Красавино детство. Игра в кино

За свою длинную дошкольную жизнь я побывал в четырех детских садах. Сначала ясли на Бахрушина, когда жили на Павелецкой, потом пятидневка, когда мама целый год лежала в туберкулезной больнице. Сады номер три и номер четыре это уже когда переехали с Павелецкой в Марьино. Причем в оба эти сада приходилось добираться транспортом. В сады, которые близко к марьинской квартире, меня почему-то не водили. Один сад вообще находился у меня под окнами, мы с отцом туда как-то пришли… ну так же и ушли, причина сего так и осталась для меня загадкой.
Знаете, будь моя воля, я бы и вообще в сад этот не ходил. Вот у взрослых один из основных аргументов в пользу детского сада какой? Ребенок обязательно должен туда ходить, потому что это «социальная адаптация». Общение со сверстниками, совместные мероприятия, игры и прочая галиматья. Так вот, походы в каждый из четырех моих садов были для меня неизбежной неотвратимой пыткой, а моя социальная адаптация проходила мучительно, холодно и в итоге - безрезультатно. Ни детский сад, ни школа, ни прочие институты меня не «адаптировали», не искоренили во мне желания закрыться, избегнуть, спрятаться от окружающего мира и населяющих этот мир людей. Сколько себя помню, с самого детства у меня всегда одновременно был только один какой-нибудь друг или подруга, то есть я допускал внутрь себя только одного человека, с которым проводил время и откровенничал. Если друг по какой-то причине уходил из моей жизни, то я переживал уход болезненно и остро. Долго играл один, пока не появлялся другой друг. Нет, в одиночестве я чувствовал себя вполне уютно и комфортно, но все-таки синдром медвежонка Умки присутствовал всегда: мне нужен был кто-то, с кем я мог бы играть, гулять, делиться секретами, кого я мог бы слушать, ну короче друг. Как я сказал, уход друга был для меня трагедией, но, наверное, не меньшей трагедией было появление третьего лица. Часто у моего друга появлялся еще какой-нибудь товарищ, и тогда вся дружба наша рушилась. Нет, не ревность, просто три человека это уже компания, а компания – это чужой мир, и я не могу в нем жить. В компании нельзя делиться заветным, в компании нужно учитывать интересы разных участников, считаться с ними, подчинять или подчиняться, думать и выдумывать, словом, социально адаптироваться. Итак, когда зарождалась компания, я от нее отдалялся и опять оставался один. То есть в этом случае исчезал не друг, а исчезал – я.
Кстати, тут выше я, можно сказать, разобрал общую модель всей моей жизни. Да, я постепенно рос, но тенденция эта, с некоторыми погрешностями, в течение всей жизни моей – она сохранилась. Начиная с детского сада, рядом со мной одновременно был, как правило, только какой-то один близкий мне человек. Только один друг. Или никого. Несколько историй из этой модели я и хочу вам рассказать.
История первая. Кино.
В детском саду любил я играть в «кино». Игру эту придумал я сам. В детсадовской раздевалке людно было обычно только утром и вечером, днем же там никого, как правило, не было. Разумеется, я сразу влюбился в это помещение за его пустоту, и быстро в раздевалке обосновался. Среди шкафчиков и банкеток, прислушиваясь иногда к голосам воспитательниц и детей из соседнего, общего, зала (если позовут всех обедать или еще зачем-нибудь позовут). Пустынная раздевалка, я сразу понял, что здесь я буду жить, точнее, проводить все мое, остающееся от социальности, время. Но не будешь же целый день сидеть там без дела, правда? Есть пара игрушек, да, но все равно душа требует разнообразия. Было в раздевалке большое окно, в которое теоретически можно смотреть, только вот находилось оно довольно высоко, видно только небо, облака и верхушки деревьев. Вдоль стен – банкетки. Беру одну банкетку, придвигаю к окну, разуваюсь, влезаю, облокачиваюсь на подоконник – красота! Открывается довольно внушительный кусок улицы с нашей садовской игровой площадкой, углом забора, лиственным парком за забором… словом, целый потусторонний, заоконный мир – мой мир. Это и было «кино». Оконная рама превратилась в огромный экран, банкетка теперь – мое стоячее место в первом ряду, соседние места в зрительном зале заняли мои игрушки, которые я расставил и рассадил возле себя на подоконнике. И начался фильм. Самым ценным предметом на «киноэкране» была тропинка за территорией сада. Тропинка появлялась из-за «экрана», узкой глиняной змейкой проползала вдоль забора и таинственно исчезала в глубине парка. Ценность ее заключалась в том, что время от времени по улице проходил какой-нибудь человек, который тут же становился героем моего кино. Человек появлялся на границе экрана именно на этой тропинке, шел по ней, как по сюжетной линии моего фильма, и медленно исчезал в глубине парка. Людей было мало, ждать их зачастую приходилось долго, но я ждал, а иногда даже досматривал до возвращения их обратно из парка, чему я радовался больше всего. Шли дни, и почти всех моих киногероев я уже хорошо знал. Наверное даже лучше, чем детей из моей детсадовской группы. Знал, кто из них пройдет сейчас мимо меня, быстро ли он пройдет или медленно, во что будет одет, ждать ли мне сегодня его возвращения или тщетно. Каждому из них я уже придумал имя, характер, судьбу. С каждым из них мысленно здоровался и прощался до возвращения или до завтра… Иногда ко мне подходил кто-нибудь из детей и интересовался, что я делаю на подоконнике. Я охотно и обстоятельно рассказывал, как я играю в кино, и подошедший, заинтересовавшись, скидывал обувь и забирался на банкетку смотреть тоже. Но долго, конечно, никто не выдерживал. а теперь и вовсе меня (вместе с остальными детьми) зовут на обед, а значит – конец кино.
Но продолжение - будет.