Из сборника Золотые тернии

                * * *

Уединен в своей вселенной,
И где-то в вазе сокровенной
Звучит нетерпеливый вздох...
Мир заволакивая пеной,
Во мне клубится дым эпох.

И стародавнее зорится,
И в вечность выпавшие лица
Плоть обретают, не спеша...
И на тетрадный лист ложится
Былого грешная душа.

И вот уже скрипят телеги,
И где-то скачут печенеги,
Взывая канувшим богам...
И я от альфы до омеги
Принадлежу своим стихам.

       83 -... гг.
                * * *
О, всадник, не гони коня
В степи чужой и незнакомой,
Когда закат у одра дня
Или восход плывет иконой.

Когда пустынный горизонт
Мир надвое перерезает.
Когда вокруг сомкнутый фронт,
И конь хрипит и пыль взметает.

О, всадник, не гони коня
В степи, где лишь курган высокий,
Когда темно от воронья,
А ты чужой и одинокий...

        1984 г.
                * * *

                «Я нашел в себе мужество, чтоб оглянуться назад.
                Трупы прожитых дней устилают мой путь...»
                Аполлинер
               

Я нашел в себе мужество,
Чтоб оглянуться назад.
Трупы прожитых дней
Устилают мой путь, остывая.
В переулках глухих
Штабелями останки лежат
И безликие тени
Висят на подножках трамвая.
Раскололся мой мир,
Словно грецкий орех - пополам.
По обломкам его
Паровоз отбивает мотивы.
Горизонт пожелтевший
Подставил ладони ветрам
И на фоне его
Шелестят чернобёдрые ивы.
Как в усмешку, былое
Уставилось мертвым зрачком.
Не мигая, глядит,
Запотев от чужого дыханья.
Как в огромном стекле,
Чуть дрожа, отражаются в нём
Напомаженных губ
И огромных ресниц очертанья.
Там, где спрятан тайник,
В сердце пепельный вздулся ожог.
С отраженья слетев,
Тушь на рану роняют ресницы...
И бегут впереди уже,
Сделав огромный прыжок,
Трупы прожитых дней.
И таращат пустые глазницы...

1987 г.

                * * *

Меня мысли помимо правил,
Бечевой волокут назад.
И колючий свой взгляд уставил
Предпоследний в году закат.

Налетев на сердца-бетоны,
Резким пламенем смыл озноб.
Защищая свои законы,
Я свой, личный, прорыл окоп.

И на стыке времен, не дремля,
Где, как спруты, кишат пути,
Я вошел с карабином в землю,
Чтоб прицельный огонь вести.

Не бывать ни хвалам, ни одам
В честь вогнавших мне в горло ком.
Я прощанье с прошедшим годом
Увенчал кровяным плевком.

Под моим обгоревшим флагом
В сердце ближнего веры нет.
И наигранно ровным шагом
Я иду по траншеям лет.

1987 г.

               
                * * *
                ПЁС

Ночь , и опять блестят
Пучки голодных звезд,
Которые пока не догорели...
Вчера, в такой же час,
Скулил голодный пес,
Задрав холодный нос к макушке ели.

Он долго нарушал
Больничный наш покой
Сонатою голодного желудка.
Настырно резал слух
Его протяжный вой
И признаюсь, что даже было жутко.

А утром, в семь, тотчас,
Как по слюде стекла
Размазалось лимонное светило,
В палате за стеной
Девчонка умерла,
Которая всё снег набрать просила.

А голубь на окне
Пощипывал крыло,
Скосившись на свою голубку нежно.
И было на дворе
Как никогда светло,
Как никогда тепло и безмятежно.

Поднявшись на локтях
И губы закусив,
Я подавлял нелепое желанье
Как ватман изорвать
Ликующий мотив,
Раз нет в нём доброты и состраданья.

Весну я не простил.
И вовсе не прощу,
Что так глумится свежая природа.
И через щель в окне
Бессильно марту мщу
За смерть девчонки ароматом йода.

Но, как назло, смеясь,
Вливает акварель
В глаза мои Бездонность неба - что ей!
И так же, как вчера,
Размашистая ель
На стёкла бестуманно дышит хвоей.

И похотная тень
Вечнозеленых лап
Ложится на висок и на предплечье...
А, может, вот сейчас
Финальный мой этап,
Раз всё так хрупко, раз всё так невечно.

Безвременная смерть
Мне в горле рвет струну
Под звуки запоздалого трамвая...
Вот снова пес скулит
И воет на луну,
Свои собачьи связки надрывая.

Я в радиусе том,
Где пес вершит свой суд,
Прислушиваюсь к жалобному вою...
Быть может, и меня
Под утро унесут,
Накрытого больничной простынею.

  1988 г.
             

                СЕСТРЕ

От смешных колпаков и отбеленных штор
Пахло хлоркой, бинтами и йодом.
И скитались зрачки по халатам  сестер,
Спотыкаясь о бак с кислородом.

Я сестричку безмолвно просил: «Не покинь...»,
А она бирюзою глядела.
Я глотал и хлебал эту жгучую синь,
Согреваясь теплом ее тела.

И ладошку хватал - нет, я вовсе не трус,
Видно, просто сдурел от несчастий -
И в руках трепетал, словно бабочка, пульс
Из ее невесомых запястий.

А сейчас я готов ей глаза целовать
Лишь за то, что была она рядом -
Как ужасно тогда не хотел умирать
Под ее ослепительным взглядом.

Я не сын богачей, не потомок дельцов,
И вся грудь моя, сплошь - амбразура,
Но глядят на нее пять багровых рубцов
Из-под сердца, как стрелы амура...

1988 г.

               
                ВЕТЕР

Я ноябрь вдыхал, затаясь в анфиладе аллеи,
Где когда-то давно я тебя с поздней розою ждал.
За оградой резной одиноко скрипели качели,
Да негреющий луч по холодным скамейкам блуждал.

Отдаленным баском ровно полдень пробили куранты,
И тотчас по лицу стукнул ветер шальной головой.
Он с вершины ольхи золотые сорвал аксельбанты
И по корочке льда, хохоча, поволок за собой.

Всплески рыжей листвы до антенн залепили пространство
И куда-то неслись, то вздымаясь, то плавно скользя.
Я на ветер смотрел, и, прощая ему хулиганство,
От души сожалел, что мне с ним побрататься нельзя.

Он меня вдохновил- ведь природа всегда вдохновляет -
Но, некстати совсем, вспомнил я, как в такой же из дней
Наблюдал, как, смеясь, наглым ртом твои щёки терзает
Этот самый нахал - обезумевший ветер степей.

И тогда в пол-вселенной упала на плечи усталость -
Ветер бросил намек, мол, тут некого больше встречать...
И под вздох ноября мне, наверное, только осталось,
Как качелям, скрипеть, как лучу - бесприютно блуждать.

1988 г.

                * * *

Здесь высокий слог и мудрый стих,
Зной и изразцовые фасады,
Родина пророков и святых,
Родина ночей Шахерезады.

Здесь в руинах звездочёт-эмир
Для потомков чертит карту Мира.
И Зухра, как прежде, ждет Тахира,
И, как прежде, ей поет Тахир.

Здесь ни имена, ни рубежи
Не переселились в дельту Леты,
Лишь, лепя сады и минареты,
Бродят по пустыне миражи.

И иду я, не изжив тоску,
Черный жемчуг снов перебирая,
Сбитыми ступнями по песку,
Будто подо мною пепел Рая...

88 — ... гг.


                * * *

Вперед! Вперед! До звездной пыли!
К иным мирам!
И в бездну Свет,  и в бездну крылья,
И в бездну Храм...
Пещерный мрак, колодки Рима,
Да паровоз...
Распят у стен Иерусалима
Исус Христос.
Гвоздем в ладонь - что нам до боли -
Пусть даже Бог.
Самим бы брюхо не вспороли
В крестах дорог.
Самим прожить бы, хоть немного,
Хоть пару лет ...
Жизнь-самозванка - крест-дорога.
В висок кастет.
Мы прем веками - ночь ли, свет ли -
Сквозь смрад траншей.
И ладим, ладим... петли, петли...
Для вражьих шей.
Нам нужен в сердце постоянно
Палач и хам.
Взберемся на небо упрямо
По черепам.
Ни кровь, ни смерть не озадачат -
Устроим пир!..
Не потому ли сразу плачет
Пришедший в Мир?
1990 г.

                * * *

Вмерзну в лед ли, сгорю ль дотла,
Все равно кину зерна птахе.
И пусть под головой зола,
И пусть даже она на плахе.

Не страшит меня смерть-паяц,
Ведь, куда ни беги ты — встретит.
Топорищем по шее — бац!
Перерубит, не перекрестит.

Рвите ж пальцы мне, бритвы струн,
Лейся песня в шальном размахе!..
Под рубахой в груди тайфун,
Да последние зерна — птахе...

      1990 — .. гг.
               

                КОРВЕТ

Среди туманов , поглотивших свет,
Покинув берег праздности и глянца,
За призраком «летучего голландца»
Несется мой трехмачтовый корвет.

Сомненье за борт послано пинком
В своей холуйской выцветшей ливрее.
И страх-бунтарь болтается на рее,
Срезая тучи синим языком.

Меня пьянит, когда, фаланги сжав,
Кричишь в циклон: «Держись теперь, малютка!»
Когда норд-вест, лишившийся рассудка,
Визжит на наивысшей из октав.

И гребни волн, взимающие дань,
Слюной соленой брызжут, словно псины.
И под гуденье взбухшей парусины
Поэмой рвешь охрипшую гортань.


Так в гавань штиль и в красный зной - покой!
Пускай иных растаскивают грифы!
Хочу разбиться вдребезги о рифы,
Захлестнутый свободой, как петлей!

1990 г.



                * * *

Надежней олимпийского щита,
Просторнее морей и океанов,
И скифских драгоценнее курганов
               Моя Мечта.

                * * *

Под шаром Солнца монолиты скал,
Просторы, изможденные от жажды,
Прожилки рек, полынь и чернотал,
Да мы с тобой, ступившие однажды
На эти травы, камни и пески,
Где в траур маршей влиты пасторали,
Где логике покоя вопреки,
Добро и зло - две стороны медали.
И в двуединстве камня и стекла
Тобой и мной заполнены пустоты -
Мы любим отливать колокола
И под набат всходить на эшафоты.
Еще с тех пор, когда пещерный жрец
Придал закланьем значимость Праслову,
Топор употребляем, как резец,
А саван принимаем за обнову.
И в час, когда не злак, а пыль в горсти
И сонный гриф садится к изголовью,
Мы совершаем омовенье кровью
Во имя облегчения Пути.


Далекий Путь...
Неписаный Закон
Толкает вверх по лестнице-спирали...
А за уступом новый Рубикон
Перерезает неизбывность дали.
И мы, как прежде, твердою рукой
Галерам заколачиваем днища.
И вот уже обугленной клюкой
Старуха разгребает пепелище.
Под сытый грай ручного воронья
Уже ребенок прячет корку хлеба.
На чернотале бурый крап... И я
Свои ладони погружаю в Небо.
В нём пепел снов, ветра и Альтаир,
Маренговый орел и белый турман...
И убеждаюсь в том, что этот Мир,
Еще до лепки, так и был задуман.
Что задан такт, напет мотив и, хоть
Неведомого тонкое творенье,
Сюда приходим мы для Искупленья
И крест несем, пока имеем плоть.
Живая плоть...
Каштановая прядь.
И мерный ритм на круге циферблата...
А это значит - время собирать
Те камни, что с тобою мы когда-то
Разбрасывали (Бог нас да хранит!)
Под псалмопенье и под стих Корана,
Не ведая, что счет давно открыт,
Что к ним вернемся поздно или рано,
Поскольку звенья следствий и причин
Во всей Вселенной неразъединимы...
Но в поисках таинственных вершин
Мы сквозь века бредем, как пилигримы,
Под скрип и скрежет циклов перемен,
Туда, где снова паром станет влага...
Но вспомним мы, что созданы для Блага,
И разомкнется круг.
Аминь!
 Омен!
                1993 г.



                * * *

К Млечности, как в сны Иерусалима,
К Тайне, как в мекканскую Луну,
Мысль моя с надеждой пилигрима
Медленно вступает в Тишину.
В золото, которое, быть может,
Пусто для кого-то и темно...
Но прекрасный звук мне сердце гложет...
Но в глазах Сияющее.. Но...
Мысль моя по вспышкам и кристаллам,
Высеченным легкостью шагов,
Движется к неведомым началам
Разума, религий и Богов.

                * * *

Видишь, как раздаются под складками мантии корни
И царапает зубьями высокосводье корона?..
Гладя камни на скипетре, новопомазанный, вспомни,
Как вчера целовал пасти тигров на поручнях трона.

       1994 г.

                * * *

Пускай прогладила рука стол с краснолаковым покрытьем,
Прочитан Кант, прослушан Бах и запечатаны конверты,
Зря обвиняешь паука в  том, что холодным липконитьем
Оплел, как бочки в погребах, полотна, кисти и мольберты.
Но пусть потерты витражи и загрунтованы холстины,
Наездницы на жеребцах, и начато запечатленье...
Не стоит в наледи на ржи винить кочующие  льдины -
В сердцах, любимая, в сердцах
Всемирное Оледененье.

                1995 г.


                * * *

Пусть взбит до пены ворс ковров, в бассейнах рябь от спин форели,
Надавлен сок, полны котлы и нет ни вьюг, ни белоснежий -
Для игр блуждающих ветров сооружаем цитадели,
Лишь сны тоскливы и светлы, как блюзы дальних побережий.
И хочется продлить... продлить... просвет в щемящую длинноту...
Но проявляется число прорытых шахт и лабиринтов.
И, силясь затхлость оживить, как вазописец терракоту,
В венецианское стекло
Вставляем трупы гиацинтов.

     1995 г.