Непутёвый

      День сегодняшний не задался с самого утра. Осеннее небо сыпало мелким моросящим дождём, таким, что вроде бы и зонт доставать стыдно из-за его несущественности, и всё же  способным изрядно попортить настроение ранним утренним пешеходам. Такой дождь почти не мочил одежду…, он проникал сразу в душу.

      Витька шёл, зябко вжавшись в воротник пальто и глубоко натянув старую фетровую шляпу.  Витька…  В свои почти шестьдесят он продолжал оставаться для всех просто Витькой, непутёвым.  Конечно, у него было отчество, как и у всех – в графе «отец» свидетельства о рождении значился некий Соколов Альберт Алексеевич.  Но Витька не видел его никогда и подозревал, что его мать просто придумала это звучное имя, дав его несуществующему отцу. Отцу, бывшему в её рассказах то лётчиком-испытателем, то засекреченным военным, героем, который должен был стать для Витьки образцом для подражания. Но не стал…

      Непутёвым мать нарекла его ещё  детстве, шумно ругая Витьку за проказы  и плохую учёбу.  Непутёвым звали его и во дворе, и в школе, и даже в армии, где тот умудрялся попасть во все возможные неприятности.

      Вся его жизнь была сплетена из череды глупых поступков: детское хулиганство, приведшее в плохую компанию; плохая компания, приведшая к приводу в милицию; потом  ранний срок. Может и к лучшему, что мать его умерла слишком рано для того, чтобы узнать, что Витька, выйдя на свободу,  так и не женился, не нашёл себе применения, а вскоре загремел и на второй свой срок.  Только в этот раз уходил он из Советского Союза, а вернулся совершенно в другую страну. И потерялся совсем, так и не привыкнув к новым  правилам, законам, людям. Так и жил один, перебиваясь временными работами, избегая всего нового, попивая вечерами и одиноко донашивая свою жизнь, словно свою ту самую фетровую шляпу.

      Люди, знающие Витьку, относились к нему с жалостью, со снисхождением.  Мужики во дворе здоровались за руку, даже звали порой помочь в гараж, хотя знали, что помощи от Витьки мало, больше суеты.   Бабы  журили его  по-доброму, но всё равно давали иногда на шкалик «горькой», когда тот просил, заискивая как безобидный ребёнок.

      Все они  были состоявшимися людьми: начальниками, профессорами, кто-то даже имел свой бизнес. И окружающие обращались к ним  по имени и отчеству. Их жизни были похожи на снежинки – вычурные, изящные, каждая со своим неповторимым рисунком. Жизнь же Витьки было простой и незамысловатой, как капля воды. И Витька никак  не мог понять, в какой момент времени его снежинка растаяла.

      Нет,  он не был плохим, злым.  Он был похож на большого щенка дворняги – доброго, бесшабашного, радостно прыгающего  на любого, проявившего к нему внимание, но неизменно оставляющего отпечатки грязных лап на одежде.  Он просто не умел жить правильно. И не знал, ради чего стоит жить.  Возможно, просто потому, что никто не рассказал, как это делать, не встретился ему в жизни человек, указавший тот самый путь. Путь, ведущий к цели. 

      Вот и сейчас он бесцельно шёл, обходя скопившиеся за ночь лужи, и придумывая себе  занятие на сегодняшний день. Надо бы съездить к матери на могилу, наверняка вся уже заросла, давно он там не был.

      Обочина, размокшая от дождя,  была грязной и скользкой, и  Витька пошел  по краю дороги.  Сбоку притормозила со свистом новенькая иномарка, опустилось тонированное стекло:

 - Дед, те чё тротуаров мало?  Раскатают ведь, непутёвый!

      Витька усмехнулся.  Он не обижался, нет,  просто был удивлён, насколько сильно приросло к нему это прозвище, что даже незнакомым людям оно заметно.  Может это слово написано на нём, просто он его не видит?

      Витька поднял голову. Впереди него по той же дороге шла девчонка, совсем молоденькая, принадлежащая к современному поколению, так не понятному ему. Она беззаботно виляла задом, обходя углубления на асфальте, заполненные водой.  На голове надеты наушники, большие, словно у пилота самолёта. Наверняка слушает музыку без слов, без смысла, заполненную только электронными ударами, скрипами, визгами.  Именно такую слушает сосед Витьки – студент за стенкой. Витька не понимал такой музыки.

      За спиной он услышал визг шин по мокрому асфальту, обернулся.  Грязный КАМаз-мусоровоз крутило по мокрой дороге. Колёса заблокировались,  и его тащило прямо на Витьку.  Витька уже готов был отпрыгнуть в сторону, но почему-то посмотрел вперёд. Девчонка продолжала беззаботно шагать по дороге, не слыша из-за музыки ничего, что происходит вокруг.

      У Витьки было лишь несколько секунд, хвативших ему для того, чтобы в три прыжка приблизиться к ней и оттолкнуть на обочину.  Но их не хватило, чтобы отскочить самому.
 
      Острая неестественная боль обожгла спину и затылок.  В голове что-то треснуло.

      Капли дождя становились крупнее. Дождь расходился. Но Витька уже не чувствовал его.  Не чувствовал он и боли, так же как и не слышал девичьего визга сбоку, а потом её поспешных сбивчивых объяснений подошедшим зевакам о том, что какой-то странный дядька только что вытолкнул её из-под машины.  Но самое обидное, что не услышал Витька, как кто-то доставший из кармана его паспорт произнёс его имя  - Соколов Виктор Альбертович... С отчеством...Первый раз...

      В туманном его сознании лишь мелькнула искоркой последняя в его жизни мысль: «Ради чего он жил?» Он этого так и не понял. Непутёвый…