История для дочурки о том как устроен мир

 В том мире я почти такой же как здесь.
Ну, может чуть гуще и светлее волосы да борода,
и на вид всегда не более тридцати.
Хотя каждый сон всегда немного меняет разрез глаз да узор на рубахе.
В том мире стелется бесконечная дорога,
проходя то меж вековых сосен,
то меж гигантских дубов,
пролегая через степи и по пустыням,
мимо древних руин,
проводя то поднебесными перевалами
меж заоблачных снежных вершин,
то у ласкового и теплого,
то у громогласно ревущего,
бьющего о скалы и заливающего путь ледяными брызгами
морей.
Случается,
на великих заснеженных холмах
и по льду,
простирающемуся, кажется, до самого горизонта,
едва заметный наст переметаемый позёмкой
отмечает направление,
неожиданно выводя на каменистую тропинку,
выбегающую на усыпанные цветами альпийские луга.
В том мире со мной всегда только двое -
Дракон и черный Волк.
И хоть испокон не видел там никого,
кроме извечных спутников,
в моей котомке кроме кресала, трубки и маленького чайника,
всегда две пиалы
в готовности встретить гостя.
Волк чая не любит,
а Дракон пьет из своей.
Или своих.
Я не знаю,
то ли у него где-то пещера, уставленная чайными сервизами,
а то и целый город искусных мастеров
беспрестанно творящих новые шедевры,
но пиала или чашка
у Дракона всякий раз донельзя вычурная,
то увитая переливающимися эмалевыми змеями,
то инкрустированная драгоценными камнями
или порхающими перламутровыми бабочками.
Хотя, скорее всего, она одна и та же,
только всякий раз разная,
просто потому, что сам он большой выдумщик
и великий мастер иллюзий.
Мой милый Дракон,
мудрец, поэт и сказочник.
Правда, не зная его хорошо,
с первого взгляда этого не скажешь.
Все из-за этого большого розового носа
и розовых же, чуть припухших губ,
всегда изогнутых в легкой
насмешливой улыбке,
и почти всегда лукаво сощуренных глаз,
вкупе рисующих чуть глуповатый простецкий образ.
Но на деле способен он
проникнуть в самое естество
и творить новые миры.
Всегда наготове новое.
И фантазиям своим и задумкам
улыбается мой милый Дракон.
Бывает, вечерами мы собираемся вместе
у небольшого огня,
и Дракон устраивает представление.
Он рисует для нас красавиц, и замки
волшебников, и говорящих зверей,
фейерверки и усыпанные самоцветами сокровищницы,
волшебные цветы и звездные всполохи.
И сидя с ним в такие вечера,
уж вовсе невозможно отделить фантазии его
от воспоминаний моих,
вернее, наших.
Иногда он поет.
Тогда Волк начинает подпевать,
то устремляя к звездам свой голос,
то обволакивая,
с хрипотцой,
с треском горящих сучьев,
и тогда песня
становится Жизнью.
Ведь Волк единственный из нас
способен ликовать
и чувствовать боль.
Я вижу Волка нечасто.
Он носится
по окрестностям,
уходя от дороги на многие лиги,
и приходит лишь по вечерам,
перед сном.
Было как-то,
он подлетел к огню с изодранным кровоточащим боком.
С ревом,
с безумными глазами полными страдания,
он выскочил из леса и, словно не узнав,
вцепился клыками мне в предплечье.
Но в том мире
я не чувствую боли.
Так и оставив руку в сомкнутой пасти,
я долго баюкал его у огня
и гладил густую черную шерсть,
пока не затянулись раны.
Дракон был грустен
и что-то
слышно едва
наигрывал на лютне.
Но спустилась ночь.
Мы уснули,
и нам приснился новый мир.
Мы всегда засыпаем там вместе,
потому что в мире сна
живем в одном теле.
Эти сны очень важны,
ведь только здесь
мы встречаем друзей и любимых,
только здесь меняются наши
спутники.
Я видел людей,
что держали своего Волка на поводке,
и тот превращался в цепного пса,
огрызающегося на всякого прохожего,
и тех, что иной несвободой
выжигали дух леса и воли
и оставались с комнатной истеричной собачонкой.
Я встречал тех,
что невниманием своим,
заботами о ничтожном,
превратили своего Дракона
в жалкого безголосого червя,
мечтателя о гнилых яблоках.
Да, этот сон закончится,
как закончились тысячи бывших прежде,
но так важно мне
красоту и волю
дать спутникам своим.