Больничные стены скрывают рыданья...

Больничные стены скрывают рыданья,
Которыми души людские полны.
У белых халатов им нет состраданья,
И стоны людские замолкнуть должны.

В слепых коридорах шатаются тени,
Гремят искалеченной горькой судьбой.
Поддавшись манку человеческой лени,
Они не смогли стать самими собой.

И с детства, в которое больно вернуться,
Они заучили набор серых фраз,
Но завтра уснут - никогда не проснутся,
Оставив лишь горстку сомнений для нас.

В холодное зданье со скомканной болью
Заботу приносят родные глаза.
И каждый справляется с заданной ролью...
А в мрачной церквушке горят образа.

Молитвы и ладан возносятся к небу,
Священник угрюмый спокоен и строг,
За каждую душу читает он требу,
А сам уж не чувствует собственных ног.

Уж канули в лету враги-атеисты,
И идол картавый забылся давно,
И вроде бы звёзды на небе лучисты,
Но рёбра сдавило и сердце больно.

Ему вспоминается хлебное поле
И отчего дома резное окно,
И дышится всласть на просторе и воле,
И солнце весеннее дарит тепло.

И матери старой шершавые руки
Он помнит и словно святыню хранит,
Родимой уж нет. Только дети да внуки
Ещё посещают заросший гранит.

Священник кадит, и пропитаны Богом
Взирают с икон непорочные лики.
Церковнославянским размеренным слогом
Играют на стенах лампадные блики.

За голой решёткой церковной ограды,
Где жизнь вековечная очень проста,
С наигранной святостью лживые взгляды
Глотают слюну, поедая Христа.

На форменных улицах царствует холод,
В глазах не найти ни участья, ни слёз,
Пустым равнодушием кормится город,
Слезу заедая вареньем из роз.

Скупая природа к всему безучастна,
И дела ей нет до страданий людских,
Холодная дева над миром всевластна,
Но только не властна над сердцем живых.