, простился до вечера с женой и отправился на Домодедовское кладбище к другу. По дороге купил бутылку водки. На метро доехал до станции «Домодедовская» и взял такси. Ждать рейсовую маршрутку не мог – давило. У входа на кладбище механически купил какие-то цветочки и поспешно погрузился в страну смерти. Найти могилу оказалось не просто. Помог ангел. Я буквально ввалился в свежий сугроб парной майской земли, над которым зияла, как чёрная дыра, страшная для меня новость «Жуков Анатолий, какие-то цифры…» Тут-то всё и оборвалось! Надежда на то, что я сплю, видимо, продолжала существовать. Но чёрный факел смерти выжег мою надежду, полыхнув по глазам временной фанерной табличкой. Слёзы брызнули из глаз, и повторилась уже знакомая спазма, парализующая дыхание и речь. Я поспешно раскупорил бутылку и налил стакан до краёв, расплескав непослушными руками часть драгоценной влаги на Толин бугорок. Я буквально втолкнул водку в горло. Так один раз в жизни я пил разбавленный одеколон. Это было в армии. Если одеколон разбавить водой, смесь становится белой, как молоко. Нормальный человек эту гадость выпить в принципе не может. Не позволит физиология. Но солдат может всё! Что-то подобное я бессознательно проигрывал в уме, балансируя, как фигляр, на пограничной точке собственной жизни и смерти товарища. «Возьми себя в руки!» - заорал я, разметав спазму по стенкам грудной клетки. Оглушённый собственным криком, я рухнул на вкопанную самодельную лавочку и съёжился в точку...

С того дня прошло без малого двадцать лет. Успокоился ум. Остывшее сердце нет-нет, да и взвоет, припоминая те дни. Толино имя я по-прежнему произносить спокойно не могу. Но (это звучит странно!) от многолетней печали «повеселело» моё восприятие жизни. Я понял, что при жизни мы ничего в ней не понимаем! Помните Сократовское «Я знаю, что ничего не знаю»? Я понял, что только смерть обнаруживает подлинно происходящее при жизни. Я дорожу друзьями, но теперь не знаю, каким другом окажусь сам перед ними, когда смерть рано, или поздно разлучит нас. Придут ли они проводить меня до вечного порога. Может, вздохнут, да и пойдут по своим делам. Но чудится мне: живёт на Земле человек, с которым мы малознакомы, или не знакомы вовсе,  взвоет он белугой обо мне, когда случится такое. Ему-то и пишу:

Отпевали в храме человека.
Белый саван, незнакомый лик.
На губах запекшееся млеко.
Ритуально убранный парик.

В горестном молчании стояли
Бывшие подружки и друзья.
Певчие негромко напевали,
Что приют последний - не Земля.

...Я вбежал к нему с бутылкой водки:
"Анатолий, мы летим на Марс!"
Улыбаясь, он ответил: "Вот как,
Значит, слово "космос" и про нас?"

Отложив художества причуды,
Мне велел перечитать Рабле
И пошел на кухню мыть посуду,
Чтоб порядок был на корабле!

Мы всю ночь сидели - выпивали.
А в окошко Красная звезда
До утра мерцала, напевая:
"Вы в пути? Я жду Вас, господа!.."