Подстр. перевод Всадница, гарцевавшая на скале

(ПОДСТРОЧНЫЙ ПЕРЕВОД С ЛЕЗГИНСКОГО)



ДЕВА, ГАРЦЕВАВШАЯ НА СКАЛЕ
(Быль, превратившаяся в легенду)

«Эбял-Били, Дюгма-Били,
Исиров рати, сарматов рати…
Хаджи-Кул раба привел,
А Мусафа – Бар-хатун…»
(Из детской считалочки)


1. НА СВЯЩЕННЫХ ЗЕМЛЯХ ЛЕЗГИН…

На земли священные лезгин
Обрушивалось врагов немало.
Их боями встречали:
То нас они одолевали,
То мы их бивали
Мечами с победным гиком.

На баб и мужиков не разделяя,
Все поднимались защищать очаг.
Пред врагом воедино сливаясь,
Честь свою и волю выходили отстоять.
Вставал народ на битву –
Сплачивались лезгинские народы.
Каждый по сотне врагов косил,
Враг находил здесь свою погибель.

Коль перечислить всех мастей,
Есть и те, о коих не слыхали,
Не хватит и пальцев на руках...
И камня могильного не удостоившиеся,
Продолжение роду не давшие,
Пылью этой земли ставшие…

О пришедших с севера –
С искипов (скифов) счёт начнем.
Кого бивали мы, кто нас бивал,
Кто они были? – спросим.
За кимерами (киммерийцами) вслед, им мстя,
Искипы (скифы) шли, гибель им неся.

А кочевники сарматы –
(Лишь в истории осталось имя!)
А аланы и маскуты?
А гунны-хунзы мерзкие,
Страну создавшие в горах?
Гори;са (Григ;риса) убийцы-палачи,
Нёсшего им свет креста…

Затем следом – хазары,
Раздувая аппетиты, ворвались.
Всё под небесами на земле
Этими пришлыми заполонило.
Святые земли собой замарали,
Словно счастье наше сглазили.

(Помедлим немного счёт вести
Хлынувшим ордам с севера.
Пока не позабыл, кто с юга приходил:
Прибывали с юга и римляне,
И греки из Византии.
В сражениях албаны их
Принуждали к бегству.
Но наибольшие страдания
Приносили арабы нам.
Разрушили княжества албанские,
Разделили народы эти кочевники.
Албан тяжкие страдания,
Причинённые арабами,
Пугали соседних народов…
Что ускорило их подчинение,
За что получили свои титулы
Майсумов и усмиев,
Шавкалов, нусалов, газиев…
Ах, кости наших праотцов
Призывают к отмщению!

Вернёмся к врагам из севера,
Чужаков этих продолжим счёт:
…затем огузы – тюрки степей
В наши пределы устремились.
Их отарам и сворам псов
Пришлось по душе наш изобильный край.
Тюрки повсюду расплодились,
Наше лето в слякотную осень превратилось...

Две сотни лет минуло незаметно,
Мало ли это, много ли,
Затем появились у нас в краю
Монголо-татары лютые.
С волосами, как с конопли волокнами,
С глазами, что бритвой прорезаны,
Ох, были к людям жестоки как!
Начала гореть земля факелом,
Огонь не знал препятствия.
Сколько земель прошли они,
Откуда и куда пришли
Тамерлана наследники –
С севера до Индии.

А после случались разные
Войны большие и малые.
То тюрки появлялись опять,
То вновь персы являлись …
На каждой семье оставались их тамги (следы бедствий),
Сироты – в каждом доме…
Такие были времена.
Совместно смерть и возрождение,
Но всё вперёд бежала жизнь.
А враги, не давая отдыха,
Наводняли вновь страну.

2. ЕЖЕЛИ ШАХ СОВСЕМ ДУРАК…

Тут, хоть сказ не завершается,
Оставим в покое недолго счёт.
Память всё хранит пока,
Легенду вам я расскажу,
Историю с вами разделю,
Пока в языке она жива.

Палачи шаха Надира
Стотысячной ордой к нам явились.
О Надир-шахе слава в зените
Была. Он непрерывно
Победы громкие стяжал.
«Всем народам земли
Я царь! – говорил он, –
Пришел я вас завоевать,
Называвшие себя орлами,
В рабов я вас превращу!»

Опять грабителями алчными,
Воронами и стервятниками
Наполнились земли лезгин…
Опять мечты (о мирной жизни) растаяли.
Со злобными намерениями
Полчища шаха ворвались в страну.
С беспощадными боями
Земли наши топчет враг.
На своем пути уничтожая народы,
Сёла, нивы, леса сжигая…
Повсюду раздолье для ворон.

Лезгины – братские народы
Как один на клич отозвались.
Со всех лезгинских земель и гор
Как весенние паводки лились,
И «щедро» встретили врага
Всей мощью братских мечей.

От эпохи к эпохе непрерывно
Сколько же вести сражения!
Сколько же от века к веку
«Выходи очаг спасать!» – кричать?!
Детям повзрослеть времени
Проклятые войны не дают.
Женщинам сыновей рожать
Возможности не дают.
От эпохи к эпохе без конца
Сколько же вести сражения!
Сколько же от века к веку
«Выходи очаг спасать!» – кричать?!
Что нуждаемся мы в молодых,
Пусть не узнает лютый враг.

Вестники с вестями скоро
В харрапы* сёл скачут:
«Мужики и бабы с мечами
Выходите на бой с врагом!»
Кто жив остался, иди повсюду
И этот голос пронеси:
Мужики и бабы, стар и млад
Встречайте врага мечом!»

И в горах, и в долинах
За свободу насмерть идут бои.
На глазах у матерей
Давно слёзы не высыхают.
Погибает молодежь,
Погибают старики.
Мечи ломаются, сверкая…
Женщины и мужчины наравне
Неотступны и смелы в бою.
Малышей и стариков без разбору
Уничтожает жестокий враг.
И горы, сомкнувшись грядой,
На подвиги сынов гордо взирают.

От груди матерей отрывая,
Враги забирают малышей –
Наше будущее, нашу надежду
Бросают на ток под копыта коней:
«И дышать вам мы не дадим!» –
Бездушные смеются над нами.
Копыта бешеных коней
В кровавое месиво детей превращают…
О, как на зрелище это смотреть,
На детей, брошенных под пресс!
Улетают чистые души…
В злобном гневе горят сердца!

Но не покоряются орлы,
Но горы – не широкие мосты!
Хоть одеревенели руки от мечей,
Что держат денно и нощно...
Бесстрашны воины-лезгины –
С мечтой о победе не устанут.
Сколько веков и эпох
Защищали долины, горы.
Всех врагов на земле албанской
Уничтожали во все времена.

В удивлении иранцы,
Им никак одно не понять –
Этих албан – этих лезгин
Никогда не удавалось покорять.
Дикая храбрость этих орлов
Откуда? Персам не понять.
Чтобы покорялись орлы? – враньё!
Этому и в сказках не бывать!

Вражьих полчищ, как муравьев,
Не сосчитать было. Но тает день за днём.
Устремляются вглубь орлы,
Вонзаются как острые стрелы
В сердца непрошенных гостей.
Персы от страха уже дрожат,
Пустыми устрашая речами:
«Уничтожим мы вас как мух!»

3. ДЕВА, ГАРЦЕВАВШАЯ НА СКАЛЕ.

У одной молодой девицы
Родные в боях все погибли –
Семеро братьев и любимый…
«Ах, братья… Ах, суженый,
И меня за собой позовите!
Что мне делать без вас?
Мне на земле теперь жить зачем?
Была я счастливой сестрой.
Была я счастливой невестой…
Теперь в трауре страдаю я,
Глаза красные от слёз…
Но сердце отмщением горит!
Нет, не буду скитаться по полям,
Отныне другая у меня цель:
Любимые мои, я отомщу врагу
За окровавленную землю и за вас!»

Женское платье она сменила
На доспехи младшего брата.
Меч взяла старшего брата,
И любимого панцирь – щит.
И подумалось ей вдруг:
«Почему же я юношей не родилась?»

От любимых ещё оставались
Два скакуна – два пламени на ветру.
Один – как снег белый – тот «шив»,
Другой – чёрный как ночь – тот «сич»,
Что с порывом ветра состязались.
Слава о конях давно шла,
Но никто не мог на них скакать.
И сич, и шив словно необъезженные были,
Никому не давали себя оседлать.
Только лишь девочку Хелин
Шив и сич к себе подпускали.
Хелин с раннего детства
Была знакома с норовом коней.
Как наследие щедрой природы,
Чудным голосом она владела,
Знала песен много, голосам разным подражала.
Рано от кукол отошла…
Своим красивым голосом
Скакунов она звала.
И они на её голос
В тот же миг издалёка возвращались.

Всему с детства братья её учили,
Она скакала, с ветром состязаясь.
И с оружием девушка была знакома,
Знал тысячи уловок (приемов).
Могла быстро прятаться, на ровной земле,
Незаметно за зверем следить на охоте.
Меняла свой вид так,
Что и знакомые не могли узнавать.

На мечах умела она рубиться,
Как опытный воин многих войн.
Ниже травы к земле прижималась,
Что и зоркий глаз не мог бы различить.
Мало кто из лука мог так метко стрелять...
Не зря она носила имя «Стрела»*.
Ею гордились братья,
Ею гордилась вся родня,
Поясом дорогим обтянута,
Медальоном с камнями украшена грудь.
Среди девиц слыла мастерицей –
Ткала сумахи и ковры.
Все женихи лишь о ней мечтали...

«Теперь и братьев нет,
И родные все убиты…
И любимый этот мир оставил,
Белую черешню не отведав…
Навсегда меня оставил.
Ах, душа молодая сжимается от боли…
Более нет места трауру, унынию:
Оттачивай свою месть!»

Ночью скакала она на сиче,
Вражьей стаи разрывая как нить.
Днём скакала она на шиве,
Изматывая преследующих её.
Не давала врагу передышку,
Вызволяя из плена людей и угнанный скот.

С душой, страхом объятой,
Иранцы тихо блуждали,
Потеряв покой и сон.
Только с факелами ходили
Сипахи* по пустым сёлам.
Дева пустые головы ловила,
Бросая аркан на шею.

Надиршах, по привычке давней,
Разные игрища любил.
Иначе как в стороне чужой
Себя чем-нибудь занимать?

Глашатай голосом писклявым,
К губам ладони приложив,
На всё село громко прокричал:
«Кто еще живой! Выходите,
Трусливые рабы и подонки!
Все валите на майдан!
Будет бороться пехлеван* Бей-Батир!
Кто с ним состязаться захочет,
Кто его в борьбе одолеет,
Его желание исполнит Надир-шах!
А если нет у вас пехлевана,
То уплатите харадж!»*

Кто жив остался, вышел на майдан.
И Надир-шах в бодром настроении.
А Батир, весь обмазанный маслом,
Стоит как глыба, противника устрашая.

Вновь глашатай писклявый прокричал,
Над губами, ладони приложив:
«Если выиграет Батир,
Куш поставит всё село!
А если кто Батира одолеет,
Победителю и слава, и честь –
Его сам Надир-шах щедро наградит!»

Раз родиться, раз умирать!
Кто выйдет на поле брани?
Кто с супостатом сразиться,
Кто ответит гостью злому?
Пусть смерть пошлёт ему Аллах!
Неужели никого не осталось,
Ни героя, ни старика, ни балагура..?
Бальзамом для чести победа стала…
Но вот вышел на широкий майдан
Стройный малый и шагнул вперёд.
Будто свет зрения в глаза вернулся!
Надежда вернулась в сердца!
Батир на юношу напал,
С тыквенной головой на плечах.

Яростно бросается на борца,
Но юноша с глаз тут же исчезает.
Словно споткнувшийся лошак,
Каждый раз оземь падает Батир,
Носом землю пропахивая.
Злее дэва* он встаёт,
Желая юнца задушить.
Но, странно, куда исчезает он!
Не джин ли он невидимый?
И вот опять он исчез юнец,
Проскочил как ветер между ног.
Не удержав разбега своего,
Рухнул на землю опять Батир.
К жирное, замасленное тело,
Окутано пылью, измазано грязью,
На самого чёрта Батир похож.
И шаху совестно на него глядеть.

И тут нежданно со спины
Прыгнул на Батира юнец,
И так цепко шею обхватил,
Будто лошака он оседлал.
Горло крепко малец сжал,
Измотанный без чувств упал Батыр,
О землю бился, сколько мог,
На земле крутился как юла,
Но не смог сбросить он юнца,
Разве малец отпустит шею?!
Батир бездвижен, весь обмяк,
Тогда его шею освободив,
Юнец встал. А у его ног
Батир, как зверь, в бешенстве вопил.

«Победил!» – ликовал народ,
О радости вспомнив хоть на миг.
В душе негодует Надир-шах:
«Слезами вам радость возвращу!»
Но слово шаха свято ведь,
Перед народом сулена награда.
«Не будет пощады от меня!
Этот позор я вам припомню!
Опять головы слетят с ваших плеч,
И остатки пищи уничтожу,
Унижу вас палкой и плетью!
Увидим мы! Увидим скоро,
Кто с чем останется, увидим!»

Мысли шаха писклявый прервал,
К победителю тот обращался:
«Какова цена твоего труда,
Что пожелает победитель,
Золота? Полцарства? Скажи!»
«Царство тут и так моё!
И злата не желаю, за цену эту
Жизни ста пленников отдайте мне!
Знаю, слово шаха во сто крат дороже,
И никогда оно не падает в цене!»

Сто пленников освободить –
Нежеланным делом стало.
Запоминающимся событием стало.
«Победитель Батира» – название родилось!
Надир-шаху не давала мысль покоя:
Силы лезгинской где кроется секрет?

Как народ позднее узнал,
Тот победитель была девушка Хелин.
(Не зря её называли стрелой,
Как стрела, была быстра, точна).
Облачившись в мужскую одежду,
Хелин на помощь народу спешила.

Мы уже говорили, что шах Надир любил
Разные игры и состязания.
При себе лучших он держал
Наездников, лучников, борцов…
Опять глашатай пропищал:
«Слушайте внимательно все!
Завтра у Барза скалы*
Лучников собирает шах!

Или платите харадж, или стрелка
Приведите на состязание своего!
Кто в стрельбах победит,
Кто шаху удовольствие доставит,
Того ждёт подарок дорогой,
От солнцеподобного шаха самог;!»

Вот и завтра наступил,
Как факел зажёгся рассвет,
Небо зачеркнула красная заря.
Народ собрался у скалы.
На троне своём шах сидит,
Устроенном на высоте.

Встали лучники в ряд
Все из охраны шахской личной.
Они привыкшие побеждать,
Любители всяких состязаний.
И ночью журавлю попадут в глаз,
Удали им не занимать.
Кулаком медведя свалить –
Каждый мощью и силою налит.

И цели давно приготовлены:
В метрах ста – ветка тонкая,
И рядом еще тоньше стебелёк.
Есть еще ястреб, заяц есть
В рядом лежащем мешке.
«Мы удаль свою покажем вам,
Лезгины, задрожите вы!»

Встали в линию лучники,
Придвинув колчаны вперёд.
Наготове луки перед собой,
Древки серебром, золотом украшены.
Вдруг кто-то спешно от села
Прибежал и около лучников встал.
При его убогом виде
Сипахи смехом залились.

С виду был он щуплый малый,
Да и лук – ветка сучковатая, кривая.
Но в народе о нём говорят,
Он – воин «Чёрной ночи»,
Он – мститель «Белого дня»,
С мечтой великой в душе.

Вот и закончены приготовления,
Стоят пятеро шахских стрелков,
Рядом с ними смешной «малыш».
Пускают стрелы в цель подряд,
Кто весело поражает цель,
А кто-то успехом недоволен.
Вот и «малыша» пришел черёд,
Пустил все стрелы точно в цель.
Победил он хвалёных стрелков.

Зависть и зло в душах копя,
Негодуют шахские стрелки.
Если здесь стяжать позор,
Как же шаху объяснить?
Глашатая к себе подозвав,
Стрелки шаха подняли шум.

«Результатом недовольны мы,
Тут не обошлось без волшебства!
Не бывало такого никогда,
Чтобы впадали мы в такой позор.
Как же поганый сей малыш
Мог самых лучших победить?!
Видать, нечистая сила тут,
Знать, это чары волшебства!»

Большая тайна для них «малыш»,
Для не привыкших проигрывать в стрельбе.
Но как белый день всё ясно всем,
Что сей орешек им не по зубам.
Лук свой поднял вдруг «малыш»
И в миг выпустил стрелу:
С неба перед шахом упал
Стервятник, пораженный в глаз.
Затем выпустил он ещё стрелу
(Как ответ на насмешки тех стрелков),
Вслед за сипахской стрелой.
И надвое ту стрелу рассёк.

Излишни и пусты слова:
Всем тут ясно, победа чья.
Ох, как радовался бы шах,
Если ему голову «малыша» принесли:
«Надо хитростью его заманить,
Чтобы уничтожить наверняка…»

Шах никак не мог понять,
Откуда вольный дух у народа:
Уничтожаешь – из пепла возрождается он…
И мысли стали его одолевать:
«Надо переселять народы эти,
О лезгинах идёт дурная слава,
Что они не покоряются никогда.
Выслать в Иран их и в Афган,
Чтобы они растворились там.
Может, их смелость перейдут
И к моим афшарам!
Может смелостью их,
Переболеют и мои каджары!
Рассею повсюду я сей народ,
А своих приведу в благодатный край.

Откуда эти малыши, юнцы?
На место павшего сотни встают…
Сколько же их уничтожать,
Стариков и младенцев?
Будто в тупом кинжале их
Мощь десятерых мечей моих…»

И вот приказал Надир:
«Понаблюдайте за «малышом»,
Узнайте о нем всё – верх и низ,
Что за волшебство, что за сила в нём.
Подкупите народ, глазеют пусть
И скажут нам, что и как.
Для спокойствия моего,
Чтобы не видел его я больше!»

Только его увидеть не просто.
Не знают ещё ищейки,
Что сей юнец, заступник народный,
Молодая девушка Хелин.
Облачаясь в одежды джигита,
Она народу в помощь мчится.

Коль внешне рассудить,
Лишь в её одеянии обман.
Подвиги её настоящие,
Для народа потребные.
Как в народе говорят,
Он – воин «Чёрной ночи»,
Он – мститель «Белого дня»,
С мечтой великой в душе.

У ищеек вопросов много …
И в народе слухов много…
У берега Стал-реки*
В небо высится скала
(Возвышаясь прямо над рекой).
То на сиче – чёрном скакуне,
То на шиве – белом скакуне
Гарцует дева на скале –
На той страшной высоте.
Зовёт шива белого, как день,
Зовёт сича чёрного, как ночь…
И места нет ведь на скале!
Ровно с ладонь! Где стоять коню!
И на ладони той скалы
Гарцует дева на коне.

Как же такое вытерпеть
Сердцу шаха кызылбашей*!
«Из моих такое повторил бы кто,
Принося радость и славу мне,
Тому на вес свой золота бы отдал!
Кто бы мог грусть мою унять,
Ужель нет таких у меня юнцов?..» –

Прервав свои мысли, молвит шах:
«Народ сей нужно уничтожать!
Вырвать с корнями, землю жечь!
Одной победой закончим разом
Бесконечные мелкие сражения.
Сначала ловите скакунов
И обоих уничтожьте!
Другую приготовьте лошадь,
Кормите всю ночь овсом и солью
Не давая воды ни капли.
Что на это скажет мой визирь,
Сколько можно меня тревожить?»

«Да будешь вечно ты здоров,
Мой шах! Кони те, что ветер,
Словно джины – их не поймать.
Давайте так поступим мы:
Каждое утро тот юнец
Свистом коней своих сзывает.
Долго чистит, гладит их,
Тихо песни напевает.
Затем отпускает одного,
А на другом на скале танцует.

Пусть дюжина сипахов наших
С луками в засаде постоит.
Как призовет юноша коней,
Пустят в них отравленные стрелы.
А юношу заставим танцевать
На солью кормленном коне.
Не подчиниться не посмеет он
Фирману великого Надира.
В танце настигнет смерть его!»

«Умён, хитёр ты, мой визирь,
Действительно мудрости кладезь.
Твой хитроумный план
Наконец храбреца уничтожит!»

Ночью шахские стрелки
У тропки к скале сели в засаду.
Они заметили поутру,
Как юноша появился тут.

Тонким голосом юнец позвал
И необычно засвистел:
Шив и сич оба, как день и ночь,
Словно ветер прискакали.
Белые и чёрные гривы
Как крылья на ветру развевались.

Вдруг рой смертоносных стрел,
Подобно граду, пал на коней.
Со стрелами в боках,
Словно перья в крылах,
Шив и сич – два скакуна,
День и ночь – два ангела
Убежали прочь, смерть на себе неся…

Сердце заныло у Хелин,
Комок плача горло сдавил,
Хотела от боли закричать…
Но увидев свору врагов,
Слёзы горя проглотила,
Вновь овладела она собой.

Сипахи взяли её в круг,
Поводя дали ей коня:
«Это от шаха тебе в дар,
Посмотри, как конь силён!
Быстр как крылья воробья,
Возьми и скачи на свою скалу,
Сколько хочешь теперь танцуй,
На что способен ты, покажи!»

В безоружных её руках
Меч возмездия играл…
Кровь в сердце её кипела…
И её соколиный взгляд
Нрав соколиный выдавал.

Время к полудню пришло,
Солнце вступило в зенит.
Вдруг, словно что-то затаив,
Она запрыгнула как орлица
На коня фарсидской породы.
И его прямо погнала
К пятачку на отвесной скале.
«Пусть полюбуется враг!»

Конь всадника чует:
«Такого не знал я смельчака.
Не мой опасливый ездок – чужак!
Так цепко ноги меня не обнимали,
И руки, и ноги смело направляют,
Так дерзко меня вперёд бросают.
Но ничего не вижу я,
Пить бы мне! Где вода?
Вот и река течёт внизу,
Вода так прозрачна и быстра,
Что не пить её нельзя!
Темнеет в глазах моих,
Соль изъедает всё нутро!
Что же ты хочешь, наездник мой?»

Афшарскому коню всё чуждо здесь,
К таким горам он не привык.
Но смотрите вы, враги,
Сердца ваши камня твёрже!
Вот ваш конь на скале дрожит,
Отвесной скалы на пятачке дрожит.
Вставай, вставай трусливый конь,
Я поставлю тебя на дыбы!
Когда на нём смелый всадник,
И трусливый конь на дыбы встаёт!
На двух ногах вот конь стоит!

Лучом света волной играя,
Языком волной камни обтекая,
Хрустальными каплями брызгая,
Вниз к морю бежит вода…
Смотрят сипахи удивленно
На чудо на высокой скале.
И вот на их глазах
Солью напитанный бедный конь,
Обезумев от сильной жажды,
Бросился прямо со скалы
В реку с седоком на спине…

Засвистели весело каджары,
Закричали с гиком афшары
От радости – эти сипахи шаха.
А затем, злорадствуя, чужаки
Вытащили седока из реки.
Нагрузили его на коня
Чтобы похвастаться победой,
В стан к Надиру отвезли
И так завершили своё дело.

Привезли и перед шахом
Бросили бездыханное тело.
Но тут оторопь взяла врагов:
Храбрец оказался не юношей, девой!
Минуту воцарилось молчание:
От изумления дыханье перехватило.
Как-будто на персидских птиц
Орлы и соколы напали.
В бешенство пришёл и сам Надир,
На чём свет стоит, сипахов ругая:
«Если даже юные лезгинки
Так храбры, как сто персидских мужчин,
Как подчинить народ! Как землю завоевать!
Это невозможно с вами никогда!

Отсюда надо выселить народы,
В небытие, откуда нет возврата.
Эти земли персами заселить
И превратить в территорию фарси;.
Если даже лезгинские женщины
Такие смелые аскеры,
Как же тогда нам мужчин
Лезгинских покорить?!»

Надир-шаха разбили в пух и прах
Все горские народы.
Возле стен древнего Дербента
Его войскам пришёл конец.
И сто тысячной армией своей
С горцами не смог сладить он.
Но завоевал бедовую славу:
Лишь слух остался о грозном шахе,
Костями его войска усеяна земля.
«Шах-харабом»* для Надира
Стал славный град Дербент.

С той поры в Иране,
И в горах, и на равнинах
Друг другу повторяют
Такие мудрые слова:
«Коли шах совсем дурак*,
Пусть с лезгинами повоюет.
Урок истории пусть пожнёт:
Лезгины* его сокрушат!»

1980.

Размер стиха 7 – 7; рифма женская – абаб; абба, аабб;

Пояснения:

Горис, Григорис – албанский католикос, убитый маскутами в IV – веке.
Маскуты – массагеты, ираноязычный народ.
Хелин (Хьелин; хьел «стрела») – имя девушки: Стрела.
Пехлеван – богатырь.
Харадж – дань.
Сипах – солдат персидский.
Дэв – дракон.
Барза-скала – Лунная скала.
Стал-река – название реки в Лезгистане.
Кызылбаш – «красноголовый»; иранцы носили красные тюрбаны.
Фирман – приказ.
Шах-хараб – место гибели шаха.
Лезгинами называли все лезгиноязычные народы (леки-лезгины, табасараны, агулы, рутулы, цахуры, удины, арчинцы, хины-хновцы и др.)
«Если шах дурак, пусть повоюет с лезгинами» – персидская поговорка.