И было странным сновиденье

И было странным сновиденье.
Вращал глазами Виноградов
и раздавал из кожи дыни
изящно сделанные крылья.
Мы их на руки надевали
и полетели, как Икары.
Мы все подхвачены потоком
могучих ветра излияний.
И вот ведь вдруг я вижу: нет
вокруг меня ни человека,
парашютиста-икаренка,
и я одна. Быстрей и выше,
касаясь темени секвойй
(там пацаны и там орехи),
и желтый цвет в глаза мне бьет.
Лечу одна, быстрей и выше,
ногами дрыгаю, довольна,
и упиваюсь не свободой,
но опьянением - полетом
и близким небом. Этот танец
в верху деревьев удивленных,
секвойй с мальчишками (орехи
похожи корочкой на дыни).
И, как всегда, как фига в масле,
на самом бешеном моменте,
когда такое било солнце,
что просто дивно это было,
я полетела в грязный омут,
в болото, книзу. Будто дырку
проткнули в шарике воздушном.
На дно я камнем закричала.
Но, страшно, страшно испугавшись,
я стала яростно сражаться.
болтать ногами, стервенея,
махать изящными крылами,
ругаться матом по-казахски,
(ремарку слева, Валя Выдрин!),
я умирать не захотела,
пока летела желтым камнем.
И я махала исступленно,
как наша Лана при ловленье
перед английским жутким тачки,
своими крыльями из дыни.
Я всеми фибрами махала,
и перепоночки дрожали
прозрачной сеткой в этом ритме
паденья об пол. Я упала
в пяти шагах. Отсрочен берег
был. Пять шагов нас разделяло.
В болоте мокла подбережном
и шла на воздух. Обвоняла
себя в болоте неприлично.
(Постой-ка, личное!) Вот берег.
Там Виноградов, с укоризной
в глазах, вращающихся вечно
на вечном выкате бесстрашном,
меня встречает из болота,
снимает сломанные крылья
и прочь уносит. Мне их жалко.
“Игорь Владимирович, здрасьте!” –
”Я говорил Вам, ком. Зарина,
(совсем, как Жуков), говорил Вам:
не надо вверх лететь и быстро,
не надо выше и быстрее
и в одиночестве - не надо,
а то погибнете! Сломает
прожилки в крылышках
болото”.

Ха-ха-ха-ха. Я ржать пустилась.
Гнев пробуждения –
рыданье.

конец ноября 1981