11. 09. 14

Когда самые лучшие слова уже сказаны,
все возможные трюки проделаны,
красивые уходы и повороты головы продемонстрированы,
остается только это –
«люблю».

Марта Кетро
«Улыбайся всегда, любовь моя»


Писать о любви осознанно. Это то, к чему я пришла за 5 лет и 2 месяца. Моя очередная стадия мироощущения и поведения, но не отношения к тебе. Последнее – вне твоих слов, вне твоих поступков, вне данной планеты. Оно неизменно и свято с первого дня.

Писать о любви осознанно. Писать о тебе. Тебе.

14-летняя девочка писала о тебе с придыханием, всеохватывающей и вездесущей нежностью, сладостью на устах. Строчила руками, пальцы которых были в любовном меду лета. И с искренней верой в то, что сердце внутри нее действительно похоже на эту разрекламированную красную задницу со стрелой поперек. В заднице была я, как оказалось чуть позже.

В 15 лет я еще пыталась отмахиваться от своих чувств, словно от роя ос. «Да скоро пройдет» (произносить непременно с улыбкой), «Валь, давай с кем-нибудь познакомимся», «Валь, а какое платье лучше надеть?», и вдруг «Валь, а ты его давно видела?». Потом Валя ему позвонила. Сердце замедлило ход. Через пару дней еще раз. И дала мне трубку. После этого разговора сердце отказалось идти дальше. До сих пор где-то там и стоит на автобусной остановке.

16-летняя я была полна надежды и веры, я сама была воплощением надежды и веры. Не хватало только любви. А лучше креста, на котором можно было бы распять мою слабовольную душу.

Моя внутренняя отличница и медалистка писала тебе без единой ошибки, с правильно расставленными знаками препинания и нужными смысловыми ударениями. А потом случилась зима. И эта самая девочка стала писать выкриками, плачем, рубцами, ожогами и непомерной болью, не думая о том, где поставить запятую. Январь был слишком зимним и холодным. А на мне было осеннее пальто и легкий клетчатый платок. Я выходила на первой попавшейся станции метро, шла в неизвестном направлении и останавливалась только тогда, когда губы становились мертвецки синими и холодными, а платок покрывался слоем снега и превращался в камень. Неделю я прогуливала школу, неделю я шла в никуда, неделю я шла к тебе. Хотя это одно и то же.

В 17 лет каждая встреча с тобой казалась последней, каждый вечер сулил закончиться концом света, и я жутко боялась написать что-то не так. Встречи можно было пересчитать по пальцам одной руки и писала я не тебе, а твоей бывшей девушке от тебя.
В 17 лет я была самой счастливой и самой тупой. Осознание последнего пришло ко мне не скоро.

18-летняя выпускница была уверена, что ты женишься. В 18 хотелось умереть, стихи были соответствующими. Все даты складывались в маленькие гробики, все вещи, в которых мы с тобой виделись «такого-то числа такого-то летнего месяца» прятались подальше в шкаф, я прощалась со всеми деревьями/камнями/домами, которые знали меня с самого детства и которые это детство и забрали. Когда уезжала, был жуткий ливень. Казалось, природа сама поставила точку. Я и уехала.

Держалась без единого сообщения полгода. Вплоть до твоего дня рождения.
(«... день твоего рождения я всегда справляла как праздник»
Стефан Цвейг «Письмо незнакомки»)
Держалась, да не выдержала.
А потом было мое девятнадцатое лето, твое двадцать восьмое и наше шестое.
Но о таком лете писать грешно. Такое лето только для нас должно быть. В памяти у нас. У меня, точнее.

В этом сентябре я пишу тебе только одно слово. Мысленно пишу и пускаю по воздуху в направлении юго-запада.
Остальное уже сказано лично, написано через 1200 километров, выпито в московских ночных заведениях и в клебаньском Подiлле, выплакано в самых разных позах и местах и прочие вы-... и ....-но.
Что я могу сказать тебе теперь? После этого лета. После стольких лет. Осознанно.
19-летняя я с душой 14-летней тоже мной может сказать тебе только одно глупое и дешевое слово после великого множества стихов и писем с красивыми и искренними фразами.
В 19 лет мне осталось лишь одно:
«Люблю»
.


11/09/14
ankaOZ©

Фото – Hossein Zare