К внутри жаберной клетке Москвы бьётся сердце

                *      *     *
К внутри жаберной клетке Москвы бьётся сердце страны
                с недоверием.
Ходит пламя пролётами с улицы,
заполняя субтитры от звёзд.
От семян ли далёких эпох с межпространственной пылью
                навеивает:
что какой-то из жизненных принципов
символ веры в дома недовёз.

В накопительной части не сбой, а проверенный метод
                вычерпывать,
и, желательно, глубже и медленней,
чтоб народ не успел завестись.
В отопительной — тот же расклад; а включивши сюда
                виночерпиев,
можно с гордостью вывести памятку:
что всех ждёт нас дожаберный Стикс.

Видно, древние знали в том толк, загрузив атмосферу
                признанием,
что семейные тяжбы — не лифчики,
чтоб сломать кому в ванной хребет.
В атмосфере давленья на власть, позвонками эпох
                перезваниваясь,
вижу ясно — что милые мальчики
не способны стране подхрипеть.

Статус кво ли нарушен в веках, становой ли надломлен
                от прения;
не раскосо ль выращивать ватников
на поимку степных королей?
В процедуре дословной игры важно слишком шальных
                отрепейнивать —
трепанируя узость мышления,
дать возможность в душе окрылеть.

Так строительство — мощный рычаг, где дороги площадками
                полнятся,
разветвляя дистанцию замыслов
плоскостопьем венозных равнин.
Где дорожную карту Земли — из огня не бросаться чтоб
                в полымя —
вместе с кварков потоками Космоса
я бы с нервной системой сравнил.

Информация греет мне бок, в тёмных зонах бозоны
                выхаживают,
пятизвездочным блочного логова,
чтоб не спрыгнул подобием тли.
Есть такая возможность теперь брать проценты притворного
                с каждого,
что с рожденья, откинутый в промысел,
лишь с плацентой, как тенью, делил.

Зря концерны, как улья, гудят, и отцы с мясорубками
                возятся.
Вдохновенье не знает источников,
полагаясь на память как бред.
Так, зависнув на вбитых руках, отражаешься в мантре,
                как в озере, —
на полмира раскинув отчаянье,
любишь боль как возможность храбреть.

Так в потоках эфирных веществ, наполняясь бездонною
                прелестью,
под танцующим взглядом созвездия
было б грустно совсем не грустить.
Пока в новой словесной нужде чёрным солнцем земля
                не запреется,
держишь жизнь свою Савлом-отшельником
под мясистой разлукой в горсти.

Время торга и время расти — расширяться и вториться
                в азбуках.
Галактической пылью затронутый,
не справляюсь забить себя в бит.
Как и в сфере вторичных услуг — только к Богу никто
                не запаздывает
и, к симметрии сердца прислушиваясь,
с сигареткой на кухне сидит.

Кафедральным собором сметён — так облупленным кафелем
                тычешься.
Негашёной славянскою письменностью
подступает к окошкам зима.
Губернатором, снятым с коня, ходит жесть, как прислуга
                за тысячами.
И пора б по закатному пламени
Ярославну с чужбин отзывать.