Пауки

Город прятал тебя в сетях
[кровь сливалась по водостокам].
Реял черный над башней стяг
[кровь воняла гнильем и роком].

Правды нет для паучьих лап, только голод чужих вселенных. Носишь жертвы в песчаный храм – леденеют пустые вены.

Город прятал тебя от всех, он по памяти старой верил: убивать – не всегда есть грех, и вернется зима на север. Что ж, касательно зим – был прав, заблуждаясь, однако, в прочем: не сдержать злой паучий нрав полнолунной продрогшей ночью. Но тебя априори простил до рождения новой жизни
[кровь лилась на дощатый настил, засыхали коростой брызги].

Город видел, что близок конец, и чего это будет стоить. Каждый в нем был уже не жилец, а герой вчерашних историй. В паутине лежит квартал, и другой, и четвертый-пятый. Город знал. Он, наверное, знал – не хотел идти на попятный. Он так долго тебя растил. Колыбельную помнишь, правда? А теперь…
[кровь лилась на настил] час логично пришел расплаты.

Город вырос внутри тебя – сотни улиц ужасно длинных, и он точит похуже червя…Ты же вырос в его руинах. Вы спалите друг друга дотла, вы сожрете друг друга с кожей, а пока предрассветная мгла тебе прятаться в нем поможет. Город любит тебя таким и не выдаст себе на расправу. Cам паук, он не мог быть другим и дает тебе кров по праву. Ты даешь ему сердца стук, бьешься там, где начало артерий. Но, все тщетно – он мертв и глух в эпицентре твоих империй.

Зло первично, и следствие – зло. Зло вторично и допричинно. Все уйдет, откуда пришло. Неприкрытые видишь спины и остовы разрушенных стен. Город жил ради этой страсти: лишь безумный паучий тлен по подвалам сырым и мрачным. Паутиной затянуто все, из живых – два зеленых глаза над осыпавшимся кирпичом, зараженным гнилой проказой.
Город будет себя пытать и с успехом попеременным умирать, затем воскресать…
паучищем не убиенным.