Понятие о бейте. Как пишут газели

ГАЗЕЛЬ - строфа восточного стихосложения, известная по персидским образцам. Начав складываться в IX-X веках, своей окончательной формы газель достигла в творчестве Хафиза, который создал и  закрепил каноны написания газели. Лирический герой от имени которого обычно пишется  газель, противопоставляется  той или тому (возлюбленной, судьбе, горестям мира, властителю, Всевышнему).  Герой газели стремится слиться с предметом своего желания, преодолеть разделяющую их пропасть, но это противоречие никогда не разрешается. Именно эта особенность придает газели черты сжатой пружины - высочайшего эмоционального напряжения.

В переводе с арабского, газель значит  “воспевать (женщину)”. Популярность этой формы в персидской и тюркской лирике  сравнима  с  популярностью сонета в европейской поэзии, это жанр,  в котором зафиксировано культурное своеобразие народов мусульманского мира.

Объем газели – как правило, 6-9 бейтов. Разберем, что такое бейт.

Бейт (араб.  «дом» ) - двустишие в поэзии народов востока, выражающее законченную мысль; может быть отдельным стихом, а может создавать другие формы восточной лирики.

 БЕЙТ - это  минимальная строфическая единица персидской и тюркской поэзии.
Организующие бейт полустишия именуются МИСРА, то есть «скаты крыши» или «створки двери» - так образно передано симметричное строение бейта из двух равных полустиший.

Схема такова:
***********     ************  бейт
мисра                мисра

В русском переводе бейт — это двустишие, где мисра занимает строку.

Схема бейта в переводных стихах:
*************
*************

Первый бейт газели имеет название МАТЛА (араб. «зачин»), в нем полустишия-мисра рифмуются между собой (аа).

В последующих бейтах рифмуются вторые полустишия-мисра (первое полустишие свободно от рифмы). Т.О. схема рифмовки газели такова:
аа – ба – ва – га – да

Итак: начало рифмовки - в первом бейте, в дальнейшем - однозвучная рифма идет через строку, т. е. первый стих каждого последующего бейта остается не зарифмованным. КОЛИЧЕСТВО СТРОК В ГАЗЕЛИ  ВСЕГДА ЧЕТНОЕ. Вследствие чрезмерной строфической замкнутости бейтов, которые в газели связаны между собой только общностью рифм и метра, газельной форме присуща отрывистость и в большинстве случаев отсутствует тематическое единство, но объединяет все бейты положенный в их основу общий мотив.

№1. Вот, для примера, газель Навои в переводе С. Иванова:

Украсишь ты свой наряд красным, желтым, зеленым,
И пламенем я объят - красным, желтым, зеленым.

В пустыне моей любви кострами горячих вздохов
Самумов вихрится ряд - красным, желтым, зеленым.

Цветник твоей красоты в душе моей отразился,
И блесткам цветов я рад - красным, желтым, зеленым.

Рубиновое вино, литое золото чаши,
Зеленая гроздь горят красным, желтым, зеленым.

Где бедность - там пестрота, и каждый нищий сумеет
Украсить бедный халат красным, желтым, зеленым.

Не требуй же, Навои, диван разукрашивать ярко:
Ведь сами стихи пестрят красным, желтым, зеленым.

Часто в газели присутствует РЕДИФ (араб. «идущий вослед») – слово или группа слов, располагающиеся после рифмы (в вышеприведенной газели редиф – это слова “красным, желтым, зеленым”).

Как видите, в газели Навои нет рифмы в нашем ее понимании, кроме повтора единственной рифмы «а» в каждой второй мисре бейта.

В  восточной поэзии звучанию и  форме  уделялось особое внимание: стихи обрабатывались филигранно, игра созвучий создавала изящную фонетическую ткань (что не всегда удается  передать в переводе на наш язык)

В газели Машраба дополнительным средством звуковой организации стиха служит ВНУТРЕННЯЯ РИФМА, образующая прихотливую мелодическую линию:
 
№2 Газель Машраба в переводе С. Иванова

Соловей садов вселенной, песнь пою в мирском саду я,
Для любимой, несравненной страстно свой напев веду я.

Чаровница неземная! Даже ночью, сна не зная,
Как Хафиз, томлюсь, стеная, и рыдаю, как в бреду я.

Опьяняясь хмелем страстно, млею, как Меджнун несчастный,
За Лейли моей прекрасной - за тобой, томясь, бреду я.

Опален твоей красою, сердцем я горю, душою -
Весь дотла сожжен тобою, про свою пою беду я.

Жду свершения обета, день и ночь мне нет ответа,
Ты сказала: "Жди рассвета!" - вот теперь рассвета жду я.

Слов всеведущий ценитель, всех правдивых наставитель,
Мерных строчек повелитель, со стихом, Машраб, в ладу я!

Обратите внимание: В ПОСЛЕДНЕМ БЕЙТЕ газелей №1 и №2 наличествует ИМЯ АВТОРА. Это есть характерный признак финального бейта, или МАКТА (араб. «пресечение»): в нем упоминается литературное имя автора – тахаллус. ТАХАЛЛУС – это ничто иное, как ник, - он и переводится с арабского  как «прозвище». Имя поэта вписано в стихотворение, как подпись художника - в композицию картины. Т.о., газель компактно вобрала в себя и авторскую подпись, и название – своеобразным заголовком служит первый бейт - матла,  который  задает тему, интонацию и  настрой всему стихотворению.

Содержание газели - подчиненность канонам

Газель – это одновременно и форма, и жанр; в классической газели регламентирована содержательная сторона точно так же, как и формальная.

Тематическая направленность явственна уже из названия: газель – "воспевать женщину", "ухаживать". Для "воспевания" предлагался вполне определенный образный комплект – метафоры и стилистические приемы, определившиеся за века традиции - перетасовать знакомые образы и сложить новую комбинацию – такие, граничащие с упражнениями в композиции, задачи стояли перед восточными поэтами.

Если  европейская поэзия ориентирована на проявление индивидуальности, новизну, где от поэзии ждут открытий – новых, невиданных прежде, метафор, новых сюжетов, новых впечатлений, то на Востоке поэзию понимали иначе – как совокупность известных знаков, как особый язык, лексикон, слова которого знакомы, но от этого не теряют своего значения и важности. Разумеется, лексикон этот был динамичен, подвижен, - он пополнялся, но осторожно. Задачей поэта являлось подчинение своей индивидуальности каноническим требованиям, но так, чтобы индивидуальность  проявилась в подчинении традиции.

Возможно, сейчас нам это понять трудно, но в средние века и в Европе существовали образцы поэзии, где содержание и форма пребывали в неразрывном единстве. Например, в альбе, утренней песне, обычно рисовалась одна и та же картина: свидание влюбленных в саду или башне. Канцона – первоначально была песней о рыцарской любви, позже ее содержательное наполнение стало более свободным.

С течением времени тематический и образный диапазон газели также значительно расширился, но, наряду с новыми элементами всегда существовали “первоначальные”, отшлифованные веками.

Поэзия мусульманского мира всегда находилась в русле традиции. И даже нам с нашей неутолимой страстью к новизне не так уж и трудно понять притягательность оков традиции. Проба сил в сотворении форм, освященных традицией – это тест на «профпригодность».  В узких, казалось бы, рамках жанра обнаруживаются новые пространства для решения определенной, специализированной задачи.

Тематика и образный арсенал газели

Рассмотрим, что же конкретно включают в себя каноны газели  - так называемой «этикетной лирики». Поэт, как правило, живописует неземные прелести любимой красавицы, а также немыслимые терзания любящего, – любовь предстает обязательно безответной и безнадежной.

Стержень тюркской и персидской поэзии, ключевая стилистическая фигура – это гипербола (преувеличение).

Любовь – пылкая, пламенная, горящая; страстные строки окрашены во все оттенки красного.

«Рдяный, алый, багряный, рубиновый» – красный цвет встречается в стихах наиболее часто, - цвет пламени, в котором пылает душа влюбленного, цвет крови, страдания, недуга.

Любовь в восточной поэзии – это тяжелый недуг, неисцелимый, приносящий адские муки.

Заурядная «рана на сердце» не устраивает исламских  поэтов, и они восклицают:

«Меч разлуки мне грудь на сто клочьев рассек,
Сотни тысяч он ран мне нанес – посмотри.
Сердце - рана сплошная, рубец на рубце»
(Надира)

А иной раз в страданиях поэты доходят до крайности, и в результате на свет появляются строки, словно бы позаимствованные из сценария триллера:

«О меч мучений, взрежь мне грудь, на части рассеки!
А ты, о друг, развороши кровавые куски».
(Хусайни)

Конечно, это уже крайняя степень отчаяния. Обычно все же автор ограничивается «сотнями тысяч ран»

Алый цвет также символизирует эффектную, ослепительную красоту возлюбленной. Чтобы усилить свою привлекательность и окончательно погубить несчастного поэта, девушка надевает красные одежды:

«Ты наряд надела красный, краше быть стократ желая.
Принарядилась, хороша, краса моя прекрасная -
Знать, кровь мою пролить спеша, она оделась в красное!»
(Машраб)

Но кто же эта «краса прекрасная», жестоко терзающая поэтов? Ясно, что не простая смертная:

«Ты ангел, или человек, иль гурия - понять нельзя,
Но милостей твоих и нег утратить благодать нельзя».
(Машраб)

Или:

«Весь сонм красавиц искони гордился службою тебе:
Ты – повелитель их, они – твоею ратью нареклись».
(Мунис)

Для воссоздания облика красавицы существует богатейший образный арсенал. Перечислим лишь немногие из ЧАСТО ИСПОЛЬЗУЕМЫХ МЕТАФОР:

Лик девушки в обрамлении темных локонов – словно луна во тьме ночи. Лик ее сияет влюбленному, затмевая горние светила.

Ланиты ее – розы, губы – рубины.

Уста столь малы, что их почти не видно (здесь гиперболу заменяет литота, преуменьшение).

Очи красавицы – нарциссы, ресницы – кинжалы, которыми девушка ранит влюбленное сердце.

Как оружие использует красавица брови, взведенные, подобно лукам.

Кудри ее – силки, тенета для бедного воздыхателя.

Дыхание девушки живительно, словно дыхание Исы, и она вздохом может воскресить погибшего от любви.

Стан бессердечной красавицы строен, словно кипарис, который рядом с девушкой кажется согбенным. Также стан сравнивается с буквой "алиф", первой в арабском алфавите: алиф – это вертикальная палочка.

Вообще, сравнение с буквами, - очень интересная особенность восточной поэзии. На Ближнем и Среднем Востоке существовал культ письменного слова:

«Рожденное разумом, слов существо,
Не ставши записанным, будет мертво…»
(Мунис)

И буквы, выписанные искусной рукою каллиграфа, - изящные знаки, певучим узором свивающие мудрость, воспринимаются такими же равноправными объектами реальности, как и цветы, травы, драгоценные камни и другие предметы сравнения.

«Я в буквах ищу сравнений: как "нуны" - дуги бровей,
Как "сад" – у очей-нарциссов миндальный изгиб орбит».
(Надира)

А вот буква "даль" (дуга) – похожа на сломленного горем влюбленного, терзаемого муками ревности. Ведь пленительная, но коварная девушка пирует с соперниками героя, в то время как он томится в одиночестве.

А порой вероломная красавица не удовлетворяется земными мучениями поклонника и замышляет погубить и его душу. Будучи неправоверной, она предлагает герою отречься от ислама, надев красный пояс-зуннар, который в мусульманских странах носят христиане:

«Вот ведь дева-христианка! Вмиг меня лишила веры:
Мне зуннар дала смутьянка – "Вот, надень!" – мол, что за дело!»
(Машраб)

Страдания лирического героя – один из самых распространенных мотивов газели:

«Нет, никому не ведомы те беды, что терплю я,
А застенать – так бедами все небо расколю я!»
(Машраб)

Помимо уже приведенных метафор ран и прочих тяжких телесных повреждений, часто для выражения остроты любовных мук используются образы огня и дыма. С огнем все понятно – и в европейской традиции выражение «сгореть в огне любви» вполне легитимно, как и образ мотылька, гибнущего в пламени свечи:

«Если крови моей жаждешь ты, меча ресницы-стрелы,
Мотыльком лететь на светоч я, забыв покой, мечтаю».
(Машраб)

Но несколько непривычно для нас выглядит сравнение дыма со стоном. Стон страдающего влюбленного возносится ввысь, подобно дыму, - застилает темной пеленой все небеса. Сердце его кричит, точно сова в заброшенном доме. А иногда сердце вовсе покидает несчастного героя, и он отправляется на его поиски:

«Я повсюду бродил, заплутавшее сердце искал –
Где безумное скрылось – в морях ли, в пустынях, у скал?»
(Хусайни)

Чтобы излечиться от любовного недуга, герой посещает погребок пирующих. Прекрасный юноша-кравчий подает ему фиал вина, алого, точно кровь. В "кабачке небытия" влюбленный обретает блаженное забвение.

«О сердце, ты утешилось в разлуке,
Печаль и смерть вином гоня навеки»
(Навои)

Разумеется, в газелях встречаются и иные мотивы. Также весьма многообразны и тропы, перечислить  которые в одной статье невозможно.

Автономность бейта

Как правило, в газели нет фабульной и образной динамики, присутствующей в произведениях европейской поэзии (в балладе – сюжетная горизонталь, в сонете – развитие идеи (тезис, антитезис, синтез) и т.п.). Образ и мысль получают развитие внутри отдельного бейта, завершенного и синтаксически, который как бы автономен, самостоятелен. Газель – это сумма отдельных высказываний «на данную тему». В европейской поэзии такую же «строфическую суверенность» имеют стансы.

Форма Газели  проникла в европейскую поэзию, особенно в немецкую: ее писали И. Гете, Ф. Боденштедт, А. Платен и др. В русской литературе газель  писали А. Фет, В. Брюсов, Вяч. Иванов, М. Кузмин. Эта форма, как и другие формы восточной лирической поэзии, не привилась на русской почве и является лишь опытом поэтической стилизации. Как специфическая разновидность восточной поэзии, газель  требует применения признаков восточного стиля - особого строя поэтической философии, пышной метафоричности, условной гиперболы и пр.

В заключение, приведу еще несколько примеров газели.

№3. Из Алишера Навои в переводе С. Иванова

Ее краса - диван стихов, в нем брови в первый стих слились,
Писец судьбы предначертал им полустишьями срастись.
Был так жесток весенний град ее небесной красоты,
Как будто самоцветы звезд небесная низвергла высь.
От стонов огненных моих все горло сожжено до уст:
Когда из уст не звук, а стон услышишь, сердце, - не сердись.
Потоки слез моих - как кровь, не утихают ни на миг,
И странно ли, что в муках я, - ведь слезы кровью налились!
Была сокрыта скорбь моя, но кубок хлынул через край,
В забаву людям боль души рыданьями взметнулись ввысь.
А ей укромный угол люб, вино да горстка миндаля -
Что ж делать, если любо ей таким даяньем обойтись!
Любимая, мелькнув, ушла, похитив сердце Навои, -
Приди ко мне еще хоть раз - хотя бы жизнь отнять вернись!

№4. Из Алишера Навои в переводе С. Иванова

У любимой над крышей не голуби стаей кружат,
Это пери, как птицы, слетелись для нег и услад.
Или ангелы стайкой сюда устремили полет,
Над любимой кружатся, тая очарованный взгляд?
Или это плененных ее красотою сердца,
Словно легкие птицы, над крышей спускаясь, парят?
Или голуби вьются и письма влюбленных несут,
Вновь парят и взмывают, не в силах вернуться назад?
Дай вина, виночерпий, поймаем с тобой голубей -
Я по той, что их кормит, смертельной печалью объят.
Голубь, что ты скрываешь под шелковым пухом крыла?
Передай ей записку, где строчки тоскою горят.
Навои, ты, как голубь, к ногам луноликой слети
И, взмывая крылами, пари и спускайся стократ.

№5. Из Алишера Навои в переводе С. Иванова

Встречай вином и вечер, и восход,
Лишь кабачок - спасенье от невзгод.
Налей фиал, что на тюльпан похож,
Едва лишь день тюльпаном расцветет.
Пей дотемна, ночь освежит твой вздох
Прохладою, спустившейся с высот.
Пей до поры, когда светило дня
В степи небес, как странник, побредет.
И кубок свой из рук не выпускай:
Хозяин не назначил чашам счет.
Когда твой рок послал тебе беду,
Изменишь ли его круговорот?
Ты, Навои, в тернистых путах зла -
Подай, господь, спасенье от тенет!

№6. Из Шамсиддина Хафиза в переводе К. Липскерова

Дам тюрчанке из Шираза Самарканд, а если надо –
Бухару! А в благодарность жажду родинки и взгляда.
Дай вина! До дна! О кравчий! Ведь в раю уже не будет
Мусаллы садов роскошных и потоков Рокнабада .
Из сердец умчал терпенье – так с добычей мчатся тюрки –
Рой причудниц, тот, с которым больше нет ширазцу слада.
В нашем жалком восхищенье красоте твоей нет нужды.
Красоту ль твою украсят мушки, краски иль помада?
Красота Юсуфа, знаю, в Зулейхе зажгла желанья,
И была завесы скромной ею сорвана преграда.
Горькой речью я утешен, – да простит тебя создатель –
Ведь в устах у сладкоустой речь несладкая – услада.
Слушай, жизнь моя, советы: ведь для юношей счастливых
Речи о дороге жизни – вразумленье, не досада.
О вине тверди, о пляске – тайну вечности ж не трогай:
Мудрецам не поддается эта темная шарада.
Нанизав газели жемчуг, прочитай ее, – и небом
В дар тебе, Хафиз, зажжется звезд полуночных плеяда.

№7. Из Хафиза в переводе А. Фета

Ты не шли упреков в буйстве в гульбищах не новичку,
Ведь его грехов не впишут, праведник, тебе в строку.
Будь самим собой, что сеял — то и жни, не следуй мне:
Я тебя в свои молитвы и грехи не вовлеку.
Ведь любовь живет в мечетях, и живет она в церквах.
Нужен друг святоше, нужен вольному весельчаку.
Не один с порога дома благочестия я пал,
И Адам не добыл рая на земном своем веку.
Коль, Хафиз, пригубишь кубок в Судный день – из кабачка
Мигом в рай ты будешь поднят, хоть был мил и кабачку.

№8. Из Ш. Хафиза в переводе В. Державина

В царство розы и вина – приди!
В эту рощу, в царство сна – приди!
Утешь ты песнь тоски моей:
Камням эта песнь слышна! – Приди!
Кротко слез моих уйми ручей,
Ими грудь моя полна, – приди!
Дай испить мне здесь, во мгле ветвей,
Кубок счастия до дна! – Приди!
Чтоб любовь дотла моих костей
Не сожгла – она сильна! – Приди!
Но дождись, чтоб вечер стал темней!
Но тихонько и одна – приди!

№9.Из  Гассан-Оглы Иззэддина (азерб.. поэт 13-14 вв) в переводе П. Антокольского:

Ты душу выпила мою, животворящая луна!
Луна?-— Краса земных невест! Красавица, вот кто она.
Мой идол! Если я умру, пускай не пенится графин.
Какая пена в нем? - Огонь. Он слаще крепкого вина.
От чаши, выпитой тобой, шумит у друга в голове.
Какая чаша? - Страсть моя. Любовь — вот чем она пьяна.
Царица! Сладкой речью ты Египту бедами грозишь;
Все обесценится, падет на сахарный тростник цена.
Покуда амбра не сгорит, ее не слышен аромат.
Какая амбра? - Горсть золы. Какой? Что в жертву предана.
С младенчества в душе моей начертан смысл и образ твой.
Чей смысл? Всей жизни прожитой. Чей образ? Снившегося сна.
Гасан-Оглы тебе служил с той верностью, с какой умел.
Чья верность? Бедного раба. Вот почему любовь верна.

В подборке материалов  использованы выдержки  из статьи  Дины Шаталовой «Жанр газели»