Такая судьба. Гл. 6. 2. Высоцкий

Такая судьба. Еврейская тема в русской литературе (2015). Глава 6.2.

     Поскольку Владимир Высоцкий (1938-1980) – самый популярный русский поэт ХХ века, вопрос о его национальности привлекает к себе особый интерес, и в него необходимо внести максимальную ясность. Сам поэт высказался о своих предках совершенно однозначно:

Когда наши устои уродские
Разнесла революция в прах,
Жили-были евреи Высоцкие,
Неизвестные в высших кругах.

     О себе же говорил: «По паспорту и в душе я русский». Родился он от смешанного брака: мать – Нина Максимовна – русская, отец – Семен Владимирович – еврей. Родословное древо Высоцких изучено весьма тщательно. Его прадед  – Соломон (Шломо) и прабабушка – Хася Бульковштейн (Высоцкая) в 1914 г. переехали из Брест-Литовска в Киев. В семье было четверо детей: Мария, Исаак, Леон, Вульф (Владимир) – дед поэта. Во время Второй мировой войны семья Марии Высоцкой жила в Бресте и была расстреляна фашистами. В живых осталась только дочь, которая, обучаясь в Минске, успела эвакуироваться и позднее  переехала в Израиль. Это о ней строки:
 
Не надо нам уже всех тех,
Кто хаяли.
Я еду к бабушке,
Она – в Израиле.

     Дед поэта Вульф (Владимир Семенович – внук стал его полным тезкой)  был очень образованным человеком, имел специальности юриста, экономиста, химика. Он старался развить вкус внука и в трудные годы помогал детям материально. Отец поэта Семен Владимирович, кадровый военный, закончивший войну в Чехословакии, пережил сына на 17 лет. Первыми, кто поздравил родителей будущего поэта с рождением сына, была  еврейская семья Яковлевых: Миша, Яков Михайлович и Гися Моисеевна, которую Высоцкий позже обессмертит  в знаменитой «Балладе о детстве»:
 

И било солнце в три луча,
Сквозь дыры крыш просеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.

Она ему: «Как сыновья?»
«Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы одна семья –
Вы тоже пострадавшие!

Вы тоже – пострадавшие,
А значит – обрусевшие:
Мои – без вести павшие,
Твои – безвинно севшие».

     По свидетельству протоиерея Константина Смирнова, Владимир Высоцкий не был крещён. Но здесь, надо полагать, дело не в национальности его отца, а в профессии: он ведь был советским офицером, да и мать поэта, Нина Максимовна, всю жизнь проработала в «режимных учреждениях».
     Детство и ранняя юность Высоцкого совпали с эпохой ужасных бедствий еврейского народа, о чём он неоднократно писал и в серьёзной форме, и в не очень серьёзной.
     Еврейский вопрос сопровождал Высоцкого на протяжении всей жизни: с момента рождения, даже раньше, когда «святители плюнули да дунули». Связано это и с национальностью отца, и с тем, что в его социальной среде эта тема была естественной. Столь же естественна его несомненная симпатия к Израилю. Песен, специально посвященных еврейской теме у него сравнительно немного, но она – сквозная, проходит через все его песенно-поэтическое творчество, с начала 1960-х до 1980 года.
     Одна из самых популярных песен Высоцкого на еврейскую тему – «Мишка Шифман». Но присмотревшись к ней, нетрудно убедиться, что подлинная мишень сатирика не столько антисемитизм, сколько чиновничья тупость, неспособность власть имущих на понимание жизненных реалий и соответственно абсурдность принимаемых решений. Два дружка надумали уехать в Израиль. У одного «евреи сплошь / в каждом поколении. / Дед параличом разбит, – Бывший врач-вредитель». А второй русский по паспорту, только русские в родне и к тому же – антисемит на антисемите. Казалось бы, вопрос, кого выпустить, а кому отказать, и сомнений вызвать не должен, но Высоцкий показывает: мы живем в царстве абсурда:

Мишке там сказали «нет»,
Ну а мне – «пожалуйста».
Он кричал: «Ошибка тут, –
Это я – еврей!..»
А ему: «Не шибко тут!
Выйдь, вон, из дверей!».

     Абсурдный строй побуждает к абсурдному мышлению и своих граждан: Мишка считает, что его, еврея, в Израиль «за графу не пустили пятую». В ранней редакции песни было несколько иначе:

Почему же мне лафа,
А ему не светит?
Видно пятая графа
Подвела в анкете.

     Не меньшую известность снискала и песня «Антисемиты». В первой же строфе поэт сосредоточивает внимание на главном – на щирочайшем распространении в стране антисемитских настроений и антиеврейских мифов.

Зачем мне считаться шпаной и бандитом –
Не лучше ль податься мне в антисемиты:
На их стороне хоть и нету законов, –
Поддержка и энтузиазм миллионов.

     Автор вводит нас в атмосферу той внутренней борьбы, которая развернулась в душе героя песни. Оказывается, среди семитов, то бишь простых евреев, – «очень приличные люди», к которым он привык относиться с благоговением: Альберт Эйнштейн, и попавший в эту компанию из-за созвучия имен «Абрам Линкольн», и не только они:

Средь них – пострадавший от Сталина Каплер,
Средь них – уважаемый мной Чарли Чаплин,
Мой друг Рабинович и жертвы фашизма,
И даже основоположник марксизма.

     Этим достоверным фактам противостоят очевидные бредни, распространяемые в пивной алкашами: «что пьют они кровь христианских младенцев», «что очень давно они Бога распяли», замучили слона в зоопарке, украли весь хлеб урожая минувшего года. Мы ощущаем, как с каждой строкой нарастает острота иронии, достигающая высшей точки в заключительном двустишии:

На все я готов – на разбой и насилье, -
И бью я жидов – и спасаю Россию!

     Существует черновой вариант песни, которую, как сказано в примечании к ней, «Володя обещал дописать».
 
И фюрер кричал, от завода бледнея,
Стуча по своим телесам,
Что если бы не было этих евреев,
То он бы их выдумал сам.
 
Но вот запускают ракеты
Евреи из нашей страны...
А гетто, вы помните гетто –
Во время и после войны?

     «Он бы их выдумал сам». Чтобы иметь повод для репрессий, людей нужно оклеветать, обвинить их в поджоге, взрыве, покушении, в том, что они украли весь хлеб урожая минувшего года. А между тем это обездоленные люди, которым нищета не позволяет ехать в поезде первым классом.

 Стареют все – и Ловелас,
И дон Жуан, и Греи.
И не садятся в первый класс
Сбежавшие евреи.

     Не обойдена еврейская тема и в песне с витиеватым названием: «Лекция о международном положении, прочитанная посаженным на 15 суток за мелкое хулиганство своим соседям по камере».

В Америке ли, в Азии, в Европе ли –
Тот нездоров, а этот вдруг умрет.
Вот место Голды Меир мы прохлопали,
А там – на четверть бывший наш народ.
Моше Даян без глаза был и ранее –
Другой бы выбить, ночью подловив!
И если ни к чему сейчас в Иране я,
То я готов поехать в Тель-Авив.

     До сих пор мы говорили о песнях, которые у всех на слуху.  А вот  поэтические наброски, не получившие массового распространения, Видимо, они не были завершены и стать песнями не успели. Мне по крайней мере  ни разу не довелось услышать их в авторском исполнении.

Он был хирургом, даже «нейро»,
Хотя и путал мили с га,
На съезде в Рио-де-Жанейро
Пред ним все были мелюзга.
Всех, кому уже жить не светило,
Превращал он в нормальных людей.
Но огромное это светило,
К сожалению, было еврей.
В науке он привык бороться.
И за скачком – всегда скачок!
Он одному первопроходцу
Поставил новый мозжечок.
 
                ***
Запретили все цари всем царевичам
Строго-настрого ходить по Гуревичам,
К Рабиновичам не сметь, то же – к Шифманам!
Правда, Шифманы нужны лишь для рифмы нам.
 
В основном же речь идет за Гуревичей:
Царский род ну так и прет к ихней девичьей –
Там три дочки – три сестры, три красавицы...
За царевичей цари опасаются.
 
И Гуревичи всю жизнь озабочены:
Хоть живьем в гробы ложись из-за доченек!
Не устали бы про них песню петь бы мы,
Но назвали всех троих дочек ведьмами.
 
И сожгли всех трех цари их, умеючи,
И рыдали до зари все царевичи,
Не успел растаять дым от костров еще –
А царевичи пошли к Рабиновичам.
 
Там три дочки – три сестры, три красавицы
И опять, опять цари опасаются...
Ну а Шифманы смекнули – и Жмеринку
Вмиг покинули, махнули в Америку.
 
                ***
Наш киль скользит по Дону ли, по Шпрее,
По Темзе ли, по Сене режет киль?
Куда, куда вы, милые евреи,
Неужто к Иордану в Израиль?!
 
Оставя суету вы
и верный ваш кусок,
И – о! – комиссионных ваших кралей,
Стремитесь в тесноту вы,
в мизерный уголок,
В раздутый до величия Израиль!
 
Меняете вы русские просторы,
Лихую безнадежность наших миль
На голдомеирские уговоры,
На этот нееврейский Израиль?!
                ***
 А Гуревич говорит:
    «Непонятно, кто хитрей?
Как же он – антисемит,
Если друг его – еврей?
   Может быть, он даже был
Мужества немалого!
Шверубович-то сменил
 Имя на Качалова...»
Последнее стихотворение – отклик на нашумевший процесс А. Синявского и Ю. Даниэля.