Человек и судьба

Ах, эти петербургские рождественские вечера! Волшебная сказка, в которую погружаются дома и улицы, парки и проспекты, и, кажется, весь мир! Тогда приятно возбуждённые потоки людей бурлят в радостном предчувствии среди чудно блистающих раззолоченных витрин, ломящихся от продовольственного и игрушечного разнообразия лавок, от пестроты которых веет некоторой маскарадностью и непременной праздничностью; тогда по ранее серым и унылым улицам, теперь обернувшимся фантастичными картинками с открыток, спешат разрумянившиеся и необыкновенно весёлые люди, несутся разукрашенные кареты и запряжённые в них взбудораженные общим волненьем лошади, обязанные доставить господ и дам по месту и вовремя: кого на званый обед, кого на бал, а кого и просто в тёплый семейный круг. Одни из таких карет в этот морозный и чистый вечер останавливались и сменялись подле большого богатого подъезда со стеклянными, празднично убранными дверьми. В этом огромном роскошном доме проживала княгиня Тамара Вишневецкая, которая теперь и изволила собирать высокое и знатное общество на званый ужин. Прибывали преимущественно молодые; сама княгиня была ещё совсем не стара, притом питала, по её собственному мнению, справедливо подтверждённому светом, чувства доброго покровительства, приязни и тёплого, почти отеческого снисхождения к молодёжи и юности в целом. Ей доставляло старательно скрываемое, но видимое удовлетворение наблюдать за манерами и склонностями нынешнего молодого общества, с тоном лёгкого и доброжелательного упрёка выявлять их недостатки в культуре, образованности и благодетели. Своими наблюдениями княгиня с не меньшим удовольствием делилась в кругу господ более почтенного возраста и статуса, с сожалением качая головой и приговаривая, что новые веяния несут и новые порочности; хотя едва ли с течением времени дурные наклонности человеческой породы изменяются в какую-либо сторону, будь то старина или грядущий век - демоны-искусители пользуются одними и теми же приёмами, отнюдь не устаревающими.
Итак, в обширной ослепительной гостиной, задрапированной пунцовым бархатом и белоснежным батистом, обставленной до блеска начищенными зеркалами и стеклянными столиками, убранной праздничными украшениями, собрались знатные гости. В их числе был князь Георгий Вяземский, частый визитёр - мужчина средних лет, среднего роста и довольно обыкновенной наружности, если бы не его проницательные чёрные глаза, выдающие острый и незаурядный ум; также граф Андрей Соколов с сыновьями Григорием и Виктором, следом приехал артиллерийский и удалой офицер, юный Алексей Хмельницкий. Вместе с Вишневецкой гостей встречала её племянница Мария Вишневецкая. Княжне было семнадцать лет отроду, и всё это время провела она на родине своей матери - на Кавказе. Когда же подошло время выйти в свет, Мари благополучно отправили гостить к тётушке в Петербург, на срок заранее не обговорённый, но подразумевающийся долгим.
Когда с обильным и великолепным своим разнообразием блюд и напитков ужином было покончено, когда обсудились все городские новости, рассмотрелись внимательным образом все интриги и вытекающие из них истории, когда, наконец, воздали честь и погоде, - словом, все обыкновенные светские занятия исчерпались, молодое петербургское общество предалось скуке.Час был поздний; расходиться, между тем, никому не хотелось, очарование зимнего рождественского вечера брало верх. Тогда княжна Мари воскликнула неожиданно и с пылом:
    - А не вспомнить ли нам рождественские гадания?!
Взгляд тётушки выразил сожаление и явную укоризну, словно бы она не желала верить собственному слуху. Остальные, однако же, не только не отвергнули этого предложения, но и поддержали его с некоторым энтузиазмом. Надобно сказать, что Мари при всём своём блестящем воспитании и образованности ещё пылала невинным очарованием юности, не стёртым и не подавленным холодностью и строгой чопорностью света. Она обладала при том такой красотой и прелестью, во имя которых этот свет готов был простить такие неискушённые и неловкие порывы, увы, которые особе более тусклой харизмы не забылись бы ни при каких обстоятельствах. Поэтому условности были отброшены, и стали обсуждаться различные вариации гаданий. Способы с башмаком и горохом тут же были отвергнуты, показавшись увлечением скорее для простого люда, карты слыли цыганской бесовщиной, и после долгих споров князь Вяземский возгласил:
   - Воспользуемся же книгой, господа и милые дамы!
Получив всеобщее одобрение, князь снял с дубовой полки недавно отпечатанный в типографии И. Глазунова экземпляр Лермонтова «Герой нашего времени». Сама книга и особенно часть её под названием «Фаталист» казались ему прелюбопытными и достойными внимания, особенно теперь. Вяземский обратился к остальным:
   - Ну что же, попробуем и мы ответить на вопрос, поставленный пред нами автором, однако же самим им не разрешённый: что есть истинная власть - человек над своею судьбой или судьба над жизнью человека?
   - Моё мнение таково и останется неизменным: нет иного пути, кроме того, который вершит сам человек, - важно и явно рисуясь, произнёс Хмельницкий.
   - В самом деле? - обернулся к нему князь. - Вот вы человек военный, и не можете ведь знать наверняка, в каком из сражений вас настигнет шальная пуля,а коль и знали б, так не сумели поворотить её от себя - ещё ни один человек, узнавший своей участи у более-менее толкового прорицателя, не сумел её избежать... Впрочем, люди вашего рода деятельности зачастую уповают на Бога, уверившись в его всесильную волю, стало быть, наша судьба во власти третьего?..
  - Быть может, - робко вмешался Григорий, - что будущность имеет много вариаций, но суть выбора кроется в самом характере человека, его поступках, и в образе его мыслей всё уже предопределено; так или иначе, он выберет одну тропу и будет двигаться по ней упрямо...
   - Это уже более для меня приемлемо, - удовлетворённо кивнул князь. - Ну а вы, очаровательная Мари, к какому склоняетесь мнению?.. Впрочем, не трудитесь отвечать! И так очевидно, что для юной женщины важно само счастие судьбы, какова бы ни была её природа. Что ж, довольно болтовни! Алексей Степанович, открывайте же книгу на любой угодной вам странице, и первая строчка, бросившаяся в глаза, - ваше предсказание!
Хмельницкий небрежно принял книгу из рук князя и раскрыл её сразу, без раздумий. Принялся читать вслух, сначала браво, затем замедляющимся и угасающим голосом:
   - «Спускаясь по тропинке вниз, я заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушницкого»...
Чувствуя на себе испуганные и выжидающие взоры, офицер с деланно небрежным и досадливым выражением бросил:
   - Что ж тут за трагедия, при чём я? Вероятно, увижу в сражении убитого солдата - обыденное дело...
Преодолев неловкое молчание, Мари потянулась к книге. Князь с улыбкою передал её девушке. Перелистав несколько раз для пущей верности страницы, княжна остановилась на одной и возгласила волнующимся тоном:
  - «Послушай, добрая Бэла! Ты видишь, как я тебя люблю»...
Княжна вспыхнула. Княгиня Вишневецкая засуетилась и торопливо воскликнула:
   - Полно с вас этих забав! Какая фантазия, девочку и в свете ещё никто не видывал, а тут такое!..
Пробило двенадцать, велели подавать лошадей. Учтиво раскланявшись, гости стали расходиться. Один князь Вяземский отчего-то медлил. Среди общей суматохи, в суете прощаний и любезностей он обернулся к молодой княжне и решившись, как человек, хватающий последний, ускользающий шанс, промолвил одними губами: «Я тебя люблю...» Жест этот не укрылся всё же от внимательного и всепроникающего, как и у всех влюблённых или мнивших себя влюблёнными волокит, взора Хмельницкого, так же, как и смущённый румянец удовольствия на щеках красавицы. Надувшись от гнева, офицер резко попрощался и метнулся прочь из подъезда...
Княгиня с племянницей готовились уж отойти ко сну, когда заслышали на улице какой-то возбуждённый шум и гул. Нетерпеливо подозвав лакея, Вишневецкая поинтересовалась с некоторой досадой:
   - Что происходит там в столь поздний час, опять запоздавшие гуляки?
   - Вовсе нет, - отвечал лакей. - То офицера Хмельницкого задавили насмерть. Говорят, он был сильно взволнован и не успел отскочить от несущейся тройки....
Женщины в один голос вскрикнули. Мари в потрясении не могла молвить ни слова. Она лишь поглядела рассеянно в зеркало и обмерла: то ли это была умелая мистификация, то ли её расстроенные нервы и разгорячённое воображение, только в блестящем отражении ей почудился знакомый и вместе с тем неведомый образ. Прекрасно сложенный, высокий и светловолосый... Выражение этих глаз невозможно было спутать... Печорин! Усмешка скривила губы его при виде книги, брошенной на стол после гадания. Снова она не открыла своего загадочного знания, снова судьба посмеялась над героями, сохранив при себе свои тайны...

Рассказ посвящён 175-летию романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» и представлен на Всероссийский конкурс, посвящённый Году литературы в России.