Семейное предание

Рассказывают, было так.
Терраса. Самовар. Варенье.
Смеркалось. Разговор иссяк.
Мистическое настроенье.

И вдруг — на клумбе, на цветах,
Как вопиющая небрежность, —
Платок, оброненный впотьмах
Иль покрывала белоснежность.

Приметливая. Но едва
«Смотри!..» произнести хотела,
Под покрывалом — голова
И будто очертанья тела.

И, как ожившая сирень,
В покровах кто-то встал из мяты
Там, где на следующий день
Цветы остались непримяты.

«Шутник? Мальчишки? Белый пёс?
Туман?» — в уме перебирала,
А он над клумбой рос и рос,
Как чуда грозного начало.

Он к ним, к террасе простирал
Под белым покрывалом руки,
Как будто их куда-то звал,
Но в белой ткани гасли звуки.

Я слышу, знаю, угадал
То, что для них едва ли внятно:
Их странный гость предупреждал,
И всё ж — казался виноватым:

«Остановить мне не дано
То, что грядёт, то, что накатит.
Оплакать всех вам всё равно
Ни слёз, ни глаз, ни рек не хватит.

Не мой огонь, в котором вы
Сгорите чьей-то злою властью
И с молчаливого, увы,
Иль сдержанного несогласья.

И то, что в Средние века
Над миром лишь чума творила,
То ваша совершит рука
И одержимых злая сила.

И целый век не смолкнет плач,
И не поймёт несчастный житель:
Кто — сострадающий палач,
А кто — бездушный избавитель.

Я не могу остановить
Руки, несущей эту чашу.
Вам суждено её испить.
И вам, и даже внукам вашим…»

Внук — я! Что дальше? Что нас ждёт?
Молчит и не даёт ответа.
То был четырнадцатый год.
Стояло лето.

1985