О бедном переводчике замолвите слово

О БЕДНОМ ПЕРЕВОДЧИКЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО…

Вспоминаю, как на последнем писательском съезде народный поэт Дагестана Расул Гамзатов вышел на трибуну и со слезами на глазах сказал: «Только что умер Яков Козловский… Прошу всех встать…"
Этот эпизод неожиданно всплыл в моей памяти после недавнего прочтения предисловия к новому поэтическому сборнику табасаранского поэта Муталиба Митарова «Жизнь в строках» (на русском языке), где автор, подробно написав о своем жизненном и творческом пути, ни словом обмолвился ни об одном из своих переводчиков (Фирсове, Сущевском и др.), как будто их никогда и не было.
И в этих, казалось бы, ничем не связанных друг с другом эпизодах проявилось, как на ладони, отношение к художественному переводу вообще и в частности довольно большой группы наших современных дагестанских литераторов.
Порой задумываешься, почему так удачно сложилась творческое содружество Расула Гамзатова со своими переводчиками. Потому что и Яков Козловский, и Наум Гребнев, и Елена Николаевская были для Гамзатова не просто штатными переводчиками, но его однокашниками, друзьями, единомышленниками. Они дышали одним и тем же поэтическим воздухом, жили едиными устремленьями, понимали и чувствовали друг друга, ездили другу к другу в гости, делили хлеб и воду. Из этого сплава и родилась та гамзатовская поэзия на русском языке, которую все мы сегодня знаем и любим.
Злые языки утверждали раньше, да и сейчас еще любят поговорить о том, что де гамзатовскую поэзию «сделали» переводчики (сам Гамзатов не раз шутил по этому поводу в своих статьях). Но ведь Козловский, Гребнев, Хелемский, Солоухин перевели произведения и многих других дагестанских авторов, не говоря уже о поэтах из других республик бывшего Союза. Почему же эти переводы не имели того резонанса, который вызвала гамзатовская поэзия? Ответ ищите там же — в истоках сотворчества поэта и его переводчиков, которое было гораздо бо;льшим, нежели элементарное издательское сотрудничество и литературно партнерство. Здесь переводчики переводили не слова, а душу — не с аварского на русский, а с языка аварской души на язык души русской. Без этого, возможно, Гамзатов бы и не состоялся, но чтобы он состоялся, его переводчики должны были знать, а главное любить его поэтический и духовный мир.
Из поколения Гамзатова и поколения, идущего вслед за ним, таким творческим содружеством со своими переводчиками могут похвастаться далеко не многие. Разве что Анвар Аджиев, Аткай, Нуратдин Юсупов, Фазу Алиева, которых прекрасно перевел на русский язык Яков Серпин, к сожалению, тоже недавно ушедший от нас. Здесь, к слову, в точности повторился эпизод, с которого я начала свою статью. Пришедшая на заседание правления Союза писателей Дагестана Фазу Алиева не скрывала горестных слез, говоря о кончине своего поэтического собрата.
Увы, подобное отношение к своему переводчику скорее исключение, нежели правило. После трагической гибели известного дагестанского поэта-переводчика Станислава Сущевского, я не увидела в печати не единой статьи о его творчестве, ни единого воспоминания, да, в конце концов, просто доброго слова кого-либо из тех дагестанских поэтов, с которыми он работал на протяжении трех десятилетий своей жизни в нашей республике. Конечно, многие из тех, кого переводил Сущевский, сами ушли в небытие, но и те, кто остались, не поспешили отозваться на безвременную кончину своего переводчика и друга.
Вообще личная дружба всегда играла огромную роль в отношениях между автором и переводчиком. Она протягивала те незримые нити, ту первооснову, на которой потом ткался цветистый и узорчатый поэтический ковер.
Я знаю, очень не многих дагестанских поэтов, кто бы на протяжении значительного времени поддерживал такие отношения со своими переводчиками, приглашал их в Дагестан, возил к себе в горы, серьезно относился к совместному творчеству.
Из более молодых — это мой однокурсник по Литературному институту, табасаранский поэт Шамиль Казиев, которого прекрасно перевели на русский язык наши однокашники и друзья Геннадий Иванов, Николай Никишин, Александр Руденко, это аварский поэт Магомед Ахмедов, на протяжении многих лет поддерживающий дружеские и творческие отношения с одним из самых интересных русских поэтов Александром Еременко.
Рано ушедший от нас даргинский поэт и прозаик Хабиб Алиев очень серьезно относился не только к выбору своих переводчиков, но и ко всему творческому процессу от его начальной стадии (качественного подстрочника) до самого осуществления художественного перевода. Недаром его роман «Батырай», переведенный на русский язык Владимиром Носовым, стал явлением современной дагестанской литературы. Мне посчастливилось перевести несколько народных песен для одной из его повестей, вышедшей в московском издательстве «Современник», и я до сих пор с теплой грустью вспоминаю, с какой дотошностью Хабиб объяснял мне те или иные нюансы подстрочника, а потом долго еще переживал, пришел ли мне гонорар за проделанную работу.
Кстати, о гонорарах. Прежде этой темы как-то по-советски стеснялись. И переводчики, и особенно авторы, которым было зачастую все равно, оплачен труд переводчика или нет. Впрочем, в прежние времена эта проблема не была и столь актуальной: государственные издательства оплачивали труд переводчика выше, чем самого автора, ибо авторский текст считался переизданием (поскольку был уже опубликован на родном языке), а текст переводчика выходил впервые. Этим самым невольно констатировался тот факт, что переводчик имеет большее или, по крайней мере, равное авторское право на текст, переведенного им художественного произведения. Во времена нынешние, когда многие книги, переведенные на русский язык, издаются в основном в частных издательствах и типографиях, о гонорарах переводчикам ни один автор даже и не заикается, хотя использует он не свой труд, а переиздает интеллектуальную собственность того или иного переводчика. Конечно, у автора всегда найдутся оправдательные отговорки, мол, деньги дал спонсор, которого обхаживал он, а не переводчик. Но ведь в смету издания можно было заложить и гонорар за оплату перевода (хотя бы, как переиздания). Увы… Более того, автор, издавший свой сборник на русском языке, не удосуживается даже подарить несколько экземпляров книги переводчику, хотя по действующему в Российской Федерации закону, он обязан отдать ему половину тиража (если это один переводчик) или разделить эту половину между несколькими переводчиками изданной книги. Но отношение к переводчикам у нас остается таким, каким остается — как к людям некоего второго сорта, не способным создавать нетленные шедевры собственного изготовления. Вообще-то это уже тема для другой статьи, поскольку затрагивает не столько проблемы художественного перевода, сколько нравственные категории и даже правовые аспекты. Хотя разговор об авторском праве и об отношении к нему в писательской среде и во всем дагестанском обществе давным-давно назрел и требует выхода и более углубленного осмысления.
Но вернемся к переводу… В советские времена художественный перевод был поставлен на некий конвейер, куда были привлечены не самые блестящие таланты современной российской словесности. Дагестанские авторы весьма активно издавались во многих центральных издательствах, где в то время функционировали специальные отделы по литературам народов РСФСР. Многим авторам переводчиков навязывало само издательство, ибо при каждом кормилось свое собственное переводческое сообщество, часто относящееся к подстрочникам дагестанцев с высокомерной снисходительностью. Многие из этого переводческого «цеха» гнали откровенную поэтическую халтуру, четверостишие, например, превращая в сорокостишие, а сонет в целую поэму. Но здесь, надо признать и тот факт, что в столичные издательства в то время пробивались часто не самые талантливые дагестанские авторы, которые были готовы на какие угодно литературные операции и манипуляции, лишь бы выпустить книгу в Москве. За них не обидно, их литературная стряпня после любого художественного перевода приобретала, хоть какие-то контуры поэтического произведения. Обидно за других, действительно талантливых, ярких, самобытных, но не сумевших отстоять своего творческого «я» в переводе на русский язык и по сути так и оставшихся непереведенными. Это прежде всего Омар-Гаджи Шахтаманов, чье творчество почти неизвестно российскому читателю, это и Магомед Атабаев, и Юсуф Базутаев, и многие другие. По тем или иным причинам они не смогли найти тех самых переводчиков, с которыми бы их связала, не только творческая, но и человеческая дружба. И в результате оказались в проигрыше, в творческом проигрыше.
Сегодня у многих дагестанских поэтов нет действительно качественно переведенных сборников на русский язык. Те, кому повезло, скорей исключение, нежели правило. Это, кроме Расула Гамзатова, поэты Нуратдин Юсупов, Фазу Алиева, Анвар Аджиев, Магомед Ахмедов, Шейит-Ханум Алишева и некоторые другие. У большинства же поэтов — случайные переводы и случайные переводчики.
Есть, конечно, категория поэтов, не желающих при жизни быть переведенными на какие-либо языки. Они в меньшинстве, но существуют, и им нельзя отказать в их праве на такой подход к собственному творчеству. Например, замечательная украинская поэтесса Лина Костенко принципиально не разрешает публиковать свои стихи в переводе на русский язык, причем, не из националистических соображений (она это делала и в советское время), а, на мой взгляд, из чисто творческих побуждений. Русский и украинский язык настолько близки, что при переводе с одного на другой, уничтожается сама суть поэзии, некая поэтическая аура языка. Тем не менее есть переводчики, которые переводят и Лину Костенко, без всякой надежды быть в ближайшее время опубликованными. Переводят из чувства любви к поэтическому слову данного автора и желания передать его духовный мир посредством своего родного языка.
Говоря о художественном переводе в рамках этой статьи, я говорю прежде всего о переводе современной национальной, в частности дагестанской поэзии на русский язык, не затрагивая перевода классического.
Кто для нас сегодня Маршак? Детский поэт или переводчик сонетов Шекспира, за которые он получил Ленинскую премию? И как одного отделить от другого? Кто Пастернак, Цветаева, Ахматова, Гумилев, чьи переводы известных зарубежных авторов являются настоящими шедеврами? Кто Державин, блестяще переведший баллады Шиллера? Кто Пушкин с его гениальными переводами Песен южных славян? А знаменитое лермонтовское стихотворение «Из Гете»:

Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы…
Подожди немного,
Отдохнешь и ты.

Кому оно принадлежит Гете или самому Лермонтову? Им обоим… Без этого взаимопроникновения двух творческих начал нет и не может быть истинного, глубокого и чувственного художественного перевода.
В Дагестане всегда ощущался недостаток в профессиональных переводчиках, если учитывать многонациональность нашей литературы. Вл. Носов (проза), С. Сущевский, М. Дугричилов, Н. Тузова и ваша покорная слуга — вот, пожалуй, и все. Разрыв между старым поколением переводчиков и молодым огромен. Кроме, относительно молодых Арбена Кардаша и Максима Алимова и недавнего выпускника Литературного института Фазира Джаферова, серьезно художественным переводом не занимается больше никто.
Бесконечные сетования на отсутствие школы художественного перевода так и останутся сетованиями, если не будут сделаны какие-то конкретные шаги по всесторонней поддержке переводчиков со стороны государства, если не изменится и, мягко говоря, безразличное отношение самих дагестанских авторов к этой важной проблеме, если в их сознании не произойдет перелом, который заставит их воспринимать переводчика, как соавтора, а не бесплатного интеллектуального раба. Сегодня мы наблюдаем парадоксальную ситуацию: число молодых поэтов, пишущих на русском языке за последнее десятилетие возросло в несколько раз по сравнению с восьмидесятыми годами прошлого века, в то время, как молодых поэтов пишущих на родных дагестанских языках становилось все меньше. Но молодых переводчиков не прибывает, а прежние, как говорится — «иных уж нет, а те далече…» Ушел из жизни Сущевский, уехал Дугричилов, все меньше переводят Носов и Тузова по причине занятости, да и, что греха таить, материальной незаинтересованности.
 Конкурс, объявленный журналом «Дагестан» только подчеркнул тупиковость этой проблемы, ибо желающих проявить себя в области художественного перевода, блеснуть переводческим искусством оказалось не так уж и много.
И пока не изменится эта ситуация, вряд ли художественный перевод станет процветать в республике, что гибельно не только для самого перевода, но и для всей нашей многонациональной литературы.

Марина Ахмедова

2002 год