Акробаты некроманты разбиваются вдребезги

Акробаты некроманты разбиваются вдребезги о
Оскаленное львино луны слепое лицо
И осыпаются из ран зеркал фиолетовыми ромбами
На свинцовые застёжки переплёта детского гроба –
И ребёнок в гробу открывает глаза невыносимые,
И на лбу его ночь выжигает капли тайного имени –
Чёрный росчерк судьбы, что не смыть, не стереть, не замазать –
Открывает глаза в черноту и в огонь черноглазый –
И по белой щеке пробегают поцелуи серой ртути –
Этот ребёнок больше ребёнком не будет –
Этот ребёнок прошёл по лестнице в низины,
Где горят из озёр подземных глаза невыносимые –
Такие же, как из его глазниц распустились
Обжигающими лезвиями сожжённых и оживших лилий –
И смотрят на мир, который теперь не такой совершенно
Как говорили родители и священник –
И кто-то в чёрном пальто и со шляпой низко надвинутой –
Коротко бросив – зови меня господином –
Берёт его за руку и вырывает из коробки
Гроба, и из глаз его выходят то ли серые волки –
То ли звери, которых язык человека не касался –
Господин аккуратно красит ему губы красным –
Подносит зеркало – а в зеркале чёрная пустыня –
И он спрашивает хрипло – как теперь моё имя?
А имени нет – или ещё не придумано –
Отвечает господин – а теперь займёмся костюмами –
И наряжает того, кто когда-то был ребёнком
В бархатный костюм – а на голову ему треуголку
Нахлобучивает резко – и не церемонясь, тащит,
За руку ледяную – из кладбищенской чащи –
А ангелы на надгробьях – облуплены, отбиты
Носы у них – и заупокойные молитвы
Бормочут себе под обломки носов ангелы-уродцы –
И господин, показывая на них, смеётся –
И ребёнок слушает смех его – орган и скрежет –
В церкви, где чёрную мессу служили прежде –
А потом заколотили двери и окна разбили –
И церковь заросла пагубой отравленных лилий,
И падала алая роса на моховые плиты,
И шептали пауки в углах греховные молитвы –
Эту церковь ребёнок видел во сне посмертном –
Там он лежал, пока пламя чёрного цвета
Не охватило его тело, как восковую куклу,
Вырываясь вороньей стаей из-под чёрного купола –
И он в гробу стал кем-то иным, инаковым,
И ладони его расцвели змеиными знаками,
И зашелестело время над ним, осыпая
Пепел – и зорко смотрела луна слепая –
Всевидящая, ледяная, скальпельно-жестокая,
И резала его кровоточащие взгляды и локоны,
И меняла его, и лепила по лекалам собственным –
И сдирала наносное со скелетного кукольного остова –
А потом был гроб, и некромантические пассы –
И господин, нарядивший его в красное –
И парик на голове – точно память о чём-то неизбежном –
Об этой церкви, где когда-то прежде –
Может быть, и он когда-то на чёрной мессе –
Стоял в кругу – и потому воскрес он
В этом гробу, раскрывая глаза-пустыни
И ища разрисованным ртом своё истинное имя –
И господин ведёт его за руку твердеющую –
И ночь щетинится вороньими клювами и перьями –
И бьются под кожей тока сиреневого реки –
И впереди встаёт та самая церковь.