***

*   *   *





А утро выльется. И меж лопаток
за воротник холодным протечет.
И ты поймешь, как ты безумно краток,
как призрачно прозрачен серый дождь.
Расправишь складки, скатерть и салфетки,
нальешь в ладонь простуду этих луж,
и вырвешься за рвань колючей сетки,
став памятью одной из прошлых душ.
Прижмешь ко лбу окно, зрачки лелея,
к дыханию прилепишься губой
И стянет грудь пространства портупея,
где так хотел ты быть самим собой.
"Иуды нет!" - воскликнешь. "Он повешен!"
И на подтяжках стрелок циферблат
растянется во время. И не сбрешет
единственный, кто не придёт назад.
Зашевелит как лапкой по-паучьи,
тебя подвесив в кокон, будто впрок
ещё один божественнейше сущий
прогулом обусловленный урок.
Придут. Досмотрят. По считают зубы.
Вдоль стенки кисти вывернут. Под бровь
польется жизнь. И заиграют трубы.
Как будто безответная любовь.
И ничего не будет невозможней,
чем вдруг вернуться искренним теплом
туда, где жизнь глядела осторожно
насквозь тебя за матовым стеклом.
Припомнишь плач и смех. Припомнишь имя.
И выберешь его. Одно из двух.
И станешь ждать светло и нестерпимо
любимый голос, найденный на слух.
Любимый взгляд. Как с голубиной почтой,
внезапный вкус и этот серый цвет,
который был чудеснее наощупь,
чем даже жизнь, и белый этот свет.
А в голове то место не исполнить
никем другим: ни новым, ни собой...
Ни пустотой. Останется лишь помнить
того, кто не остался здесь с тобой.






вс