Цинтия Хэвен. Конквест, легенда Стэнфорда
ЦИНТИЯ ХЭВЕН
РОБЕРТ КОНКВЕСТ, СТЭНФОРДСКАЯ ЛЕГЕНДА: НОВЫЕ КНИГИ 93-ЛЕТНЕГО ИСТОРИКА И ПОЭТА.
Конквест многогранен и противоречив. Его называли «комическим поэтом большого таланта» и «любовным лириком значительного масштаба». Однако известен он прежде всего как один из первых изобличителей ужасов сталинского коммунизма.
Роберт Конквест опубликовал седьмую книгу стихотворений в прошлом году и книгу лимериков в этом. Он завершил свою двухсотстрочную поэму-саммери и продолжает работу над мемуарами.
Сьюзен Сонтаг посетила Стэнфорд в 1990 году.
«Вы мой герой!» - воскликнула она, обнимая престарелого поэта и прославленного историка. Несколько лет назад она назвала коммунизм «фашизмом с человеческим лицом», и книга «Большой террор, история сталинских чисток» явилась для нее как политика настоящим потрясением.
«Там все правда, есть свидетели!» - повторял 93-летний писатель в разговоре за чашкой чая. Его жена подтверждающе улыбалась.
Роберт Конквест, старейший научный сотрудник Гуверовского института, передвигается по дому с осторожностью и говорит так тихо, что не всегда можно расслышать сказанное, но в своем творчестве он продолжает находить все новые и новые направления. В прошлом году он опубликовал седьмую книгу стихотворений, а в этом вышла в свет книжка лимериков. Он завершил свою двухсотстрочную «поэму-итог» и работает над мемуарами.
Сонтаг не единственная, кто испытал его влияние. В книге воспоминаний «Хитч-22» Роберт Хитченз характеризует Конквеста (он посещал его в Стэнфорде в 1979 году) как «выдающегося поэта и крупнейшего историка». Пол Джонсон идет еще дальше, полагая, что Конквест – самый значительный современный историк.
Да, Конквест – фигура противоречивая. После выхода книги «Большой террор» он стал совестью эпохи, сокрушив сталинизм, еще остававшийся модным в среде новых левых на Западе. Он серьезный историк. Между тем его лимерики зачастую скабрезны, даже непристойны. Молодым поэтам он дает необычный совет: «Пишите под псевдонимом и выдавайте свои тексты за перевод с португальского».
Получается, что как поэт он не серьезен? Надо подумать. Он только что завершил работу над поэмой, которую можно отнести к его лучшим произведениям. Вот как начинается эта двухсотстрочная «рефлексива»:
Когда тебе под девяносто,
Что память? Фрагментарность просто:
Вот, серый твой поисковик,
Полупроснувшись, мозг приник
Сцеплением к тому, что ты
Читал, любил, твои мечты,
Твои утраты — в этой мере
Твой Мир, твой Век на биосфере —
Морщинки лишь, да и она
В континууме не видна. 1)
Стихотворение вбирает в себя историю пещеры Ласко, пристальные наблюдения за ухудшением здоровья по мере старения, исследование "темной материи" секса и любви .
«Мне думается, никто так верно не описал процесс старения, как он в этой вещи», - сказал Р.Гуинн, его товарищ и близкий ему поэт.
«Как поэт, - продолжил Гуинн, - Боб остроумен, чрезвычайно лиричен и весьма рефлективен. Читаю его и думаю, что не так часто в написанном обнаруживается ум, причем так, что хочется поразмышлять над особенностями этого ума». Поистине десятки световых лет отделяют эту еще не опубликованную небольшую поэму от его лимериков с их броскими и не всегда удачными рифмами».
Однако Конквест относится к своим лимерикам серьезно. Вот что он пишет в книге, изданной под аллонимом («Сад Эрзиса. Лимерики Джеффа Чосера»): «Под защитой апологетики тексты, лишенные смысла и структуры, проходят сегодня по рангу поэзии, но лимерик остается выражением таланта и здравого смысла. Лимерик – это в своем роде маленький моноконцерт».
Гвинн не сомневается, что все эти миниатюры сочинил Конквест, но сам Конквест утверждает, что его лимерики идут вперемешку с экспромтами его друзей, в том числе Кингсли Эмиса и Филипа Ларкина. Он даже говорит, что сейчас не вспомнил бы точно, какие именно писал он. Во всяком случает он редактор, издатель и основной автор.
Некто, признавая его главную заслугу в написании исторических работ, утверждал, что он еще и «джентльмен от поэзии». Конквест шутит: «Ну, лимерики – не слишком джентльменский жанр. Либо специфически джентльменский».
Но уж точно его стихотворение «Наихудшее», помещенное в недавно вышедшем сборнике «Ультиматумы», принадлежит Конквесту, там есть такая строфа:
Всем вовлекающим меня
В борьбу за деньги, славу, власть,
Скажу: «Вся эта суетня…
Хотел я на неё накласть!» 2)
Рассерженный старец? Ничего подобного! Дэвид Джеззи, пишущий в «Йельском обозрении», замечает, что хотя у Конквеста много «шипов и нашатыря», все же он не только комический поэт гражданского толка, но и автор любовной лирики значительной силы ".
Хитченс, говоря об "убийственно сухой и беспощадной» литературной манере Конквеста, также пишет, что "из всех голосов, поднятых против идеологической тирании, его голос был самым мягким". Называя Конквеста в числе особенно любимых поэтов, Хитченс называет его не только «королем лимерика», но и «драконом – истребителем сталиноидов».
Дело даже не в апологетах Сталина. «Большой террор» - не полемический трактат. Читаемая как триллер, книга Конквеста содержит подробный перечень санкционированных Сталиным убийств, арестов, пыток, подлогов, вынужденных признаний, показательных процессов, казней и тюремных заключений, унесших миллионы жизней. Это особенно впечатляет потому, что Конквесту, писавшему книгу в качестве «фрилансера», приходилось полагаться в основном на то, что принято считать "неофициальным материалом".
«История, разумеется, не наука», - любил повторять Конквест. Рассматривая и отвергая официальную информацию, он должен был выяснить, что опущено, и сосредоточиться на свидетельствах очевидцев, которые противоречили "сомнительным сведениям, напечатанным на красивой бумаге".
«Большой террор» мгновенно стал классикой современной истории, и за ним последовали другие работы, в том числе «Жатва скорби: советская коллективизация и голодомор» (1986) и перевод – по просьбе автора - поэмы Солженицына «Прусске ночи».
В предисловии к книге материалов, посвященных сорокалетию издания «Большого террора», Конквест писал: "Странно звучит утверждение, что «в интересах объективности» суждения писателей о сталинизме не должны быть предвзятыми. Игнорировать факты, стушевывать – это значит вводить читателя в заблуждение. Позвольте мне в заключение привести сказанное Патриком Генри в 1775 году: "Я не знаю иного способа судить о будущем, кроме указания на прошлое".
"Его книги решительным образом повлияли на дебаты о Советском Союзе и на Западе, и на Востоке. На Западе люди всегда имели доступ к информации о коммунизме, но не всегда были готовы поверить в это," - говорил Радослав Сикорский, министр иностранных дел Польши на церемонии награждения Конквеста орденом «За заслуги» в прошлом году (Конквест также был награжден медалью президента США «Свобода» в 2005 году).
"Мы жаждали подтверждения тому, что Запад знал о происходившем по ту сторону железного занавеса, - продолжил Сикорский, - и книги Роберта Конквеста дали нам таковое подтверждение. Они, эти книги, являют собой послание солидарности с угнетенными и дают нам надежду, что истина восторжествует".
Конквест не сразу стал таким, каким мы его знаем. Уроженец Великобритании, он, учась в Оксфорде, был членом Коммунистической партии в 1937-1938 гг.
"Его всегда притягивали крайности", - говорил в интервью «Guardian» британский политик-лейборист Денис Хили в 2003 году.
А тот же Хитченс писал в «Wall Street Journal»: "Несколько лет назад он сказал мне, что старые различия между левыми и правыми теперь ему стали безразличны, - и мягко добавил, что протест у него вызывают лишь дураки и негодяи всех видов".
Поэт, лауреат Нобелевской премии Чеслав Милош, выступая в 1992 году, назвал Конквеста «примером того, каким должен быть поэт". Милош вспомнил время, когда говорить правду о коммунизме стеснялись в интеллектуальном сообществе Запада. Даже Сонтаг досталось за то, что слишком поздно произошло ее обращение – через десять с половиной лет после выхода книги Конквеста.
Роберт Конквест вышел на пенсию в 90. Это не означает, что он оставил работу. Он работает над воспоминаниями и имеет в своем распоряжении "гораздо больше материала, чем может вместить в книгу», хотя он никогда не делал никаких записей.
Он по-прежнему научный сотрудник. И Лидди, его четвертая жена, на которой он женился в 1979 году, перепечатывает и редактирует все его книги, статьи, интервью. На вопрос о том, по-прежнему ли хороша лингвистическая память Роберта, Лидди отвечает, что его болгарский язык великолепен, и французский у него тоже превосходный, хотя он и скромного мнения о своем французском.
Читая письмо от младшего друга и уловив в нем прощальные интонации, Роберт спрашивает: «Не заболел ли он?»
Лидди приходится напомнить: «Бобби, ведь тебе девяносто».
Но Бобби не хочет думать о возрасте. Только что закончена двухсотстрочная поэма, а теперь надо возвращаться к прозе, наверстывать упущенное.
1) Перевод Яна Пробштейна
2) Перевод Марка Полыковского
(Перевод мой - А.Ш.)
Свидетельство о публикации №115101805773