И чёрный дом, расцветший антрацитами

И чёрный дом, расцветший антрацитами
На каждом стыке камни и неявности,
Опутанный терновыми молитвами
Тех, кто давно ушёл из ниоткуда,
Из неизбежности – и вновь явился в этот
Мир, столь чужой, нелепый, неудобный –
Как узкая перчатка на руке,
Когтями оперённой – то ли чтобы
Построить замок на речном песке
Из серебра, рассыпанного взглядом,
Из космоса, в который корабли
Взмывают ввысь из чёрной глотки ада –
Вдаль от истоптанной людской земли,
Вдаль от пустыни глаз неумолимых,
Тех, кто костры ночные зажигал
И пачкали актёры алым гримом
Холодной кожи чистые снега –
И расцветала по камзольной плоти
Та роза, что корнями проросла
В грудь – и все птицы в огненном полёте
Стучали в роковые небеса –
И сердце облетало, как вишнёвый
Цвет – кровь и снег, и снова кровь лилась
На пальцы побелевшие – и снова
Взгляд выводил ресниц иную вязь
По кожи обнажённому батисту,
По сердцу, опалённому огнём,
И смерть души была простой и чистой –
И принимал её старинный дом
В зеркальные сиреневые шали,
В плоть беломраморных ночных глубин,
И адские пажи и сенешали
Всё ждали, пока чёрный господин
К ним явится из хрусталя и плена,
Где заточён двойник его и дух,
И лента окровавленного неба
Текла малиновым пунктиром с губ –
И на цилиндре жался чёрный ворон,
Осунувшись и перьями дрожа,
И раскрывали огненные шторы
Два близнеца, два мальчика-пажа,
Два измождённых детских повторенья
В одном лице, что злом рассечено –
И падали отравленной сирени
Осколки – в незакрытое окно,
На пол, который ни один не станет
Топтать каблучной россыпью – ковёр
Багрово льнёт, как алый пластырь к ране,
И окна глаз сияют серебром
На лицах мальчиков-пажей, которых
Их господин потреплет за берет
И выведет в запретный чёрный город,
Который то ли есть, а то ли нет –
Где струны улиц выжжены и сжаты
Меж рёбер оголённых площадей
И время ставит чёрные заплаты
На лица пробегающих людей,
Которые уходят – стелет ветер
Им путь иссохшим лживым языком –
И кто-то смерть на перекрёстке встретит,
А кто-то – окровавленным цветком
Врастёт в расщелину асфальтной шкуры –
И веки опадут, как пепел роз –
А чёрный господин сигару курит
И смахивает пудру алых слёз
Со щёк пажей, чьи горькие улыбки
В фонарном свете – тают – карамель –
И он меняет их сердца и лики,
Меняя мимоходом жизнь – на смерть,
Играя кистью и кольцо вращая
На остове изнеженной руки,
И он роняет сажу обещаний
В глаза пажей, что томно-глубоки
И призывают чёрные извивы
Из космоса – где бродит лунный бред –
И чёрные отравленные сливы
Их глаз горят в изменчивой заре,
А фонари клонят свои мантильи,
Изодранные ночью – к их ногам,
И мальчики, которые не были
Людьми – или не будут никогда –
Смеются, отражаясь в лунном свете
Своих сердец, что на ладонях спят –
И господин в каком-то кабинете
Погладит волка золотую пасть –
А мальчики уйдут – и два манжета
На четырёх руках заплетены,
И кружево рисует силуэты –
Или один – на парусе луны,
И лунная ладья уходит в веки,
Плывёт по заводям ресниц и губ,
И два пажа, два псевдочеловека
Играют в вековечную игру –
Роняя маски и стирая кожу
Со смехом – и с фарфора тонких лиц –
И где-то в чёрном катафалке ожил
Какой-то мальчик – преисподней принц –
И два пажа теснятся в его пальцах,
Выглядывая из глазниц и лож,
Театра, где души его паяцы
Играют человеческую ложь
На сцене, перечерченной тенями,
Под занавесом огненной луны –
И этот мальчик воскрешённый станет
Средь бела дня играть в чужие сны,
И локоны сплетутся с мандолиной.
И алый плащ – как огненный рубец –
Его накроет – и иное имя
Он обретёт – и истинный отец –
Тот серный господин во мраке душном,
Во фраке, оплетённом пустотой,
Возьмёт его отравленную душу
Увенчанным ногтём луны перстом –
И сердце его хрупкое заменит –
И снимет морок с сумрака ресниц.
И будет в белом облаке камелий
Покоиться бессмертный адский принц,
И снова встанет с ложа – и из ложи
Театра – и на сцену снизойдёт –
И взгляд его покроет чью-то кожу
Нерастопляемым смертельным льдом –
И пальцы будут гладить очертанья
Лиц и теней в когтистой темноте –
И мальчик-смерть дарить, как розы, станет
Букеты опьяняющих смертей,
И сон сойдёт с небес в его обитель,
А чёрная звезда войдёт во сны,
И будет он – бессмертный повелитель
В том замке окровавленной луны,
Который господин ему построил –
Когда-то – неисчислено давно –
И будет их порой как будто трое
В разомкнутости стылого трюмо,
Которое, как двери в ниоткуда
Раскроется из пасти пустоты,
И мальчик будет воплощаться в чудо
На грани, где кровавые кресты,
Кладбищенские заводи изрезав,
Склоняются куда-то в алый мрак –
И расцветают лица чьих-то лезвий
В изрезанных мирах и городах –
И город рассыпается на метки,
Где ждут кого-то старые дома –
И мальчик в окровавленном берете,
Давно сошедший в никуда с ума
Раскроет опахала глаз безумных,
И воском лунным запятнает кисть –
И будут фиолетовые луны
В его груди шакалами скрестись –
И будет сумрак на плечах томиться,
Сжимая горло мякотью тисков,
И будет биться огненная птица
И ластиться тысячеглазый кот –
А трое мальчиков пойдут по чаще,
В которую сливаются шаги,
И кто из них живой и настоящий,
Кого из них воссоздал господин –
Неважно и неважно – всё пустое,
И белые перчатки холодят
Как мята – и проходят то ли трое –
То ли один – в обетованный ад –
И сердце вынимая, предъявляют
Привратнику – оторванный билет –
И лижет губы тонкая кривая
Улыбка – то ли есть он, то ли нет
Тот мальчик – ад закрыл свои ворота
И дышит в сердце серной пустотой
И небо извивается аортой,
И сердце холодеет под крестом,
Что вбит и выпит – и ложатся стены,
Как ткани ослеплённые – к ногам –
И падают на лица чёрной тени
Сухие карамельные снега –
Снег розовый – и остро пахнет медным –
И сердца нет в груди, и не ищи –
И господин уходит – за ним следом
Его пажей летящие плащи –
Как два крыла – и горечь оплетает,
И кровь роится в небе вороньём –
И два лица находят в битой раме
Пустыни – отражение своё.